Рижский редут - Далия Трускиновская

Часть Рижской крепости снабжалась водой, которая шла по трубам, представлявшим собой выдолбленные дубовые бревна, соединенные свинцовыми патрубками. Герр Шмидт, показывая мне свой подвал с исторической стеной, обратил мое внимание на эти почерневшие от времени и ставшие очень прочными трубы. Они прослужили немало – если не все полтораста лет, которые прошли со времени постройки водонапорной башни, то немногим менее. Тогда же он похвалился общей длиной этих замечательных труб – целых восемь верст!

Сейчас мои злодеи могли войти в погребок беспрепятственно, он был открыт для всех желающих выпить пива, которое, как мне кажется, заменяло рижанам все напитки, включая молоко и воду. Значит, нужно было сделать его неприступной крепостью. Придумать такое, чтобы хозяин собственноручно запер двери и никого туда не пускал. А если это будет сопровождаться суетой и переполохом, то, может статься, мне удастся вывести Яшку незаметно.

Полагаю, читателю нетрудно догадаться о моем намерении – спустившись вниз, найти и вскрыть одну из старинных труб. Потоп выгнал бы наверх всех любителей пива, а подчиненным доброго Ганса пришлось бы бегать вверх и вниз, вынося мешки и кули с припасами, а также их караулить.

Оставалось сделать то, чего вражеская шайка от меня никак не ожидала, – войдя в маленькую дверцу с улицы Зюндерштрассе, заложить ее так, чтобы снаружи и тараном не пробить. Они полагали, что я приберегу эту дверь для бегства – ну так пусть охраняют ее хоть до морковкина заговенья, а надоест охранять, так пусть попробуют взломать.

Теперь нужно было действовать очень быстро, насколько вообще возможна быстрота в деле выламывания куска совершенно окаменевшей трубы.

До сих пор я не знал, что такое грубый и тяжелый труд, труд носильщика, к примеру, или землекопа, или хоть гребца. И вот сподобился! Впервые в жизни я таскал на спине мешки и громоздил их на узкую лестницу. Это было необходимо еще и для того, чтобы отыскать трубы. Найдя их, я ужаснулся – затея моя показалась совершенно неосуществимой. Но я стал искать палку, которую мог бы использовать вместо рычага, чтобы отодвинуть трубу от стены и заставить ее конец выползти из свинцового патрубка. Где-то когда-то я слыхал, что свинец – металл мягкий…

Я исследовал все закоулки, до которых мог добраться, и Господь сжалился надо мной, послав мне большой и толстый железный лом, каким скалывают зимой лед со ступеней и мостовой перед крыльцом.

Взмокнув и витиевато прокляв Бонапарта, по чьей милости я тружусь, словно каторжник, я добился своего: труба оказалась повреждена и струйка воды потекла на пол. Тут я сообразил, что затеей своей причиню немалый убыток доброму Гансу. Всем хороша служба Отечеству, одно в ней неудобно – не всегда беспокоишься об убытках мирных людей, да еще таких, которые худо-бедно тебе помогали и в беде выручали. Дав себе слово рассчитаться с Гансом, даже если б ради того пришлось заложить наше родовое имение, я поспешил развернуть узел и переодеться латышским рыбаком, благо и штаны по колено, и короткий кафтанчик из хорошего тонкого холста там имелись. Маскарад, которым увлекались противники наши, был обращен против них!

Я полагал, что начнется великая суета, спасение припасов, всех посетителей из погребка вежливо выставят, и мы окажемся в нем, как в крепости, а дальше будет видно. Логически рассуждая, я был прав. Вот только я не предвидел, что добрый Ганс сразу догадается: тут дело нечисто, и сделается злым Гансом. Он пронесся по своим владениям с руганью, призывая всех отыскать меня и представить ему на суд. Я как-то проскочил к Яшке и, к стыду моему, забрался под стол, Яшка же сидел в углу так удобно, что не всякий догадался бы заглянуть туда и увидеть весьма странную девку, прикрывавшую шалью черную, как смоль, бороду.

Я опять принялся рассуждать логически. Неизвестно, сколько вражеских лазутчиков устремилось за нами. Видел я на Малой Замковой троих: Лелуара, Жилинского и Мартына Кучина, который вовсе не был Мартыном. Они погнались за нами и сопроводили до Швимштрассе, а призвали ли кого на подмогу – этого я знать не мог. Но их главной задачей было изучение Цитадели и всех событий, вокруг нее происходящих. Они не могли оставить наблюдательный пост надолго. Скорее всего, Жилинский вернулся к своим обязанностям торговца. Судя по тому, что Лелуар посещал Яковлевский храм, стоявший почти на Малой Замковой, за Карловским лицеем, и у него где-то там было свито удобное для наблюдений гнездо. Если вдуматься, с чердака дома, выходившего на Замковую площадь, можно превосходно разглядеть и часть Цитадели.

Возможно, и противники наши рассудили логически: если не удалось сразу до нас с Яшкой добраться, то следует оставить двух человек, одного на Швимштрассе, другого на Зюндерштрассе, чтобы выследить, куда мы с моим драгоценным предателем отправимся, и по мере возможности нам помешать. Помеха представлялась мне в виде ножа, всаженного Яшке под ребра.

Я маялся, не зная, что предпринять. Я сражался с собственной логикой, с логикой незримого противника, а меж тем вода все прибывала, и под столом сделалось очень неуютно. Заткнуть трубу Гансу никак не удавалось, и он принял мудрое решение – побежал к водонапорной башне, благо бежать недалеко, чтобы мастера, ее обслуживавшие, помогли ему перекрыть трубу там, где это было возможно.

И тут в игру вступила третья логика!

Обычные посетители погребка, подходя, барабанили в запертую дверь, сердились и уходили прочь. Все, кроме одного. Этот один сообразил, что дело неладно, и пошел на Зюндерштрассе, к маленькой дверце. Обнаружив, что и она закрыта, он вернулся на Швимштрассе и вошел в закуток, где притулилась коновязь. Туда выходили окна погребка, которые имели вид щелей шириной хорошо если в пол-аршина. Каждая такая щель тем не менее была снабжена оконной рамой.

Бессмертный, а это оказался, разумеется, он, опустился на корточки и стал стучать в окно, вызывая на разговор хоть кого-нибудь из прислуги. В итоге он нас и спас. Мы с Яшкой услышали, как супруга доброго Ганса костерит на все лады того молодого негодяя, которого Бессмертный им подсунул, и, зная, что сам Ганс отсутствует, я бесстрашно выскочил из-под стола и с криком кинулся к сержанту.

Наконец нам отворили дверь и выпустили нас из погребка, сопровождая жалобами и проклятиями.

– Бессмертный, мы должны костьми лечь, а переправить эту особу в наиболее безопасное место, какое только есть в Рижской крепости или в Цитадели, – сказал я, показывая на Яшку.

Тот старательно прикрывал бороду шалью и вид имел самый безумный.

– И кто же эта дама?

– Это Яков Ларионов. Он знает столько о Жилинском и прочей братии, что его жизнь в большой опасности.