Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

Как бы туго они ни соображали и какими бы ни были терпеливыми, думаю, до них начинает доходить, что их газеты приводят мало новостей и даже эта малость сильно искажена пропагандой… Новости по радио не лучше, и в последнее время я часто замечал, что не один немец выключал приемник через пару минут после начала новостных выпусков с выразительным берлинским восклицанием «Oh, Quatschf», что посильнее, чем «чепуха». Точнее перевести как «бред».

Берлин, 15 октября

Я уже окончательно все решил относительно моих личных проблем. В течение некоторого времени я получал информацию из военных кругов о том, что Гитлер готовится вступить в Испанию с целью захвата-Гибралтара, — нравится это беспомощному Франко или нет. Тогда будет отрезан последний путь для бегства моей семьи из Женевы. Сейчас единственный путь, которым можно попасть из Европы в Америку, — это через Швейцарию, неоккупированную часть Франции, Испанию и Португалию добраться до Лиссабона, единственного сейчас на континенте порта, где можно сесть на пароход или самолет до Нью-Йорка. Если дела пойдут совсем плохо, я всегда смогу выбраться через Россию и Сибирь, но это приключение не для двухлетнего ребенка. Немцы, чтобы продемонстрировать, что в их власти наказать швейцарцев, упрямых сторонников демократии, отказываются отправлять предстоящей зимой в Швейцарию даже небольшое количество угля, необходимое людям для обогрева жилищ. Из тех же подлых соображений немцы пропускают в Швейцарию очень мало продовольствия. Этой зимой жизнь в Швейцарии будет тяжелой. Тэсс хотя и предпочла бы остаться, но в итоге согласилась в конце этого месяца уехать домой.

Я последую за ней в декабре. Думаю, пользы от моего пребывания здесь уже почти нет. До недавнего времени, несмотря на цензуру, я считал, что, сообщая новости из Германии, я могу делать свою работу честно. Но это становилось все труднее и труднее, а сейчас почти невозможно. Новые инструкции как для военных, так и для политических цензоров заключаются в том, что они не могут позволить мне говорить что-то такое, что может создать в США неблагоприятное впечатление о нацистской Германии. Кроме того, новые ограничения на освещение по радио авиационных налетов вынуждают либо давать абсолютно лживое их описание, либо не упоминать о них вообще. Обычно я выбираю последнее, но это почти так же нечестно, как и первое. Короче говоря, рассказывать о войне или условиях жизни в Германии все как есть больше нельзя. Нельзя называть нацистов нацистами, а вторжение вторжением. Ты разжалован до ретранслятора лживых официальных коммюнике, а это может делать любой автомат. Более интеллигентные и порядочные цензоры даже спрашивают меня в конфиденциальной обстановке, зачем я здесь. Оставаться в таких условиях у меня нет ни малейшего интереса. С моей глубокой и жгучей ненавистью ко всему, что олицетворяет собой нацизм, мне никогда не было приятно жить и работать здесь. Но все это отходило на второй план, пока была работа, которую нужно делать. Ничья личная жизнь в Европе больше не берется в расчет, и у меня не было ее с тех пор, как началась война. А теперь нет даже работы, которую стоит делать…

Цюрих, 18 октября

Удивительная вещь — облегчение, которое испытываешь всякий раз в ту минуту, когда выезжаешь из Германии. Сегодня днем вылетел из Берлина. От Мюнхена до Цюриха летели на «Дугласе» со швейцарскими пилотами, слева всю дорогу красовалась величественная панорама Альп, вершины и высокие хребты уже утопают в снегу. Когда солнце начало садиться, снег приобрел волшебный розоватый оттенок. От Мюнхена нас полчаса преследовали два немецких истребителя, пилоты-новички практиковались на нас в пикировании. Раза три-четыре, устремляясь на наш самолет, они едва не задели наши крылья. Я начал покрываться испариной… У них парашюты, у нас нет.

Вскоре землю под нами укрыла полоса густых облаков, и я слегка забеспокоился, как мы зайдем сквозь них на посадку в аэропорт Цюриха, окруженный высокими горами. И вот мы нырнули в эти облака. Потом оказалось, что мы заблудились, так как пилот, покружив минут пять, снова поднялся выше облаков и развернул самолет в сторону Мюнхена. Затем еще один нырок, на сей раз глубокий, и вдруг стало темно. Мысль, что мы, возможно, собираемся совершить вынужденную посадку в Германии, привела меня в уныние, ведь всего несколько минут назад я наконец почувствовал себя абсолютно свободным от рейха. Теперь мы снижались довольно круто. Пилот дал сигнал затянуть ремни безопасности. Я крепко вцепился в кресло. И вот из темноты показались красные противотуманные огни аэродрома, знакомые крыши и сияющие огни города. Это не мог быть никакой город затемненной Германии, это мог быть только Цюрих, и через минуту мы оказались на твердой земле. Пилот мастерски совершил в тумане посадку вслепую.

Сижу в Банхофе в ожидании женевского поезда. Хорошее красное вино «Дол», спешащие через зал свободные граждане Швейцарии — на все это стоит посмотреть! Ощущается облегчение и вместе с тем грусть, оттого что через неделю придется сказать Женеве «прощай» и от сознания того, что разрушен еще один дом, который мы пытались создать.

Женева, 23 октября

Сегодня утром на рассвете Тэсс и Эйлин выехали на швейцарском автобусе, который за два дня и две ночи напряженной езды по неоккупированной части Франции доставит их в Барселону, где они смогут сесть на поезд до Мадрида и Лиссабона, а из Лиссабона на пароходе отправиться домой. Через Францию поезда пока не ходят. Единственный путь — добраться автобусом, и нам, кажется, повезло, потому что тысячи беженцев томятся здесь в ожидании возможности уехать на этих двух автобусах, которые отправляются в Испанию один раз в неделю. Они не могли взять много багажа, поэтому нам придется оставить наши вещи здесь на хранение. «Америкэн экспресс» не прислала сегодня своего автобуса, потому что получила сообщение, что дождевыми потоками в Пиренеях размыты дороги между Францией и Испанией. Но наша компания заявила, что есть надежда прорваться, я разделяю эту надежду. Тэсс взяла с собой еду и воду для себя и ребенка, так как купить продукты по пути через Францию невозможно.

Когда автобус отъезжал, дочка была счастлива и взволнованна, а я радовался, что она слишком мала, чтобы заметить или почувствовать трагедию пассажиров, большинство из которых были евреи из Германии. Они нервничали и находились на грани истерики, потому что боялись, что французы высадят их и отправят Гиммлеру на расправу или не пропустят испанцы.[39] Если они доберутся до Лиссабона, то окажутся в безопасности, но Лиссабон далеко.