Маски времени (сборник) - Роберт Силверберг

Взгляд мой задержался на частях тела, что я не лицезрел ранее: розовые кружочки сосков, золотистый треугольник меж ног. Тело ее с пышными формами, сладострастное, загорелое, блестело на солнце. Удовлетворив свое любопытство, я поставил пиво на стол, поднялся и торжественно стянул с себя шорты.

После того как мы преодолели табу обнаженного тела, жизнь наша стала гораздо проще, потому что дом был довольно-таки мал. Скоро я воспринимал как должное, а они, похоже, пришли к этому выводу раньше меня, неуместность стыдливости в наших отношениях. И когда туристы, повернув не в ту сторону, однажды подъехали к дому, мы уже столь привыкли к нашей наготе, что даже не попытались прикрыться, а потом долго не могли понять, почему на лицах сидящих в машине людей отразилось изумление и что заставило их развернуться в укатить прочь.

Лишь одну тему мы обходили стороной. В наших разговорах мы не касались ни диссертации Джека, ни причин, побудивших его оставить физику.

Случалось, что мы говорили о моей работе. Он интересовался, как обстоят дела с перемещением частиц в прошлое, задавал вопрос-другой, которые помогали мне распутать текущие проблемы. Но, подозреваю, вопросы эти задавались в лечебных целях, чтобы помочь мне преодолеть очередной кризис. Современные проблемы физики его не занимали. Во всяком случае, я не видел в доме знакомых зеленых дискет «Физикэл ревью» и «Физикэл ревью леттерс».[13] Джек, судя по всему, полностью отсек себя от физики. Я попытался представить себе, а во что превратилась бы моя жизнь, пойди я тем же путем, но не увидел ничего, кроме пустоты. Однако Джеку это удалось, каким образом, я не знал, а спросить не решался. Ибо по-прежнему придерживался мысли, что рассказать он все должен сам, если будет на то его желание.

В своем затерянном в пустыне доме Джек и Ширли жили как в раю, всем довольные, ни от кого не зависящие. Они много читали, собрали превосходную музыкальную библиотеку, приобрели оборудование для создания голографических скульптур. Этим главным образом увлекалась Ширли. Некоторые из скульптур мне очень нравились. Джек писал стихи, от их оценки я воздержусь, эссе о жизни пустыни, которые публиковали в журналах, а также заявлял, что работает над большим философским романом, рукописи коего увидеть мне так и не довелось.

Полагаю, что по натуре люди они были ленивые, и за это я их нисколько не порицаю. Они отказались участвовать в гонке, захватившей все человечество, имя которой — конкуренция, согласившись довольствоваться малым, даря друг другу любовь и радость общения. Они покидали пустыню не чаще, чем два раза в год, наведывались на несколько дней в Нью-Йорк, Сан-Франциско или Лондон, а затем спешили назад, в свое уютное гнездышко. Трое или четверо их друзей изредка навещали их, но я с ними ни разу не сталкивался, да и никто из них, похоже, не сошелся с Джеком и Ширли так тесно, как я. Большую часть времени они проводили вдвоем, и столь узкий круг общения вполне их устраивал. Они обманули меня. Внешне они казались такими простыми, эдакими детьми природы, гуляющими голышом по пустыне, недоступные суровости мира, который они покинули. Но их уход от цивилизации диктовался причинами, куда более серьезными, чем я мог вообразить. И хотя я любил их и чувствовал, что я с ними, а они — со мной, единое целое, то было не более, чем заблуждение. По существу Джек и Ширли были инопланетянами, ушедшими от мира потому, что не являлись составной его частью. И потому возврат к цивилизации, отказ от уединения не принес им ничего хорошего.

В рождественскую неделю, когда Ворнан Девятнадцатый спустился с небес на землю, я отправился в пустыню по необходимости. Работа стала для меня адом. Отчаяние поглотило меня. Пятнадцать лет я прожил на грани успеха, но за гранью этой может открыться не только сияющая вершина, но и пропасть. Именно такое произошло и со мной. С каждым шагом вершина все удалялась от меня, и мне уже казалось, что не вершина это, а всего лишь мираж, и все, что я делаю, не стоит подобных усилий. Такие сомнения возникали у меня неоднократно, и я знал, что бессмысленно принимать их всерьез. Наверное, время от времени каждый из нас должен испытывать страх, а не зря ли прожита жизнь, кроме, возможно, тех, кто действительно прожигает ее, но, к счастью для них, даже не подозревает об этом. Приходят ли такие мысли специалисту по рекламе, вкладывающему душу в сияющие в небе слова и фигуры? Чиновнику среднего пошиба, не отрывающемуся от бумаг? Конструктору автомобилей, брокеру, президенту колледжа? Знаком ли им кризис ценностей?

У меня этот кризис наступил, работа зашла в тупик, и я бросился за помощью к Ширли и Джеку. Закрыл кабинет, распорядился, чтобы всю поступающую корреспонденцию оставляли «до востребования», и позвонил в Аризону. Мое желание пожить в пустыне они встретили с радостью. К счастью, жесткой привязки к университетским семестрам и каникулам у меня не было. Работал я, когда хотел, отдыхал, когда возникала такая необходимость.

Путь от Ирвина до Тусона занял три часа. Я загнал машину на транспортную платформу, которая и понесла меня на восток, через горы. В Сьерра-Неваде, подчиняясь команде электронного мозга, платформа повернула к Тусону. Отключилась блокировка ручного управления моей машины, и я смог продолжать путь. В Ирвине лил холодный дождь, в Тусоне меня встретили жара и яркое солнце. Я подзарядил аккумуляторы машины и укатил в пустыню. Поначалу держался автострады 89, затем свернул на более узкую дорогу. Территория, по которой я ехал, принадлежала индейскому племени папаго, а потому разительно отличалась от застроенного домами и предприятиями Тусона. Оставалось лишь удивляться, каким чудом Джеку и Ширли удалось купить тут землю. Однако даже на пороге двадцать первого столетия в Соединенных Штатах еще были места, где жаждущие могли обрести полное уединение. Последние пять миль я проехал по проселку, по едва видимой колее. Время словно повернуло назад. Я следовал дорогой одного из моих электронов, к основанию мира.

Прибыл я уже ближе к вечеру. Позади остались колдобины, овраги, выжженная солнцем земля. Слева поднимались окрашенные в пурпур горы, с вершинами, укутанными облаками. Нас разделяла каменистая пустыня, девственность которой нарушал лишь дом Брайнтов. Принадлежащую им землю окаймлял ров, в котором никогда не плескалась вода. Я остановил машину рядом с ним, заглушил мотор и зашагал к дому.

Его построили лет двадцать тому назад, из красного дерева и стекла. Два жилых этажа, солярий во дворе. В подвале автономная система жизнеобеспечения, атомный реактор, питающий энергией кондиционеры, нагреватели, электролизеры, световые приборы. Раз в месяц к ним, как того требовал закон, приезжал механик из Тусонской электрической и газовой компании, чтобы убедиться, что генератор в полном порядке. В холодильнике хранился месячный запас продуктов. Очиститель воды превращал ее в родниковую. И, если б человеческая цивилизация исчезла бесследно, Джек и Ширли могли бы пребывать в неведении еще несколько недель.