Глаза ребёнка - Ричард Паттерсон

— Я говорила, — пролепетала она.

Недоумевая, Терри заглянула в глаза девочки:

— Кому? Доктору Харрис?

Елена покачала головой.

— Нет, мамочка. — Она замолчала, точно сомневаясь, что поступает правильно, затем шепнула: — Я сказала бабушке.

Терри почувствовала, как дрожь девочки передалась ей. Прошло какое-то время, прежде чем она смогла задать очередной вопрос:

— Елена, когда ты ей рассказала?

— Давно-давно. — Голосок Елены окреп. — Еще до того, как Крис убил папу.

Кристофер Паже как завороженный смотрел на часы.

Фосфоресцирующий циферблат показывал 22.45. Ему не спалось, на смену чувству облегчения пришло состояние смятения; тревога за Карло перемежалась грустными мыслями о Терри, надежда — ощущением утраты. До процесса он бы знал, кому позвонить в такие минуты.

Паже почти инстинктивно протянул руку к телефону и набрал номер.

Он лежал на спине, бессмысленно глядя в темноту, и прислушивался к гудкам в квартирке Терри.

— Алло?

Голос принадлежал женщине, но это была не Терри. Паже хотел уже положить трубку, но передумал и спросил:

— Это квартира миссис Перальты?

— Да. Но это соседка Терри, Нэнси. Терри сейчас нет.

Паже, ошарашенный, замешкался.

— Это говорит Крис Паже, — наконец произнес он. — Она должна была позвонить мне сегодня вечером.

На том конце на мгновение замолчали.

— Извините, — ответила женщина. — Но у Терри какие-то непредвиденные обстоятельства. Она была слишком встревоженна и ничего мне толком не сказала. Лишь сообщила, что не знает, когда вернется.

Паже привстал на постели.

— Вы знаете, где она?

Женщина, по-видимому, смешалась, затем с явной неохотой произнесла:

— Она у своей матери.

4

Терри постучала в дверь.

У входа горел тусклый фонарь; дом матери был погружен в темноту. Тишину нарушали лишь отрывистые стуки кулаком в дверь и неровное дыхание Терезы. Она ехала к матери точно пьяная; перед ее взором, не запечатлеваясь в сознании, проносились какие-то смутные образы. Мысли были скорее агрессивные, чем ясные.

В доме зажегся свет, словно кто-то включил настольную лампу. Терри замерла; она представила, как ее мать идет к двери, хотя шаги еще не были слышны.

На окне рядом с дверью отдернулась занавеска; по стеклу скрипнули пальцы. Занавеска вернулась на место, и Тереза услышала, как отодвигают задвижку и гремят дверной цепочкой.

Дверь отворилась.

— Тереза? — тихо удивилась ее мать.

Терри в темноте не могла видеть выражения ее лица. Роза отошла назад, впуская ее в дом.

Терри вошла. Машинально закрыла за собой дверь и пристально посмотрела на мать. Обе молчали.

В комнате было темно; только на лестнице горел свет. Но Тереза могла бы пройти здесь с завязанными глазами. Не оглядываясь, она на ощупь нашла рядом с дверью выключатель и зажгла свет.

На матери была ночная рубашка и сверху халат; волосы распущены — такой Терри не видела ее уже много лет. Без привычного макияжа она выглядела старше, напоминая своими строгими и резкими чертами лица ацтекскую статую. Взгляд черных как уголь глаз был совершенно бесстрастен.

Увидев лицо дочери, она лишь вымолвила:

— Елена?

Терри молча кивнула.

— Значит, тебе все известно? — Роза говорила спокойным, ровным голосом. — Тереза, она рассказала тебе об этих свечах, которые зажигал Рики, чтобы девочка поняла, как много значат для него такие вечера?

Терри почувствовала, как сознание ее внезапно прояснилось.

— Мама, когда она призналась тебе?

Две женщины, стоя почти вплотную, казалось, поедали друг друга глазами.

— Вечером, накануне твоего отъезда в Италию, — тихо проронила Роза.

Не успела Терри открыть рта, Роза прошла через гостиную к стоявшему у стены комоду, выдвинула ящик, а когда повернулась, Терри увидела у нее в руке небольшой холщовый мешочек. Роза неловко отвела руку назад и швырнула его Терри.

Терри вытянула руку и поймала его. Мешочек звякнул в ее руке, словно там были мраморные шарики. Однако Тереза поняла, что там были совсем не шарики.

Дрожащими пальцами она ослабила тесемку и, подставив ладонь, высыпала на нее содержимое мешочка. Одна пуля упала на деревянный пол.

Терри смотрела точно загипнотизированная. Пули были тусклого черного цвета, покрытые красновато-медным налетом ржавчины. Женщина поймала себя на том, что не в силах поднять глаз.

