Аббат - Вальтер Скотт

— Ну успокойся, Кэтрин, не возводи напраслины на моего храброго юного рыцаря. С таким рыцарем, как Генри, и таким верным оруженосцем, как Роланд Грейм, я буду похожа на принцессу из старинного романа, которая может не обращать внимания на темницы и на всяческие происки злых волшебников. Однако у меня разболелась голова от треволнений этого дня. Принеси мне «La Mer des Histoires»[75] и найди то место, где мы остановились в среду. Да хранит пресвятая дева твою головку, милая, или да хранит она лучше твое сердце. Я ведь просила «Море историй», а ты принесла «Хронику любви».

Поплыв по «Морю историй», королева продолжала вышивать, а леди Флеминг и Кэтрин попеременно читали ей на протяжении двух часов.

Что касается Роланда Грейма, то он, вероятно, продолжал питать тайные надежды насчет «Хроники любви», невзирая на то, что королева как будто наложила запрет на этот вид занятий. Сейчас он припоминал тысячи оттенков в голосе и поведении Кэтрин Ситон, которые, если бы не его предубеждение, легко могли бы помочь ему отличить брата от сестры; и ему стало неловко, что, при всей ее живости и озорстве, он, так хорошо изучивший особенности ее разговора, жестов и манер, все же счел ее способной принять ту смелую походку, громкий голос и самоуверенную осанку, которые могли быть присущи только ее энергичному и мужественному брату. Он пытался встретиться с ней глазами, чтобы понять, как она относится к нему теперь, после того как секрет был раскрыт, но он не добился успеха, ибо Кэтрин, даже когда она сама не читала, казалось, была так захвачена подвигами тевтонских рыцарей, сражавшихся с эстонскими и ливонскими язычниками, что пажу не удавалось даже на мгновение перехватить ее взгляд. Зато когда чтение было окончено и королева приказала фрейлинам отправляться в сад, она, вероятно, намеренно (ибо стремление Роланда не могло ускользнуть от столь проницательного наблюдателя) предоставила ему удобный случай поговорить со своей возлюбленной. Королева велела им идти на некотором расстоянии, ибо ей якобы необходимо было поговорить с леди Флеминг по частному, интимному вопросу, предметом которого, как нам удалось узнать из других источников, были сравнительные достоинства высоких стоячих брыжей перед спускающимися лентами.

Роланд был бы уж слишком неловким и застенчивым поклонником, если бы не сумел воспользоваться предоставлявшейся ему возможностью.

— Весь этот вечер мне хотелось спросить вас, прекрасная Кэтрин, — сказал паж, — насколько глупым и ненаблюдательным вы должны были считать меня, если я способен был перепутать вас с вашим братом?

— Конечно, это делает мало чести моим простым манерам, — ответила Кэтри, — если оказалось возможным приписать мне поведение буйного юноши. Но со временем я, несомненно, остепенюсь, и, в чаянии этого, я уже сейчас предпочитаю не столько думать о ваших глупостях, сколько попытаться исправить свои собственные.

— Вторых явно меньше, чем первых, — сказал Роланд.

— Не знаю, — очень серьезно ответила Кэтрин, — по-моему, мы оба были непростительно глупы.

— Я действительно был безумен, непростительно безумен! — воскликнул Роланд. — Но вы, любезная Кэтрин…

— Я, — перебила его Кэтрин тем же необычным для нее серьезным тоном, — слишком долго разрешала вам обращаться ко мне подобным образом… Боюсь, что больше я не должна вам этого разрешать, и я виню себя за ту боль, которую это, быть может, причинит вам.

— Но что могло оказать столь роковое влияние на наши взаимные чувства? Что заставляет вас с такой неожиданной жестокостью изменить ваше отношение ко мне?

— Вряд ли я смогла бы ответить вам на это, — сказала Кэтрин. — Просто события нынешнего дня внушили мне, что для нас обоих лучше держаться подальше друг от друга. Такая же случайность, которая выдала вам существование моего брата, легко могла бы осведомить его о том, как вы со мной обычно разговариваете, и тогда… О!.. Зная его нрав, зная о случившемся сегодня, не приходится сомневаться в последствиях.

— О, не бойтесь этого, милая Кэтрин, — ответил паж. — Я вполне могу защитить себя от подобной опасности.

— Иными словами, — возразила она, — вы будете драться против моего брата, доказывая этим свое расположение к его сестре. Я однажды слышала, как королева в минуту грусти сказала, что мужчины в своей любви или ненависти — самые эгоистичные животные; и ваша беспечность в таком случае прямо подтверждает это. Но не смущайтесь — вы поступаете не хуже, чем другие.

— Вы несправедливы ко мне, Кэтрин, — возразил паж. — Я подумал только о шпаге, которая мне угрожала, и забыл о том, в чью руку вложило ее ваше воображение. Если против меня обнажит оружие ваш брат, столь схожий с вами голосом, лицом и обаянием, пусть он выпустит из меня всю кровь до последней капли, я не стану обороняться и не причиню ему вреда.

— Увы! — воскликнула она. — Дело не только в моем брате. Вы думаете лишь о необычной ситуации, где мы с вами оказались равны и, я бы сказала, даже близки. Но вы не думаете, что, как только я вернусь в дом моего отца, между нами разверзнется пропасть, которую вам не преодолеть, даже рискуя жизнью. У вашей единственной родственницы дикий и необычайный нрав, она принадлежит к враждебному и разбитому клану[76], а другие ваши родственники вовсе неизвестны; извините меня, что я высказала вам эту неопровержимую истину.

— Любовь, моя очаровательная Кэтрин, не считается с родословной, — ответил Роланд Грейм.

— Зато лорд Ситон весьма считается с ней, — возразила девушка.

— Королева, ваша и моя госпожа, поможет нам в этом. О, не отталкивайте меня в такую минуту, которую я считал счастливейшей в жизни! Разве вы сами не говорили мне, что и вы и она будете считать себя в долгу передо мной, если я буду способствовать ее освобождению?

— Вся Шотландия будет считать себя в долгу перед вами, — сказала Кэтрин. — Но что касается плодов нашей благодарности, то вы должны помнить, что я во всем подчиняюсь своему отцу; а бедная королева еще долгое время будет, вероятно, зависеть от настроения своих сторонников пэров, пока получит полную власть над ними.

— Пусть так! — воскликнул Роланд. — Мои дела победят предрассудки, и в этом суетном мире я буду бороться за свое счастье. Рыцарь Эвенел, который так высоко вознесен ныне, столь же скромного происхождения, что и я.

— О, так говорили доблестные рыцари из старинных романов, когда готовились проложить путь к пленной принцессе, невзирая на врагов и огнедышащих драконов.

— Но если я действительно освобожу принцессу и она сможет свободно выбирать, — сказал паж, — из кого, дорогая Кэтрин, падет ее выбор?