Анна Каренина. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой

Въ войнѣ за христіанство слышалось только то, что надо отомстить Туркамъ.[1834] Барыни въ соболяхъ и шлейфахъ шли къ мужикамъ выпрашивать у нихъ деньги и набирали меньше, чѣмъ сколько стоилъ ихъ шлейфъ.

Спасали отъ бѣдствія и угнетенія Сербовъ, тѣхъ самыхъ угнетенныхъ, которые, по словамъ ихъ министровъ, отъ жира плохо дерутся. Этихъ то жирныхъ въ угнетеніи Сербовъ шли спасать худые и голые русскіе мужики. И для этихъ жирныхъ Сербовъ отбирали копейки подъ предлогомъ Божьяго дѣла у голодныхъ русскихъ людей.

Люди христіане, женщины христіанскія для цѣлей христіанскихъ объявляли войну, покупали порохъ, пули и посылали, подкупая ихъ, русскихъ людей убивать своихъ братьевъ — людей и быть ими убиваемы.

Ошалѣвшимъ людямъ, бѣснующимся въ маленькомъ кружкѣ, казалось, что вся Россія, весь народъ бѣснуется съ ними. Тогда какъ народъ лродолжалъ жить все той же спокойной жизнью, съ сознаніемъ того, что у него только затѣмъ и есть Царь, Правительство, чтобы оно рѣшало за него его государственныя дѣла, и что давно, еще когда онъ по преданіямъ призвалъ братьевъ съ Рюрикомъ, теперь униженіемъ, лишеніями всякаго рода имъ куплено дорогое право быть чистымъ отъ чьей бы то ни было крови и отъ суда надъ ближнимъ.[1835]

* № 192 (кор. № 122).

Славянскій вопросъ былъ одинъ изъ тѣхъ модныхъ вопросовъ, которые, смѣняясь одинъ другимъ, постоянно занимаютъ общество. Онъ имѣлъ общій признакъ всѣмъ такого рода вопросамъ. Онъ не касался личныхъ интересовъ тѣхъ, которые имъ занимались (кромѣ какъ тѣмъ, что онъ давалъ имъ занятіе). Онъ имѣлъ своей задачей благо большаго количества людей и, главное, по сущности своей былъ совершенно непонятенъ; онъ касался не только непонятной человѣку жизни отдѣльных людей, но еще болѣе непонятной жизни совокупности людей, народовъ и не только жизни народовъ въ прошедшемъ, но въ настоящемъ и будущемъ. И знающіе и незнающіе, и образованные и необразованные могли говорить о немъ что хотѣли, и ни одинъ не былъ правѣе другого.

Сергѣй Ивановичъ, полагавшій, также какъ и другіе, что онъ одинъ съ нѣкоторыми людьми своего круга видитъ настоящее громадное значеніе этаго вопроса, отдавшись разговорамъ объ этомъ дѣлѣ, съ удовольствіемъ слѣдилъ за разроставшимъ съ зимы и дошедшемъ къ лѣту до всеобщаго энтузіазма, какъ ему казалось, интересомъ къ этому дѣлу.

* № 193 (кор. № 122).

И чѣмъ болѣе Сергѣй Иванычъ занимался этимъ дѣломъ, которому онъ посвятилъ всего себя, тѣмъ очевиднѣе ему казалось, что этотъ комъ снѣга, катаемый имъ вмѣстѣ съ другими городскими жителями, самъ катится съ необычайной быстротой куда то по безконечному пространству. Одурманенный крикомъ толпы, среди которой онъ находился, и своей собственной дѣятельностью, Сергѣй Иванычъ не видѣлъ, что то самое общественное мнѣніе, которому онъ приписывалъ такую важность, было только мнѣніе сотенъ и что это частное мнѣніе, обладая печатью, все возбуждая и возбуждая себя взаимнымъ крикомъ, довело уже давно этотъ малый кругъ, на который оно дѣйствовало, до того состоянія одуренія, при которомъ теряются права разсудка и которое въ первую французскую революцію называлось терроромъ.

Сергѣй Иванычъ и самъ не замѣчалъ, какъ принимались за истину самыя безсмысленныя, невозможныя извѣстія только потому, что всѣ хотѣли, чтобъ это была правда. Сергѣю Иванычу казалось очень естественно, что въ армію, гдѣ нѣтъ одеждъ и пищи, гдѣ дорогъ каждый кусокъ хлѣба, ѣдутъ толпами дамы, что Генералъ Черняевъ производитъ князя въ короли и что отъ этаго восторжествуетъ славянское дѣло; что три дня сряду получаютъ телеграммы о томъ, что Турки разбиты на всѣхъ пунктахъ и бѣгутъ и на завтра ожидаютъ рѣшительнаго сраженія.

Ему казалось также естественно и не противно чувству то, что люди христіане, женщины христіанскія, для цѣлей христіанскихъ покупали порохъ, пули и посылали людей убивать себѣ подобныхъ и быть убиваемы; что въ войнѣ за христіанство слышалось только то, что надо отмстить Туркамъ; что отбирали деньги у Русскихъ бѣдняковъ почти насильно для того, чтобы посылать въ Сербію спасать отъ бѣдствія и угнетенія Сербовъ, тѣхъ самыхъ угнетенныхъ, которые, по словамъ ихъ министровъ, отъ жира плохо дерутся.

