Слуги Темного Властелина - Р. Скотт Бэккер

«Возвращения He-бога? Сейен милостивый, сделай так, чтобы я умер раньше!»

Это просто немыслимо! Ахкеймион обхватил себя за плечи и принялся раскачиваться в темноте, шепча: «Нет! Нет!» Снова и снова: «Нет! Нет!»

«Нет, только не это! Со мной такого случиться не может! Я слишком слаб, я просто старый дурак…»

За полотняными стенками палатки царила тишина. Бесчисленное множество людей спали. Им снились ужасы войны и торжество над язычниками, и они не ведали ничего о том, чего страшился Ахкеймион. Они были невинны и несведущи, как Пройас, их вела вперед безоглядная вера, им казалось, будто город, именуемый Шайме, и есть тот гвоздь, на котором держатся судьбы мира. Однако Ахкеймион-то знал, что гвоздь этот находится в куда более мрачном месте, месте далеко на севере, где земля плачет смоляными слезами. В месте, именуемом Голготтерат.

Впервые за много-много лет Ахкеймион молился.

Потом к нему вернулся рассудок, и он почувствовал себя немного глупо. Конечно, Келлхус – удивительный человек, однако на основании одних лишь снов о Кельмомасе и совпадения имен такие выводы делать преждевременно. Ахкеймион был скептиком и гордился этим. Он много изучал древних, прежде всего Айенсиса, и упражнялся в логике. Второй Армагеддон был всего лишь наиболее драматичным из сотни банальных выводов. А если его жизнь наяву чем-то и определялась, то именно банальностью.

Тем не менее Ахкеймион зажег свечу колдовским словом и принялся рыться в своей сумке в поисках схемы, которую начертил незадолго до того, как присоединиться к Священному воинству. Он окинул взглядом имена, рассеянные по клочку пергамента, задержался на слове «Майтанет». Он осознал, что до тех пор, пока не уляжется старое противостояние между ним и Пройасом, надежды разузнать о Майтанете что-то еще и выяснить дополнительные обстоятельства смерти Инрау у него мало.

«Прости меня, Инрау», – подумал он, отводя глаза от имени любимого ученика.

Потом поразмыслил над словом «Консулы», нацарапанным – куда более торопливо, как ему теперь показалось, – отдельно в правом верхнем углу и все еще остающимся в стороне от тонкой сети связей, соединявшей все прочие имена. В неверном свете свечи казалось, будто это слово колеблется на фоне бледного, покрытого точками листка, как будто оно было слишком жутким, чтобы писать его чернилами.

Ахкеймион опустил перо в рожок и аккуратно написал под ненавистным словом:

АНАСУРИМБОР КЕЛЛХУС

Найюр брел неуверенной походкой человека, который сам не знает, куда идет. Дорожка, по которой он шел, вилась между отдельных лагерей, объятых крепким сном. Тут и там еще догорали костры, их поддерживали люди, как правило, пьяные, которые что-то бормотали себе под нос. Со всех сторон накатывали запахи, особенно резкие и неприятные в прохладном сухом воздухе: навоз, тухлое мясо, жирный дым – какой-то дурак развел костер из сырых дров.

Его мысли были заняты недавней беседой с Пройасом. Чтобы скрепить свой план, как обойти императора, принц призвал на совет пятерых конрийских палатинов, вставших под знамена Бивня. Надменные люди, ведущие надменные речи. Даже самые воинственные из палатинов, такие как Гайдекки или Ингиабан, высказывались скорее затем, чтобы настоять на своем, чем затем, чтобы разрешить проблему. Наблюдая за ними, Найюр осознал, что все они играют в ту же игру, что и дунианин, только в более ребяческом варианте. Моэнгхус и Келлхус научили его, что слова можно использовать как раскрытую ладонь, а можно и как кулак: либо затем, чтобы обнять, либо затем, чтобы подчинить. И почему-то эти айнрити, которым, казалось бы, было особенно нечего выигрывать или терять в игре друг с другом, все как один говорили со сжатыми кулаками: хвастливые обещания, фальшивые уступки, похвалы в насмешку, оскорбления под маской лести – и бесконечный поток язвительных инсинуаций.

И все это называлось «джнан». Знак высокой касты и высокой культуры.

Найюр терпел этот фарс, как мог, но эти люди оплели своими сетями и его тоже – теперь казалось, что это было неизбежно.

– Скажи мне, скюльвенд, – осведомился лорд Гайдекки, раскрасневшийся от выпивки и от дерзости, – эти твои шрамы, что они отражают: человека или меру человека?

– Что ты имеешь в виду?

Палатин Анплеи усмехнулся.

– Ну, я бы предположил, что если бы ты убил, скажем, присутствующего здесь лорда Ганьяму, он бы заслуживал как минимум двух шрамов. А если бы ты убил меня…

Он обвел взглядом остальных, вскинув брови и опустив губы, как бы обращаясь к их ученому мнению.

– Сколько? Двадцать шрамов? Тридцать?

– Сдается мне, – заметил Пройас, – что скюльвендские мечи – великие уравнители.

Лорд Имрота преувеличенно расхохотался в ответ на это.

– Свазонды, – ответил Найюр Гайдекки, – считают врагов, а не дураков.

Он бесстрастно посмотрел в глаза изумленному палатину, потом сплюнул в огонь.

Однако запугать Гайдекки было не так-то просто.

– И кто же я для тебя? – спросил он напрямик. – Дурак или враг?

В этот момент Найюр осознал еще одну трудность, поджидающую его в грядущие месяцы. Опасности и лишения войны – пустяк: он переносил их всю свою жизнь. Неприятная необходимость постоянно общаться с Келлхусом была трудностью иного порядка, но и к этому он притерпелся и мог снести это во имя ненависти. А вот день за днем принимать участие в этих мелких бабьих разборках айнрити – на это он не рассчитывал. Сколько же еще придется ему претерпеть ради того, чтобы наконец отомстить?

По счастью, Пройас ловко избавил его от необходимости отвечать Гайдекки, объявив совет оконченным. Найюру стало противно слушать их прощальную пикировку, и он просто вышел из шатра в ночь.

На ходу он смотрел по сторонам. Ярко светила полная луна, и бока ползущих по небу туч были залиты серебром. Найюр, охваченный какой-то странной меланхолией, поднял голову и посмотрел на звезды. Скюльвендским детям рассказывают, что небо – это огромный якш, усеянный бесчисленными дырами. Найюр вспомнил, как отец однажды показал на небо. «Видишь, Найю? – сказал он. – Видишь тысячу тысяч огней, которые смотрят сквозь шкуру ночи? Вот откуда мы знаем, что за пределами этого мира горят иные, более яркие солнца. Вот откуда мы знаем, что когда на свете ночь, на самом деле день, а когда на свете день, то на самом деле ночь. Вот откуда мы знаем, Найю, что мир на самом деле не более чем ложь».

Для скюльвендов звезды были напоминанием: истинен только Народ.

Найюр остановился. Пыль под его сандалиями по-прежнему хранила жар солнца. Сквозь окружающую его тьму, казалось, шипела тишина.

Что он делает здесь? Среди айнритских псов. Среди людей, которые выцарапывают дух на пергаменте и пищу из грязи. Среди людей, которые продают свои души в рабство.