Глубокоуважаемый микроб (сборник) - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Торговка сплюнула, но надувная девушка не обиделась, а возразила ей:
— Скажите, пожалуйста, чем я хуже вас? Или очи мои не сияют, словно звезды? Или груди мои не округлы и упруги, словно антоновские яблоки? Или бедра мои не столь круты, как хотелось бы моему возлюбленному? Или лоно мое не привлекает взоров? Или ноги мои не прямые, как у скаковой лошади?
Торговка была толстой, корявой, неухоженной женщиной, и потому она сразу обиделась.
— Кукла надувная, за десять копеек! — возопила она. — Вы только поглядите, люди добрые, кто на меня нападает! Кто меня, мать двоих детей, оскорбляет при людях! Ты хоть знаешь, что такое ребенок?
— Если мой будущий муж или возлюбленный захочет, — скромно возразила Галочка, — я немедленно рожу ему богатыря.
— Синтетического! — догадалась торговка. — Пластмассового!
Галочка отвернулась от противницы и положила руку на плечо Мише.
— Миша, не слушай наветов. В нашем времени все равны. Не важно, как человек произошел на свет, главное, чтобы он был хорошим человеком и достойным членом общества. Ты меня понимаешь?
— Еще как понимаю, — ответил Миша.
Галочка потянулась к щеке Миши и ласково, нежно поцеловала его.
Миша даже побледнел от счастья.
— И если ты хочешь, — прошептала надувная девушка так громко, что слышал весь рынок, — то пойдем со мной в трехзвездочный отель «Гусь», потому что я страстно мечтаю тебя любить и ласкать!
Девушка часто дышала.
Миша позволил увести себя. Минц пытался было окликнуть его, но Удалов сказал:
— Пускай идет. Его счастье или его беда. Он взрослый. Вышел из комсомольского возраста.
Торговка громко издевалась и хохотала вслед влюбленным. В конце концов к ней подошел местный милиционер и предупредил о правилах поведения в общественных местах. Торговка замолчала.
— Она свое дома возьмет, — сказал Удалов.
Местный народ лениво заходил на рынок, лениво бродил от столика к столику, кое-что брали. Милиционеры — те, что сначала приходили, — теперь уже все переоделись в штатское. Ходили как покупатели, как бы направляли действие, помогали вести чендж, то есть обмен.
Удалов выменял себе зонтик, который становился меньше грецкого ореха, у Минца хорошо ушел однотомник Белинского издания начала века с золотым тиснением по переплету. Стендаль не возвращался — интересно, куда его повела надувная кукла?
Минц старался заговорить с покупателями и зеваками из будущего, но люди отвечали ему односложно, словно побаивались гостя. Но, тем не менее, даже такие скупые ответы представляли интерес.
— Скажите, пожалуйста, какой у вас общественный строй? — слышал Удалов голос профессора.
— Свободный, — отвечал один покупатель.
— Демократический, — отвечал второй.
— Меня он устраивает.
— Сколько было мировых войн? — спрашивал Минц.
— На провокационные вопросы не отвечаем, — говорил покупатель.
День приближался к обеду.
Бритый молодой парень из шоп-группы долго выбирал себе подругу, наконец ему понравилась губастая, глазастая, рыжая, курчавая, она его возбудила. Он даже не стал доторговывать, а понес купленный мячик в гостиницу.
Без пяти два на площади появился милицейский командир. За ним двигалась повозка, нагруженная разного цвета и размера мячиками и шариками.
За повозкой шествовали вереницей милиционеры, переодетые покупателями. Командир загребал с повозки несколько мячиков, вываливал их на стол продавцу, в обмен безмолвно забирал привезенный товар. Все молчали. Во-первых, с местной милицией не спорят, это закон шоп-туриста, во-вторых, каждый понимал, что любой обмен в пользу гостей. Десять мячиков — это десять солидных предметов из далекого будущего. Каждый можно толкнуть в Вологде долларов за двести как минимум. Поездка окупилась.
Вываливая на столик мячики, командир говорил каждому продавцу одинаково:
— Благодарю за визит. Попрошу в гостиницу, где вас ждет вкусный обед с прохладительными напитками.
Туристы потянулись к автобусу. Они оживленно беседовали и сговаривались в гостинице обменяться товарами, если кому чего не подходит.
Дама с красным ртом уже ждала в автобусе.
— После обеда полчаса личного времени, — сообщила она, — затем экскурсия на кладбище. Для желающих.
— Зачем? — не понял Минц.
— Посмотреть на свое захоронение и захоронения ближайших родственников и соседей.
Удалов закручинился. Ему не хотелось смотреть на свою могилу, но отказаться от визита он не посмел.
— У нас не хватает одного молодого человека, — сказал Минц. — Но вернее всего, он ушел в гостиницу поиграть с мячиком.
