Скуки не было. Вторая книга воспоминаний - Бенедикт Сарнов

Когда эта работа увидит свет — может быть, очень нескоро, может быть после моей смерти, — я надеюсь, что русские не усмотрят в ней гибели нашей нации.

1-я редакция — декабрь 1965 г. 2-я редакция — декабрь-сентябрь 1968 г. Рождество-на-Истье.

Приводившиеся мною многочисленные цитаты из этой его «работы», а также многие другие его высказывания, процитировать которые у меня не было возможности (пришлось бы переписать всю «работу» от первой до последней страницы), кое-что в Солженицыне, прежде нам не известное, конечно, прояснили. Но строго говоря, всё, что всплыло в этом «черновике», есть и в главном, двухтомном, действительно капитальном его труде. Разве только там он все это обложил ватой, припудрил, причесал, переложил дипломатическими реверансами из репертуара кота Леопольда, уговаривавшего мышей жить дружно.

Так что, если что по-настоящему новое и выявилось после появления на свет Божий «черновика», так разве только — ложь и лицемерие всех этих его дипломатических реверансов: сам ведь — черным по белому, да еще нарочно выделив черным, чтобы заметнее было, — написал: «Прошу считать мои взгляды на вопрос именно такими».

По-настоящему же новым, действительно потрясшим меня, во всем этом его «черновике» для меня стал вот этот самый заключающий его абзац.

Ведь этот абзац — он что, собственно, значит?

Ведь это же — его духовное завещание! Главное из того, что хочет он сказать соотечественникам — пусть даже после своей смерти.

И особенно красноречивы тут — даты: 1965–1968. Это ведь те самые годы, когда он вступил на тропу войны с могущественной ядерной державой. Когда всерьез опасался, что его могут убить (и могли!). Когда закрадывалась даже мысль, что «они» могут выкрасть, взять в заложники его детей (и к этому он тоже был готов!). И вот в это самое время одну из самых неотложных, главных своих жизненных задач — может быть, даже наиглавнейшую — он видит в том, чтобы написать и на годы вперед запрятать — для будущего, для новой, свободной России — этот МАНИФЕСТ РУССКОГО ФАШИЗМА!

Вот, оказывается, для чего Господь закалял свой меч! И вот зачем в те незапамятные времена автор «Теленка» молил своего Отца небесного, чтобы Тот не дал ему переломиться при ударах или выпасть из руки Его.

Сколько лет должно было пройти, пока мы наконец узнали, на какую такую «нечистую силу» этот меч был отточен и заговорён, чтобы «рубить ее и разгонять».

* * *

Недавно (я пишу это 5 марта 2004 года) один журнал обратился ко мне с просьбой ответить на несколько вопросов. Первый вопрос этой журнальной анкеты был такой:

— Какие новые книги в последнее время Вам запомнились?

И я опять не удержался. Ответил так:

Запомнились многие. Перечислять их не буду. Но об одной, которая не просто запомнилась, а больно задела и даже стала для меня тяжелым личным переживанием, скажу. Я имею в виду книгу А. Солженицына «Двести лет вместе».

Я давно уже разочаровался в идеологе Солженицыне и в Солженицыне-художнике. Но такого сгустка злобной глупости, фальши и прямой лжи, такого гнойника темных чувств и неправедных мыслей, какой скопил в своей душе и теперь выплеснул наружу этот наш классик, не ждал даже от него.

И дело тут не в антисемитизме. Во всяком случае, не только в нем. Со спокойным интересом читал я антисемитскую книгу В. Шульгина «Что нам в них не нравится». Люблю, постоянно читаю и перечитываю гениальную прозу Розанова

Но насквозь лицемерная книга Солженицына — это другое.

Постыдно заканчивает свою жизнь этот человек.

Этот ответ прочитал (в компьютере, еще до того, как я отдал его в журнал) мой сын. И сделал одно замечание: в последнюю фразу перед словом «жизнь», — сказал он, — надо бы вставить — «литературную».

Я согласился, что да, пожалуй, так будет корректнее. И вставил.

Но наедине с собой я думаю и чувствую именно так, как это у меня написалось.

Постыдно заканчивает свою жизнь этот человек.

Московские кухни, кружки и салоны

Писатель работает не в одиночку, а бок о бок со своими единомышленниками, друзьями, товарищами по ремеслу… Образуются «кружки», «группы», устраиваются собрания, заседания или просто «вечеринки». Эти формы общения меняются, то приближаясь к наиболее «домашним», то развертываясь в сторону большей общественности или публичности… Как всегда в истории, в любую эпоху можно обнаружить сосуществование разных форм и типов — меняются их обличья, их литературные значения: знак исторической характерности переходит с одних на другие…

(Борис Эйхенбаум. Литературные кружки и салоны)

Чайхана, пирожковая-блинная,

Кабинет и азартный притон,

И приемная зала гостиная,

По-старинному значит — салон,

И кабак для заезжего ухаря,

И бездомному барду ночлег, —

Одним словом, московская кухня:

Десять метров на сто человек!

(Юлий Ким. Московские кухни)

1

Однажды попалась мне в букинистическом книжка: «Литературные кружки и салоны». Издана она была в 1929 году издательством «Прибой». На авантитуле значилось: «Государственный институт истории искусств. Труды семинария Б. М. Эйхенбаума по изучению литературного быта».

Не могу сказать, чтобы книгу эту я читал с таким уж большим интересом. Во всяком случае, интерес этот был вполне отвлеченным, чисто познавательным.

Интереснее было разглядывать немногочисленные картинки, которыми была проиллюстрирована эта книга. На одной был изображен И. А. Крылов, читающий в «Беседе любителей русского слова» свою басню «Демьянова уха». Среди внимающих Ивану Андреевичу занятно было угадывать и вглядываться в лица тех его современников, имена которых были мне знакомы: Державина, Дмитриева, графа Хвостова, адмирала Шишкова. На другой картинке, изображавшей салон Зинаиды Волконской, можно было различить уже более знакомые лица: Чаадаева, Пушкина, Мицкевича, Вяземского. На третьей («Новоселье А. Ф. Смирдина») — тот же Вяземский, и Крылов, и Пушкин. Но тут же, рядом — и Булгарин, и Греч. Стало быть, не только единомышленники собирались в тех салонах — за одним столом, под одной крышей.

Да, картинки разглядывать было интересно. Но и они никаких ассоциаций с нашей — моей и моих друзей — литературной жизнью у меня тогда не вызвали.

А сейчас, заглянув в эту старую книгу, я совсем по-новому прочел и ее, и предваряющее ее предисловие Б. М. Эйхенбаума. И вот даже отрывок из этого предисловия поставил эпиграфом к этой главе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});