Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Лишь через несколько дней выздоровевший князь Репнин прибыл в штаб армии. Румянцев тепло принял его. И потек разговор старых соратников. О Петербурге, о знакомых и друзьях, о графе Панине, принце Генрихе, гостем которого часто бывал князь Репнин, об императрице.

– Вы только что прибыли из Польши, – наконец перевел разговор Петр Александрович на волновавшую его тему. – Как там новый полномочный министр Салдерн? А то ходят какие-то слухи…

– Вы знаете, это мой старый знакомый. Он бывал у меня, но быстро убедился, что дела в Польше тогда были так запутаны, что нельзя рассчитывать на скорое их решение, а потому быстро сбежал.

– А как его там встретили ныне? – интересовался граф Румянцев.

– О, лучше встретить и невозможно было! Он приехал в первых числах апреля. Патриоты встречали его карету и проводили до апартаментов, там были даже и при разувании его – честь неслыханная иностранному послу. Но он обошелся с ними холодно. Всех ругает последними словами, примаса Подоского обзывает саксонцем, у которого нет ни закона, ни веры, ни кредита, дескать, его не уважает народ, его презирают сильные, ненавидят слабые. С ним ни один честный человек, говорил Салдерн, не согласится совместно действовать. Критически относится и к епископу Виленскому Мосальскому, называл его лукавым, ненадежным, воеводу калишского обозвал трусом преестественным, воеводу подляшского – продажным, деньги, дескать, единственное божество его. Великий канцлер коронный епископ Познанский Млодзеевский, по его словам, Макиавелли Польши, продающий себя тому, кто даст дороже. Маршал литовский Туровский – человек умный, но без чести, через него лучше всего выведывать чужие тайны…

– Что ж, неужто ни одного честного человека нет, преданного России? – недоумевал Румянцев.

– По Салдерну, граф Флеминг, воевода померанский, единственный твердый и надежный человек, друг России по внутреннему убеждению.

– Не так уж много наших сторонников в Польше, как видно. А может, он не знает? Как вы-то думаете? Ведь вы много там служили, должны знать людей, да и обстановку. От этого очень многое зависит и в нашей борьбе с турками…

– Я понимаю вас. Но я так мало был в Варшаве, по сути, проездом сюда, а со времени моей службы там прошло уж несколько лет. Так давно, что многое изменилось за это время. Польша – это такая страна, где все может каждую минуту, если не секунду, измениться. Вот даже Салдерн… Все знают его как жесткого, сильного человека, а приехал туда – и через несколько дней не узнать его: сама умеренность и кротость. Он пытается сблизиться с Чарторыйскими, воеводой русским и его братом – канцлером. А воевода русский сделал все для того, чтобы заставить короля удалиться от России.

– Если Салдерн сближается с Чарторыйскими, – задумчиво поглядывая на князя, размышлял Румянцев, – то, значит, он меняет курс русской дипломатии. Во всяком случае, сворачивает с той дороги, по которой шел его предшественник князь Волконский, успевший за короткое время своего пребывания поссориться как с королем, так и с Чарторыйскими. А как же без них-то завоевать симпатии Польши? И неужто Салдерну удастся вновь покорить короля?

Румянцев, может, впервые за последние месяцы с таким удовольствием погружался в далекий для него мир большой дипломатической игры, и он чувствовал, что и князь Репнин с охотой поддерживает этот разговор.

– А королю деваться некуда, кроме как поддерживать дружбу с Россией. Салдерн говорил мне, что король плохо кончит. Сердце короля, говорит, хорошее, но беда в том, что голова его испорчена. И вряд ли возможно ее вылечить: трудно излечить мозг, пораженный постоянными иллюзиями. И прежде всего Салдерн задумал помирить короля и его друзей с императрицей и Россией, а потом уж заняться примирением поляков между собой.

– Что же он предполагает сделать для этого? Недавно я получил письмо от короля. Так он вполне уверен в своих повелениях и просьбах.

– О, он еле-еле сводит концы с концами, как говорится. И Салдерн говорил, да и сам это знаю, что он все время сидит без денег. Ему нечего есть и нечем платить своим служителям, он живет в долг. Он задолжал почти каждому жителю города, и нищета его окружает. На второй же аудиенции Салдерна он просил у него денег, ибо он совершенно уверен, что наша всемилостивейшая императрица не оставит его в таком крайнем положении.

– Но сколько же может продолжаться сие крайнее положение? – посуровел вдруг граф Румянцев.

– А что оставалось Салдерну, когда польский король со слезами просил денег: предстояли королевские именины, а во дворце ничего нет для пирования. Ясное дело, Салдерн дал пять тысяч на следующий же день утром, а вечером у короля – роскошный бал с ужином.

– Неужели такими подачками можно приобрести доверие короля? – Графу Румянцеву трудно было представить такое положение.

– Конечно, этими подачками он хочет заслужить доверие короля, а потом заставить действовать его согласно с интересами России. До каких же пор будет идти эта внутренняя польская смута, которая просто раздирает государство! Число конфедератов увеличивается с каждым днем. Салдерн задумал организовать реконфедерацию, и король должен помочь ему в этом.

– А что наши войска бездействуют? Ведь там их немало? – Сколько уж раз задавал этот вопрос Румянцев самому себе, но так и не находил ответа, получая из Польши отрывочные сведения.

– Большая часть наших командиров хотят этой малой войны. Во время ее они могут безнаказанно грабить, притеснять, злоупотреблять своим положением. Наши офицеры успеют сделать Польшу пустынею, если их сейчас не остановить. А каждое злоупотребление порождает новое число конфедератов: поляк не терпит надругательства над собой и своими ближними, он вспыхивает как порох и взрывается яростным отмщением.

– А генерал Веймарн, видимо, ничего поделать не может.

– И здесь опять сошлюсь на Салдерна, который столь же решительно, как и обо всем, заявлял, что Веймарна необходимо убрать из Польши, как человека неспособного управлять военными действиями, как человека робкого, нерешительного, мелочного, желчного. Он прямо высказывает ту мысль, что не может надеяться на успех, если останется главным военным начальником генерал Веймарн. Можете себе представить, что в Варшаве свободно разгуливают конфедератские вербовщики…

– Неслыханное дело! – воскликнул фельдмаршал, пораженный новостью.

– Более того, ваше сиятельство. Бросают каменьями и черепицей в русские патрули, бывает и так, что стреляют из ружей и пистолетов. Еще Вяземский жаловался на эти преступления великому маршалу, а тот находил всегда тысячу уверток, чтобы оградить виновных от правосудия.