Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

два – четыре, – говорил Карновский, – а я намерен воспользоваться этим знанием, причем сознательно, а не так, как это делали пещерные люди.

Лиза не слышала, что ответил Лавров.

– Позволь, – возразил Карновский, – но тогда получается, что счастье вообще не зависит от знания?

– Нет, зависит, хотя об этом стоило бы, может быть, пожалеть. Мир представляет собой хаос, – сказал Лавров. – И мы счастливы, когда удается найти в нем эстетическую закономерность.

Трамвай шел теперь по широкой грязной дороге вдоль Волги. Справа, вдоль бесконечных лабазов и складов, тащились, поднимая пыль, тяжело нагруженные телеги. Слева были магазины, пивные, номера с крылечками, с лестницами, украшенные резьбой, над фасадами здесь и там, как крылья маленьких мельниц, были завязаны точеные деревянные банты. «Булыгин и сын», – машинально читала Лиза, – «Номера Восточная Бавария». И без запятой, аршинными буквами: «Пивная лавка распивочно и навынос».

На пристани была толкотня, из открытых дверей трактира доносилась дребезжащая музыка, грузчики катили по мосткам громадные бочки с селедкой, и студенты заняли столик на другой стороне парохода, где тоже было шумно, потому что поблизости перегружали хлеб с одной баржи на другую. Но все же потише – «и поближе к Волге», – удобно устраиваясь в плетеном кресле, сказал Карновский.

– Пару чайников и пару полотенец, – приказал он официанту. – Будем пить чай по-купечески, до седьмого пота.

– Постой, мы же приехали обедать?

– А потом будем обедать… Вот взгляни, например, на эту беспорядочную массу воды, называемую Волгой. Подул ветер, поднялись волны. Ты был бы счастлив, если бы тебе удалось найти закономерность, которая скрыта в этих движениях?

– Да я и не стал бы ее искать!

– Почему?

– Потому что ими управляет случай.

– Ах, случай! Вот ты и попался, милый друг! От случая – один шаг до Творца, а если существует Творец, стоит ли нам хлопотать о знании? Добрых пятьсот лет человечество стремится освободиться от власти случая, а ведь случай и Творец – две стороны одного явления. Цель культуры – ограничение случая, потому что случай слеп, а у нас есть глаза, которыми мы научились видеть.

«Лавров занят, он не хотел ехать с нами, зачем же Костя уговорил его? – думала Лиза. – Этот обед он устроил, чтобы мы не оставались одни. Ему скучно со мной».

Официант, принесший им чай, сказал, что ветерок к непогоде, и показал на разорванные облака-барашки.

– Задумываться над тем, зачем ты живешь, может только человек, у которого есть для этого время, – говорил Карновский.

– Звериная идея, – возразил Лавров. – Или арцыбашевская, что одно и то же! А по мне, если не размышлять, зачем нам дана жизнь, не стоит и жить.

«У него холодные глаза. Как я раньше этого не замечала? И зубы слишком белые. Он не любит меня».

Лавров волновался, а Карновский говорил уверенно, спокойно, сразу схватывая и обрушиваясь на главный довод, так что все второстепенные, как бы они ни были убедительны, оставались в стороне. Но Лизе нравилось то, что говорил маленький Лавров, с его птичьей грудью, в потрепанной тужурке, которая была наброшена на узкие, как у мальчика, плечи. Определенность Карновского сегодня раздражала ее, хотя прежде она писала ему, что это – как раз то, чего ей самой не хватает.

И она со страхом подумала, что стоит ему сказать два слова, и она вернет билет и останется в Казани.

– Антропоморфизм, Коля, – услышала она его голос. – И наивный антропоморфизм. Ты одной мерой судишь о том, что сделано человеком, и о том, что существует помимо его воли. Часы созданы для того, чтобы не опоздать на лекцию или на свиданье, а ты, глядя на них, думаешь о том, что такое время.

– Освободиться от власти случая? – не слушая его, говорил Лавров. – Но ведь для этого надо прежде всего понять, что такое случай?

– Вот именно. Этим я и собираюсь заняться.

Карновский встал, прошелся, продолжая спорить, и стало видно, какие у него крепкие, немного кривые ноги. И Лиза подумала, что никакой случай, о котором они продолжали спорить, не собьет его с ног.

«Но ведь он – добрый, благородный человек. У него на руках мать, две сестры, брат, а я еще упрекала его за то, что он не манкирует уроками, когда я приезжаю в Казань. Почему же мне чудится в нем какая-то двойственность, точно он что-то скрывает от меня за своей логикой, за холодным задором?»

Логика была даже в густом белокуром ежике, подстриженном волосок к волоску.

– Уйти от власти непреложности, рока? – строго спросил Лавров, и его узкое темное лицо стало грустно-серьезным. – Напрасная надежда. Рок не дремлет, рок только прикрыл глаза. Завтра он их откроет, и мы все окажемся в дураках – и те, кто задумывается над смыслом жизни, и те, кто убежден в том, что самый этот вопрос заложен в человеческой природе.

– А ты думаешь, что стал бы счастливее, если бы тебе удалось заглянуть в будущее? – ответил Карновский. – Не думаю. Что касается меня, если бы дьявол или Бог предложил мне этот дар, я бы