Наследство - Джудит Майкл

Все, что бы Фарлей ни делал, становилось сенсацией или в местном масштабе, или в масштабе всей страны, когда о ней рассказывала какая-нибудь телевизионная программа. Турне Фарлея становилось целым событием для того города, куда он приезжал, и Фарлей, как ясное солнышко, улыбался, махал рукой, пел, посылал толпе воздушные поцелуи, устраивал приемы, где его обнимали, целовали и всего чуть ли не облизывали.

— Они обожают меня, — сказал он Полю. — Они не перестали меня любить, вы понимаете это? Они обожали и до сих пор обожают меня! Обожают Бритта!

Он приглашал в ресторан людей, с которыми практически не был знаком, оплачивая обеды, в которых принимало участие по двадцать, а то и по тридцать человек. Каждую ночь в постели у него ночевала какая-нибудь девушка, наутро получавшая от него духи и коробку шоколадных конфет.

— Они обожают меня, — повторил он Полю, подмигивая. — Ночью только и делаю, что занимаюсь любовью. Конечно, вы не слышали, что я сказал. А вообще я лучший любовник Западного побережья.

— Откуда берутся на все это деньги? — поинтересовался Поль.

— Отовсюду понемногу, — туманно ответил Фарлей.

— Кто оплачивает все эти обеды, духи, приемы? — обратился Поль с вопросом к Луи Глассу.

— Бритт — богатый человек, — мгновенно ответил Луи. — Он скопил достаточно, когда был в зените.

— А я и сейчас в зените, — сказал Фарлей, входя в номер отеля, где они разговаривали. — Выше некуда. Все прекрасно. — Он взглянул на Поля. — Так себя чувствует только король. Я снова стал королем.

С этими словами он повернулся, чтобы принять кокаин и запить его джином.

— Эй, парень, у тебя сегодня концерт, — мягко напомнил ему Ларри. — Может, отложишь это на потом?

— Я уже и так давно откладываю.

— Ну сколько?

— Целых пять минут.

— Очень остроумно, — Луи положил руку на плечо Фарлея. — Подожди до конца концерта.

— Убери свои грязные руки. — Луи убрал руку. — Мне не нравится, когда мне указывают, что делать, Луи, ты прекрасно знаешь это. Я уже большой мальчик, недавно был мой день рождения — мне уже тридцать семь, — обратился он к Полю. — Я уже достаточно взрослый, чтобы поступать, как мне хочется.

Поль взял свой пиджак:

— Я иду обедать. Пошли, Бритт, я угощу тебя бифштексом.

— Я не голоден. Я останусь здесь.

— Ты перестаешь есть, когда начинаешь принимать наркотики, — с горечью сказал Ларри.

Поль взглянул на Фарлея:

— Все равно пошли. Не люблю есть один.

— Вы просто хотите заставить меня поесть. Затащите меня в ресторан и запихнете в меня бифштекс.

— Может, и так. Если проглотишь его, он твой.

Фарлей ухмыльнулся:

— Вы мне нравитесь, Дженсен. Вы меня никогда не обманываете.

— Пошли. Я голоден, даже если вам и не хочется есть. Расскажите мне о колледже, как вы были там звездой, играя в спектаклях, когда учились в старших классах.

— Верно, я был звездой. Откуда вам это известно?

— Мне рассказал об этом ваш школьный наставник. Но мне бы хотелось услышать об этом от вас.

— Хорошо. Я не против. Это было хорошее времечко. — Он повернулся и вышел из комнаты в коридор.

— Вы сможете заставить его что-нибудь съесть? — тихо спросил Луи.

— Именно это я и пытаюсь сделать, — сказал Поль и вышел вслед за Фарлеем.

Каждый день они были озабочены одним и тем же: заставить Фарлея поесть, уложить его в постель, когда он заявлял, что совершенно этого не хочет и полон энергии. Все это они делали с одной целью, чтобы Фарлей был в состоянии выступить на очередном концерте. Все были втянуты в это дело: и Луи, и Поль, и весь остальной персонал. Они одевали его перед концертом и раздевали после, они следили, чтобы он не наговорил ничего лишнего публике, сажали его на самолеты и высаживали его из них, везли на сцену, где проходили его выступления. И практически все это снималось на пленку. Как бы ни было затуманено сознание Фарлея, он никогда не забывал, что Поль делает о нем фильм. Работая по восемь, по десять, а то и по пятнадцать часов в сутки, он, Поль и оператор собирались вместе, и как только Поль незаметно подавал сигнал, оператор включал камеру: Фарлей на репетиции, Фарлей разговаривает с другими музыкантами о предстоящем концерте, Фарлей вспоминает былое с Луи, Фарлей один, он сидит за пианино, напевая что-то себе под нос, Фарлей, исполняющий песню и старающийся, чтобы голос звучал хорошо. Время от времени он просил оператора выйти из комнаты, объясняя это тем, что нуждается в одиночестве, хотя большую часть времени он хотел, чтобы оператор был рядом. Он уже сжился с камерой и привык, что каждый день проводит перед ней.

Наконец, когда все устали до такой степени, что не могли больше даже думать о работе, они взяли недельный отдых, и Поль вернулся в Лос-Анджелес.

— Эмилия! — позвал он, открыв входную дверь. Ответом ему была только прохладная тишина дома. Он вбежал по лестнице в длинную гостиную, где одна стена была полностью застеклена, от пола до потолка, затем вышел на балкон, который возвышался над небольшими, покрытыми травой отвесными склонами, отделявшими каждый дом от соседей внизу и вверху. Он долго стоял там, уставившись на Лос-Анджелес, распростертый вдали, бледные, неясные очертания которого были видны под косыми лучами июльского солнца, с трудом пробивающимися сквозь полуденный смог. Понемногу ему удалось расслабиться, тишина окутала его, и напряжение, накопившееся в нем от общения с Фарлеем, отпустило его.

Он прошелся по балкону, любуясь ухоженными клумбами с яркими пышными цветами, названия которых Поль не знал «Но этого не знает и Эмилия, — подумал он. Неожиданно ему в голову пришла мысль, что они оба относились к этому великолепно обставленному и безукоризненно содержащемуся дому как к отелю. — Мы не ведем себя как хозяева дома, — размышлял он. — И уж тем более, как жильцы».

— Ты вернулся! — раздался высокий удивленный голос Эмилии Она стояла в дверях, одетая в легкое платье и сандалии, светлые волосы были уложены в немыслимую прическу для дневных съемок, а голубые глаза радостно смотрели на него.

— Ты даже не позвонил.

Поль подошел к ней и обнял:

— Я звонил вчера вечером. Ты чудесно выглядишь, но я не в восторге от твоей прически.

Она рассмеялась:

— Я была в длинной шубе из русских соболей. В ней я расхаживала босая по берегу, а мои волосы выглядели так, как будто я только что выскочила из постели. Кому-то пришло в голову причесать меня именно так, они нас об этом не информируют. Как ты думаешь, я смогу продавать меха, выглядя вот так?

— Я думаю, что ты можешь продать все что угодно.

Он поцеловал ее, но через мгновение она отстранилась.