Берта Исла - Хавьер Мариас

то ли темно-синий, кепка с большим козырьком, скорее французского или голландского фасона, чем испанского, и выглядела она старомодной, но, наверное, служила защитой от неминуемых в этот день дождя и снега. Кепка мешала разглядеть черты лица. Всем обликом своим мужчина напоминал моряка, который возвращается после долгих странствий, но в Мадриде такое воспринималось как нечто необычное и нелепое. Я вообразила, будто он здоровается со мной, увидев меня на балконе, и поэтому время от времени взмахивает рукой – на секунду, не больше, и тотчас опять опускает ее, как если бы хотел привлечь мое внимание, но тотчас раскаивался в своем непроизвольном жесте и старался побыстрее опустить руку. А может, опускал ее, потому что не получал от меня ответа, а я и не собиралась махать рукой незнакомцу с чемоданом, вполне возможно пьяному, да еще ранним утром, когда неожиданно пошел снег и на улице почти никого не было. Я хотела всего лишь немного порадоваться этим снежинкам, прежде чем опять окунуться в “царивший в душе ноябрь” и прежде чем снежинки станут крупнее и решительнее, если, конечно, станут. А они стали, но я не сразу это заметила, и не сразу закрыла балконную дверь, и не сразу укрылась в квартире, потому что меня отвлекла фигура этого человека. Он почти подошел к подъезду, но потом резко повернул назад, двинулся к маленькому скверу с памятником солдату и сел на скамейку. Достал сигарету и закурил, я видела, как он сидит, погруженный в себя, видела его в профиль, но мало что еще, так как теперь мужчину наполовину закрывали деревья. Я услышала цокот копыт, и он тоже его услышал, мы оба, и он и я, стали искать, откуда цокот доносится: пара конных гвардейцев двигались по улице Сан-Кинтин в сторону площади Энкарнасьон; одна лошадь была белой, вторая черной, и на первой снег был незаметен, а вторую, наоборот, быстро покрывал белыми пятнами. Доехав до улицы Павиа, они повернули на нее и направились к Королевскому театру; было странно, что гвардейцы патрулируют город так рано, когда кругом царят тишина и покой и площадь почти пуста. Я не могла отвести от них глаз, они проехали совсем рядом, и я провожала всадников взглядом, пока они не скрылись, оставив позади навозные следы, прямо у меня под носом, как говорится. Тогда я снова попыталась отыскать взглядом бродягу голландца, но уже не нашла, он испарился, пока я любовалась заснеженными лошадьми. Мое пальто тоже стало белым, я тоже была заснеженной, в том числе и волосы. Прежде чем вернуться к главе, где говорилось о том, что именно рассказчику “заменяет пулю и пистолет”, надо было высушить волосы. Раздался звонок в дверь, чего я никак не ожидала. Я закрыла балкон, бесшумно двинулась в прихожую и с опаской посмотрела в глазок; ведь время было совсем не подходящим для визитов, как и для курьеров, особенно в воскресенье. За дверью стоял моряк в своей кепке. Стоял опустив голову – не знаю, было это проявлением скромности или готовности терпеливо ждать, в любом случае козырек закрывал ему лицо, оставляя на виду только край бороды. Мне не хотелось отзываться, пусть думает, что дома никого нет. Наверное, он ошибся и позвонил не в ту квартиру. Но как он проник в запертый подъезд? По домофону никаких сигналов не было, возможно, ему открыл тот жилец, к которому он и пришел, или соседка, которая собиралась поселить его у себя, а потом он просто перепутал двери. Не знаю почему, но я отозвалась:

– Кто там? Кого вы ищете? Скорее всего, вы ошиблись. – И добавила совершенно некстати: – Сейчас еще слишком рано.

И тогда он вежливым жестом снял с головы кепку, как и положено воспитанному человеку, словно стоял уже передо мной. Я увидела более темные, чем борода, волосы, большие залысины. Он поднял лицо. Стекло в дверном глазке искажает картину, и все равно это лицо показалось мне знакомым. Правда, очень смутно знакомым. Мы ведь не ждем, что вновь появится умерший, даже если его тела так и не удалось найти. Не ждем мы и пропавших без вести, или сбежавших, или изгнанных.

– Что угодно, но только не рано, Берта, – сказал мужчина. – Ты меня не узнала? Ничего удивительного, ведь я и сам себя почти не узнаю. Это я, Томас. Что угодно, но только не рано. Вернее было бы сказать: слишком поздно.

Я верила и не верила – разом верила и не верила, не знаю, как это лучше объяснить. Но в любом случае что еще я могла сделать, что еще мне оставалось? Я открыла ему дверь.

Теперь уже прошло полтора года с того холодного весеннего утра, когда мне явился призрак. Томас Невинсон или человек, который становится все больше на него похожим и занимает его место, который хранит воспоминания, доступные лишь одному Томасу, и у которого нет, наверное, на свете никого, кроме нас, не живет на самом деле с нами, со мной и с детьми. Он сам исключил такую возможность и отказался от такой привилегии, мало того, счел необходимым отделиться от нас, поскольку всем нам ни в коем случае не пошла бы на пользу жизнь под одной крышей. Он привел несколько аргументов – они были разумными и совпадали с моим личным взглядом на нашу ситуацию: Гильермо и Элисе надо привыкнуть к нему и признать его, если только у них это получится, а я уже давно жила независимой жизнью, жизнью вдовы или незамужней женщины, и не испытывала желания вносить в нее что-то, не мною самой выбранное и не по моему хотению исполненное, а еще я вроде бы поняла, хотя Томас на это не сослался, во всяком случае впрямую не сослался, что он все-таки не чувствует себя в полной безопасности и больше всего боится навлечь какую-нибудь беду и на нас тоже.

За долгие месяцы он сказал мне по этому поводу лишь следующее:

– Думаю, теперь я могу жить спокойно, хотя много кому успел насолить, но это было моей работой. Однако ситуация меняется, враги перестали быть врагами, время бежит, люди выходят в тираж, исчезают, стареют, устают, некоторые умирают – и все забывается. Но кто знает. Всегда может найтись хотя бы один, который все помнит и не хочет ничего прощать.

Как и прежде, как и всегда, я не получала конкретных ответов на свои вопросы и вскоре перестала их задавать, я даже не смогла узнать, что с ним произошло за те двенадцать лет, пока он пропадал и считался мертвым – или