— Ничего с ним не случится, — равнодушно ответила дама. — Здесь нет преступности.
Обед оказался сытным, но скучным, недосоленным и пресным. Прохладительные напитки были чуть теплыми, чай — просто теплым.
Потом они поднялись в двойной номер. Удалов вывалил мячики и шарики на кровать.
— Может, не стоит их сейчас оживлять? — спросил Минц. — Если тебе достался слон, то получится трагедия.
— Но на удава я могу полюбоваться? — спросил Удалов.
— Любуйся, — согласился Минц. — Только осторожно.
Удалов стал рассматривать шарики в надежде угадать, какой из них содержит в сложенном виде удава. Даже легонько мял их руками. Шарики были тяжелыми, словно сделанными из каучука. Один прохладнее прочих. Может, в нем змея?
Под дверь в комнату вполз листочек бумаги.
— Смотри, — сказал Корнелий. — Выходят на связь. Может, это Миша Стендаль просит помощи?
— Осторожнее, — предупредил Минц. — Мы в чужой стране.
— В своей, — возразил Удалов. — Но изменившейся.
— И мы знаем о ней не больше, чем о Бангладеш, — сказал Минц.
— Прочтем? — Удалов сделал шаг к листку бумаги.
— Давай, — согласился Минц. — Читай вслух.
Сам отошел к окну и стал выглядывать наружу — но что увидишь с шестого этажа, кроме зеленого парка и пролетающих над землей средств передвижения неясного вида?
Удалов подобрал листок.
— «Могу поговорить за умеренное вознаграждение, — прочел он вслух, — расскажу тайны. Если согласны, то на кладбище у могилы Корнелия Удалова буду стоять за деревом. Доброжелатель».
— Ох не нравится мне это, — сказал Удалов, в сердцах отбрасывая листок, который полетел над кроватью и приземлился в руки Минцу. — И на кладбище я идти не хотел. Какого чёрта мне смотреть на свою могилу? Мазохизм это какой-то! Ну кто в наши дни смотрит на свои могилы?
— А я пойду, — сказал Минц. — Я думал убежать от них, пройти по улицам, заглянуть тайком в библиотеку. Для этого и шляпу выменял. Чтобы от них не отличаться. Но боюсь, что моя акция была обречена на провал, так как мы буквально окружены их агентами и переодетыми полицейскими. Теперь же у меня проявился просвет. Что у тебя осталось из ценных вещей?
— Янтарное ожерелье, — сказал Удалов. — Я его спрятал.
— А у меня. — Минц залез двумя пальцами в верхний карман пиджака. — Где же мамино колечко? Ага, здесь! И царская десятка! Думаю, за этот чендж мы с тобой узнаем всё, что нужно.
— Иди без меня, — упрямился Удалов. — Мне еще пожить хочется.
Но конечно же Минц его уговорил. В каждом человеке таится любопытство перед лицом собственной смерти. Скажите мне: «Хочешь ли узнать, какого числа и какого года ты помрешь?» — я закричу: «Ни в коем случае! Подарите мне неизвестность!» А тебе скажут: «А подглядеть хочешь?» Ты ничего не ответишь, но, внутренне содрогаясь, пойдешь и станешь подглядывать в скважину.
Удалов сказал себе, что только дойдет до кладбища, погуляет там, посмотрит на могилы соседей — может, даже им поклонится… хоть и это не очень красиво. Живут твои соседи, зла против тебя не таят, а ты цветок несешь к ним на могилу.
Вошел кавказский человек из агентства и велел выходить на экскурсию. Удалов положил в карман мячик с предполагаемым удавом и спустился вниз.
Остальные тоже стояли у автобуса, были они настроены мрачно, бледны и смущены неправильностью своего поведения перед лицом вечности. А когда подошла дама с длинным лицом, неся девять букетиков из искусственных цветов, и раздала их, все брали букетики с благодарностью.
— А где Стендаль? — спросил Удалов. — С ним все в порядке?
— А что может быть не в порядке с молодым человеком, который купается в море любви? — искренне ответила женщина.
— А когда выкупается? — спросил Минц.
— Присоединится к группе.
Залезли в автобус.
Минц велел внимательно смотреть по сторонам, чтобы доложить Академии наук, но Удалов все забывал, потому что мысли возвращались к скорой встрече с собственной кончиной.
Дорога на кладбище вела через городские окраины. Они были различными. Кое-где сохранились старые гуслярские дома, ведь сто лет для хорошего дома срок небольшой. Кое-где поднимались дома новые. Как ни странно, они производили впечатление запущенности и заброшенности. И народу было немного, и дети не шалили на детских площадках. Может быть, подумал Удалов, эти люди отвезли с утра малышей по детским садикам, а сами углубились в созидательный труд?