— Долгие годы, — нарушила молчание Роза, — я хранила это в подвале вместе с пистолетом. Чтобы, если Рамон причинит боль тебе или твоим сестрам, я могла ответить ему. — Она говорила еле слышно. — Ты помнишь ту ночь, когда Рамон сзади изнасиловал меня, а потом поднял руку на тебя?

Тереза наконец подняла на нее взгляд. Так же тихо она произнесла:

— Неужели ты думаешь — я способна забыть?

Теперь лицо матери выражало боль.

— Тогда я поклялась, что, если Рамон хоть пальцем дотронется до тебя, я застрелю его. — Она помолчала и спокойно, почти равнодушно, добавила: — С Рамоном до этого дело не дошло.

Терри почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Она тупо смотрела на горсть патронов в своей ладони.

— Почему Елена рассказала именно тебе?

— Елена спросила меня, почему ты уезжаешь от нее. — В голосе Розы послышались горькие нотки. — А потом спросила, когда за ней приедет отец. Я ответила — в воскресенье, и она заплакала. Битый час я не могла добиться от нее ни слова. Отец предупредил ее, что, если она кому-нибудь расскажет, суд отнимет ее у него, а его самого отправят в тюрьму. Как будто суд в состоянии защитить ее. — Лицо Розы приняло жесткое выражение. — Я дала Елене снотворного и взяла на руки. К тому времени, как она уснула, я уже знала, что никогда не позволю ему забрать ее.

Терри невольно отшатнулась.

— Ты должна была все рассказать мне.

В глазах Розы появился зловещий блеск.

— Зачем? Чтобы ты обратилась в суд? — В ее голосе зазвенел металл. — Ты уже пробовала судиться с ним, Тереза. Елена не перенесла бы этого. Ее отец сам позаботился об этом.

— Я могла бы заставить его остановиться.

— Так же, как однажды полиция остановила Рамона? — Роза выпрямилась. — Нет, Тереза. Я заставила его остановиться. Теперь Елене нечего бояться ни его, ни судов. Теперь она свободна от собственного стыда.

Пальцы Терри сами собой сжались в кулаки.

— Это не ее стыд. Чтобы освободиться, она должна понять, что произошло, а не хоронить правду в подсознании.

Роза печально покачала головой.

— Неужели ты думаешь — когда Рамон избивал меня, надругался надо мной, неужели ты думаешь — мне не было стыдно? Мой стыд умер только с Рамоном. А может, и до сих пор сидит во мне.

В словах матери была зловещая убежденность, как будто ей открылась безусловная истина, которой не могла знать Терри. Сознание этой истины возносило Розу над спорами, над чувством раскаяния.

Терри тихо спросила:

— Как ты это сделала, мама?

— Сделала что? — Роза холодно улыбнулась. — Убила Рики?

— Да.

Улыбка слетела с ее губ.

— Тогда лучше присядь, Тереза, вместо того чтобы взирать на меня, как на какого-то пришельца. — Роза подошла к дивану, села и жестом пригласила дочь последовать ее примеру. — Посиди со мной, Тереза. Я все же твоя мать, а этот дом когда-то был нашим общим домом.

Терри подошла и села на противоположном от матери краю дивана. Вспомнилось детство: они с матерью сидят на этом самом диване, читают книжки или занимаются рукоделием.

— Хорошо, — холодно проронила она. — Я твоя дочь. Так же, как Елена моя дочь. Хотя ты, похоже, забыла об этом. Или ты считаешь, что я недостаточно повидала на своем веку, чтобы заслужить твое уважение?

Роза вздрогнула.

— Ты можешь быть жестокой, Тереза.

— Я не в состоянии передать тебе, — оборвала ее Терри, — насколько жестоко то, что совершила ты — особенно по отношению к Елене. Рики меня волнует меньше всего. Но давай начнем с него.

Впервые в глазах Розы мелькнуло замешательство — она словно не ожидала, что Терри способна причинить ей боль.

— О чем ты хочешь, чтобы я рассказала тебе? — спросила она.

— Расскажи мне всю правду — что произошло в тот вечер?

Роза устремила немигающий взгляд в полумрак гостиной.

— Все произошло само собой. Сначала я боялась оставлять Елену одну. Но потом догадалась, что из-за таблетки она долго не проснется. По крайней мере, какое-то время. — Роза потупилась, вспоминая. — Как во сне я спустилась в подвал, взяла пистолет и патроны. Пятнадцать лет я не притрагивалась к нему. С трудом зарядила — пальцы не слушались меня, и патроны то и дело падали на цементный пол. Лампочка там совсем слабая, и мне приходилось ползать на четвереньках, чтобы собрать их. Я вообще не была уверена, что из этого пистолета можно выстрелить.