История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

в данном случае к первой четверти 90-х годов XVI столетия, то есть ко времени наиболее полного составления писцовых книг. В сем указе, как мы видим, еще нет речи о прямом запрещении крестьянских переходов вообще. Он говорит только о «беглых»; а таковыми, повторяем, считались те крестьяне, которые уходили с своего участка без «отказу», то есть не заплатив владельцу за пожилое и не возвратив ему ссуду, вообще не рассчитавшись с ним по закону. Но так как подобные расчеты в действительности случались очень редко, и тем более, что владелец, не желавший отпустить крестьянина, всегда мог предъявить увеличенные, неисполнимые требования, то крестьянские переходы в огромном большинстве случаев уже давно обратились в незаконные уходы или побеги. Поэтому указ 1597 года, в сущности, был направлен и против крестьянских переходов вообще.

Достигнув царского престола, Борис Годунов как бы проявил некоторое колебание в дальнейших своих мерах по вопросу о крестьянских переходах; однако, в общем, шел по тому же направлению. В 1601 и 1602 годах он выдал несколько указов, в которых говорится уже не о беглых, а прямо «о крестьянском выходе». Эти указы дозволяют детям боярским и вообще мелким землевладельцам перезывать друг от друга крестьян, в двухнедельный срок после Юрьева дня осеннего и с платой рубля и двух алтын пожилого за двор, как это было установлено Судебником. Дозволение сие, однако, сопряжено с разными ограничениями: так, можно было перезывать к себе не более одного или двух крестьян разом, а в Московском уезде не дозволено перезывать крестьян кому бы то ни было. Крупным владельцам, каковы государевы дворцовые и черные волости, владыки, монастыри, бояре, окольничие и прочие, перезывать друг от друга крестьян прямо запрещено. В сущности, это был шаг к их юридическому закреплению, хотя еще не самое закрепление, потому что речь идет о праве землевладельцев перезывать друг от друга крестьян, а не о праве самих крестьян «отказываться» от владельца. Но так как в действительности крестьянин обыкновенно не имел средств сам рассчитаться со старым хозяином без помощи нового, который его перезывал к себе, то, в сущности, он терял свое право перехода. Те же указы Бориса Годунова грозят мелким владельцам царской опалой, если они будут насильно удерживать у себя крестьян, не давать им законного отказа, то есть не выпускать их к другому владельцу, чинить им «зацепки» и «продажи» (лишние начеты), бить их и грабить. Такие угрозы ясно показывают, с какой энергией служилое сословие стремилось к закрепощению за собой крестьянства. Указы большей частью юридически подтверждали то, что уже давно выработалось самой жизнью.

До какой степени означенные меры Бориса Годунова соответствовали политическому и экономическому строю тогдашней Руси и, более всего, господствующему положению служилого сословия — это лучше всего доказывают последующие узаконения, относящиеся к Смутной эпохе. Едва Годунов сошел в могилу и в Москве водворился Лжедмитрий, как в феврале 1606 года был издан приговор Боярской думы о беглых крестьянах в том же смысле, как и приговор 1597 года. Тут вновь установлялся пятилетний срок для сыску беглых крестьян и возвращения их к старым помещикам; исключение составляли только те крестьяне, которые бежали в голодные 1601 и 1602 годы, если по сыску «окольные люди» скажут, что такой-то крестьянин «от помещика или вотчинника сбрел от бедности», не имея чем прокормиться; кто его прокормил или кому он в эти годы записался холопом, за тем он и остается. «Не умел (владелец) крестьянина своего кормити в те голодные лета, а ныне его не пытай». А в марте следующего, 1607 года, когда на московском престоле сидел Василий Иванович Шуйский, приговор царский и Боярской думы назначает уже пятнадцатилетний срок для сыску беглых крестьян и прямо постановляет быть им за теми, за кем они записаны в писцовых книгах 1593 года. Следовательно, этот запретный указ отправляется от того же исходного пункта, как и первый, то есть указ 1597 года, но отличается большей строгостью: он налагает значительную пеню (10 рублей) на того землевладельца, который принимает к себе беглых крестьян. Наконец, спустя еще три года стремления бояр и вообще служилого сословия к закрепощению крестьянства ясно выразились в том, что московские бояре, избирая на престол польского королевича Владислава, в числе условий поставили ему закрепощение крестьянского выхода или собственно перезыва крестьян без согласия владельца.

Но как бы ни было, это стремление в порядке вещей, и, как бы означенные указы не соответствовали политическому и хозяйственному строю Руси того времени, крестьянство, само собой разумеется, весьма неохотно подчинялось новым стеснениям своих переходов; эти переходы продолжались в виде побегов; отсюда умножались жалобы и судебные иски землевладельцев; отношения их к крестьянам обострялись; с той и другой стороны участились грабежи и убийства; умножались разбойничьи шайки из беглых крестьян и холопей, и вообще меры, направленные к закрепощению, вызывали в простом народе немалое волнение. Но сильного и дружного отпора со стороны крестьянства быть не могло по его расселению на огромной территории, отсутствию всякой сплоченности или какой-либо сословной организации. Притом меры закрепощения не были каким-либо резким переходом или переворотом; они являлись только дальнейшим и постепенным развитием тех начал, которые уже давно действовали в русском государственном быте. А потому отдельные, местные случаи народного брожения и волнения вызывали правительство к повторению и усилению все тех же запретительных мер, направленных к закрепощению земледельческого состояния за землевладельческим. Не следует думать, что дело шло только о прикреплении крестьян к земле, на которой они жили; а что лично они оставались свободны (как обыкновенно доселе полагали). Все названные выше указы говорят о возврате беглых не к участкам земельным, а к тем владельцам, за которыми они были записаны. Сии же последние главным образом притязали на личный труд крестьянина, стараясь получить дешевую или почти даровую рабочую силу; причем они не затруднялись переводить его с одного участка на другой, населять им свои пустоши и тому подобное. У помещиков и вотчинников был уже готовый тип, приравнять к которому закрепощенное крестьянство они и начали стремиться. Тип этот представлял холопство, которое, как мы знаем, существовало на Руси издревле и имело разные (большей частью указанные) источники.

В XVI веке встречаем особый вид холопского состояния — так называемое «холопство кабальное». Разорившиеся крестьяне, а иногда и другие свободные люди занимали деньги у землевладельца с обязанностью уплачивать ему проценты своей личной службой или работой; в чем давали на себя «крепость» или кабалу. Это были холопы, но не полные или «одерноватые»,