Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов

Не совсем корректно, возможно, сравнивать себя с другими персонажами из чего угодно или просто приводить примеры их жизни, пусть даже выдуманной, но если я и обращаюсь к подобному, то не вообще, а лишь к небольшому отрезку, а не целому, и пытаюсь совместить то чужое со своим, опять таки, имея в виду маленькую часть пути и моё состояние именно на этот период жизни. Делаю это, будучи совершенно уверен в том, что делать какие-то выводы или составлять какое-то мнение можно лишь исходя из целого, а не вырванного из контекста, будь то книга, кинофильм или отдельно взятая судьба человека, учитывая его окружение, состояние государственности и эпохи.

О смерти

Самое определённое в жизни – смерть, самое неопределённое – её час.

Римское высказывание

Жизнь, так или иначе, постоянно связана со смертью, может, у человека в меньшей степени, чем у животных, хотя бы из-за существования законов, которые ограждают возможности сильных и защищают слабых. Но, в то же время, разум наш делает всё, чтобы смерть приближалась, мало того, мы понимаем (хотя можем и не принимать) и переживаем многое, связанное с чужой кончиной, а также со своей, которая когда-нибудь обязательно наступит.

Не думая о своём дне смерти, будто его и не будет, мы часто мыслим о чужом, боясь потерять кого-то или, наоборот, возмущаясь в сердцах: «Да как же таких людей земля носит?!» (скажем обо мне – человеке, написавшем эту книгу, а до этого совершившим все, что в ней описано)

Я достаточно много читал и слышал, что люди, узнающие, скажем, от медиков о своей близкой кончине, преодолев в себе отчаяние, наконец-то понимали предназначение человека, порой считая последние прожитые дни лучше и полезнее всей предыдущей жизни. Но это редко дарованная возможность.

Я близко знаком с «ней» – такой возможностью, и очень часто думал об этом явлении. Попав в заключение и понимая, что жизнь, в общем-то, закончена (поначалу казалось именно так, хотя надежда, откуда-то укрепляемая, явно говорила об обратном), увлёкся собиранием афоризмов, всяких историй, выражений, предсмертных слов и повествований о переходе из нынешнего временного состояния в вечное. Все они касались одного – смерти. Это наложилось на постоянную привычку убеждать себя, ещё с воли, в близкой кончине, а потом оказалось, что такая привычка удивительным образом сопрягается с православным вероучением, где смерть – это переход от веры в очевидность.

Думая над её обликом, я осознал, что коса – вовсе не инструмент насильного прекращения земного существования, но отделение души от тела (это лишь частично моя мысль, подтвержденная прочитанным и прожитым), ибо после смерти физической бессмертное от праха должно быть отделено. Согласитесь, успокаивающая точка зрения.

Лик её, невидимый под капюшоном, не столь страшен, сколь унижен пониманием своей будущей побеждённости, хоть и с осознанием полезности и нужности выполняемого сегодня.

Заметьте, что странно перед покиданием этого мира просматривать всю свою жизнь в мельчайших подробностях. Странно, если не предположить, что это есть подготовка к будущему покаянию. И не лучше ли начинать это делать прямо сейчас? И кому об этом задумываться, как не мне?

Бывали случаи, когда жизнь настолько казалась нестерпимой (подобное должно быть знакомо многим), несмотря на общую внешнюю достаточность и благополучность, что приходили мысли: «Ну, скорей бы уж».

Я считал закономерным, мало того – правильным совпадение конечного дня моей жизни с днем ареста. Но, оказывается, истинным наказанием стало ожидание «пожизненного заключения» и, конечно, само оно, в случае подобного состоявшегося приговора, которые гораздо мучительнее быстрой смерти, так как страшным было даже предположение этого! Сегодняшняя же жизнь воспринимается мною как милость и дар.

Чем дольше я живу, тем чаще, глядя в отражение и задумываясь над вопросом, звучащим несколькими страницами ранее, отвечаю себе: Memento vivere (лат.) – помни о жизни, чтобы жить. В глобальном, конечно, смысле. Не смерть физическая здесь подразумевалась, а именно духовная. И уже смирившись с этим и понимая, как мне казалось, безысходность с точки зрения материалистической, я просто ждал, изредка обращаясь с длинными речами к своей совести, которая будто бы выслушивала их с такой же обречённостью, но не соглашалась с безвыходностью, предлагая то, что я не смог бы предпринять из-за своей слабости и непонимания устроенности своей и мира.

Созданный мир непонятен нам и сложен для осознания из-за нами же придуманных препон и правил. Мир, на который мы смотрим и который хотим понять через свой развращённый и тем самым запутанный ум, представляется иным, чем тот, каким был создан. Усложняя, мы не понимаем его, и именно потому, что он прост и, собственно, рационален, с точки зрения вечности и бесконечности знаний.

В результате, всё получилось именно так – почти умирающий или умерший человек пытается сейчас возродиться во второй жизни. Но дорога была бы короче, начни её я сам.

А смерть – она всегда рядом, мы ровно настолько мертвы, насколько черно наше сердце.

Беда в том, что что-то понимая и осознавая, я почти не задумывался о том, а в каких-то моментах вообще воспринимал за норму, что представляет собой мое существование и какова его цель. Это и губит. Возможно, кто-то посчитает мои слова талантливым притворством или действительным помешательством, но таково моё мнение, которое не всегда совпадает с мнением окружающих. Для меня же важно правильно оценивать себя, что и означает быть самим собой при любых условиях и обстоятельствах, стараясь не возвышаться над другими, но и не позволять падать ниже границ, определённых самому себе раз и навсегда.

Сейчас мне тяжело сказать, было ли моё задержание, произошедшее 2 февраля 2006 года началом настоящего раскаяния в полной мере этого понятия или же стало очередной ступенью в уже происходящем процессе. Не хочу ошибиться и, тем более, не хочу лгать, хотя кажется очевидным, что с нуля не начинается ничего.

Точно следующее: к 2000 году я ясно осознавал невозможность дальнейшего существования в прежнем положении и состоянии дел, что, в принципе, давало выбор, причём более мягкий, нежели в самом начале «карьеры» перед первым покушением, содеянным мною. Стоя перед этим выбором, нужно было не просто остановить старую жизнь и начинать что-то новое, – что гораздо проще, но попытаться изменить прежде всего себя.

Преступать нужно было с основного, постаравшись понять, что движет мной больше – материальное или духовное, кто я, в конце концов, – материалист или идеалист? Здесь понимаешь, как ради второго тяжело пожертвовать первым. Я говорю о первичности того, что движет нами в жизни: наши