И Сергѣю Иванычу вмѣстѣ со всѣми, принимавшими участіе въ производимомъ террорѣ, казалось, что это не могло быть ошибочно и дурно, потому что въ этомъ самомъ выражалась душа всего народа. Сергѣю Иванычу и не приходило въ голову, что народъ, всегда готовый на всѣ труды, лишенія и на смерть для совершенія своихъ судебъ, продолжая жить все тою же молчаливою и могучею жизнью, смиренно ждалъ, не заботясь ни о Сербахъ, ни о Черногорцахъ, твердо зная то, что у него только затѣмъ и есть правительство, Царь, чтобы оно рѣшало за него его государственныя дѣла, и что давно, еще, когда онъ по преданіямъ призвалъ братьевъ съ Рюрикомъ, имъ куплено дорогое ему право быть чистымъ отъ суда надъ ближнимъ и отъ чьей бы то ни было крови.

* № 194 (кор. № 123).

И вдругъ мгновенно представилась ему та минута, когда онъ увидалъ на столѣ казармы, посреди рабочихъ и станціонныхъ, ея прелестное, полное недавней жизни, безстыдно растянутое на столѣ, окровавленное тѣло и маленькую, энергическую руку ея, какъ она лежала на трупѣ съ подогнутыми пальцами и осторожно, чопорно отодвинутымъ мизинцемъ; увидалъ закинутую назадъ голову и кроткое, жалкое въ своей уцѣлевшей красотѣ лицо, ясно, какъ словами, говорившее ему: «Ты раскаешься, ты раскаялся; но мнѣ жалко и тебя и себя. Но не воротишь...» И тотчасъ вслѣдъ за этимъ онъ вспомнилъ ту минуту, когда съ этою же самой старухой матерью, теперь глядящею въ окно, онъ въ первый разъ встрѣтилъ ее тоже въ вагонѣ. И онъ видѣлъ ее, какою она была тогда для него, неприступною, таинственною и прелестною, когда, оборотивъ на него свое незабвенное лицо, обвязанное бѣлымъ оренбургскимъ платкомъ, она быстро пошла навстрѣчу брату.

* № 195 (кор. № 123).

— Какъ хорошо въ лѣсу, — сказалъ Сергѣй Иванычъ, отставая отъ другихъ и оставаясь съ братомъ. — Ну, что ты дѣлаешь? — спросилъ онъ у брата.

— Да ничего особеннаго, какъ всегда, занимаюсь хозяйствомъ, — отвѣчалъ Левинъ. — Что же ты, надолго? Мы тебя давно ждали.

— Недѣльку, двѣ. Очень много дѣла въ Москвѣ. Что, ты такъ, какъ князь, смотришь на славянское дѣло? — сказалъ онъ, улыбаясь и возвышая голосъ.

И довольно было этихъ словъ, чтобы то не враждебное, но холодное отношеніе другъ къ другу, котораго Левинъ такъ хотѣлъ избѣжать, опять установилось между братьями.

— А чтожъ князь? — сказалъ Левинъ, чувствуя, что ему неловко смотрѣть въ глаза брату.

— Да папа ужъ началъ спорить объ Сербахъ, — сказала Долли.

— Я не спорю, я говорю, что не понимаю, — сказалъ князь,[1836] отставая и смѣющимися глазами глядя на Левина, очевидно ожидая отъ него поддержки. — Я вотъ очень радъ встрѣтиться съ вами, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Сергѣй Иванычу, — вы мнѣ объясните то, что я не понимаю.

— То есть что же вы не понимаете?

— Я вотъ у Константина спрашивалъ, но онъ не умѣлъ мнѣ растолковать, что такое братья Славяне и почему мы ихъ такъ страстно любимъ.

— Братья Славяне — это народы однаго съ нами происхожденія, одной вѣры, находящіеся подъ властью Турокъ, — совершенно серьезно отвѣчалъ Сергѣй Иванычъ.

— Но отчего же мы до сихъ поръ никогда ничего не слыхали про нихъ, только въ географіи учили?

— А это оттого, что мы всегда знали всѣ подробности о томъ, чего намъ не нужно знать. Мы знаемъ басковъ и ирландцевъ, а нуждъ своихъ братій не знаемъ.

Серьезный и спокойный тонъ, съ которымъ отвѣчалъ Сергѣй Иванычъ, смутилъ князя. Онъ не находилъ болѣе мѣста для возраженій и, главное, для шутки, которая въ его разговорахъ всегда бывала главнымъ орудіемъ.

— Да такъ, но отчего же мы такъ вдругъ всѣ возгорѣлись любовью? — сказалъ онъ.

— Оттого что узнали своихъ братьевъ и оттого что ихъ страданія возбудили наше сочувствіе, — сказалъ Сергѣй Иванычъ, взглянувъ на брата.

— То есть я думаю, — сказалъ Левинъ, которому было жалко смущеннаго князя, — что князь хочетъ сказать, что трудно предположить, чтобы мы вдругъ полюбили людей, которыхъ мы не знаемъ, и что тутъ есть много ненатурального.

— То есть почему же ты находишь, что ненатурально то, что народъ почувствовалъ свою кровную связь съ братьями и встрепенулся какъ одинъ человѣкъ?

— Я жилъ за границей, читалъ русскія газеты и думалъ, что въ самомъ дѣлѣ вся Россія съ ума сошла отъ любви къ Славянамъ, и очень огорчался, что я ничего не испытываю, но, пріѣхавъ сюда, я успокоился. У насъ въ деревнѣ никакого нѣтъ сочувствія.