Лондон: биография - Питер Акройд

С ростом объема торговли и производства росло и значение Темзы. Было подсчитано, что с 1700 по 1800 год интенсивность речного бизнеса увеличилась втрое; на берегах Темзы от моста до Тауэра насчитывалось в общей сложности тридцать восемь пристаней, ниже — еще девятнадцать. Согласно другому подсчету, уже в 1700 году через лондонский порт проходило 80 % импорта и 69 % экспорта страны. Меж речных берегов плыли чайный лист, фарфор, хлопок и перец из Ост-Индии; ром, кофе, сахар и какао из Вест-Индии; табак, зерно, рис и растительное масло из Северной Америки; конопля, свечное сало, железо и лен из балтийских стран. Говоря о потоках товаров, втекающих в Лондон и вытекающих из него, Дэниел Дефо использовал реку как метафору всей лондонской жизни.

Редкая картина, изображающая Лондон, не содержит хотя бы проблеска Темзы; имеются виды с Вестминстерского пирса, из Ламбета, из Саутуорка. Во второй половине XVIII века были опубликованы три весьма популярных собрания речных гравюр — «Собрание видов» Бойделла (1770), «Приятные виды Темзы» Айрленда (1792) и «История Темзы» того же Бойделла (1794–1796), в которой как самые обычные приводятся виды Темзы и ее берегов западнее Лондонского моста, где картинам обновленного города соответствуют образы облагороженной и элегантной реки.

Безусловно, замечательны речные виды Каналетто, сотворившего город, устремленный к величию. Трактовка Лондона как европейского города, благородного в главных своих проявлениях, особенно сильно чувствуется в двух парных портретах — «Вид Темзы с террасы Сомерсет-хауса, Вестминстер на отдалении» и «Вид Темзы с террасы Сомерсет-хауса, Сити на отдалении». Каналетто приехал в Лондон в 1740-е годы — судя по всему, с той конкретной целью, чтобы написать недавно возведенный Вестминстерский мост и тем самым дать этому новейшему лондонскому общественному сооружению эстетическую санкцию; однако он создал идеализированный город и идеализированную реку. Небо свободно от тумана и гари, здания излучают ясный, выразительный свет. Темза тоже светоносна — ее поверхность переливчата, людская деятельность на ней так спокойна и прозрачна, что создается ощущение отнюдь не торговой суеты, а умиротворенности.

Более интимные, более непосредственные изображения Темзы XVIII века создала школа, называемая обычно британской, хотя ее смело можно было бы назвать лондонской. Достойны упоминания, в частности, картины Уильяма Марлоу «Фреш-уорф», «Лондонский мост» и «Лондонский берег между Вестминстером и Аделфи», сила которых — в подробностях. Вид пристани Фреш-уорф вводит нас в жизнь речного причала, где выгружаются и досматриваются деревянные бочки, сосуды с оливками и тюки текстиля; леса и ограждение в северной части Лондонского моста — знак того, что стоявшие на нем лавки и дома были снесены совсем недавно. Картина, изображающая лондонский берег, опять-таки сильна конкретностью деталей. На ней видны Букингем-стрит и Адам-стрит, а также башни и дымовые трубы водопроводной компании «Йорк билдингс уотеруоркс». На переднем плане — нечистая и неопрятная река, на которой идет многообразная деятельность. Люди в грязных рабочих блузах разгружают угольную баржу, лодочник везет к берегу женщину, вокруг которой громоздятся корзины.

Именно здесь, среди этой хлопотливой будничности, обратилось к Темзе юное воображение Тернера, родившегося в 1775 году на Мейден-лейн. В «Современных художниках» (1843) Джон Рёскин описывает взросление живописца, сызмальства близко знакомого с «городским торговым хозяйством — от бесчисленных складов, что высятся над Темзой, до лавчонки с тухнущей сельдью в боковом переулке». Здесь ему открылся мир барж и судов, «этот таинственный лес ниже Лондонского моста, более заманчивый для мальчика, чем сосновый бор или миртовая роща». Тернера, иначе говоря, вдохновляли в детстве город и его река, а не какие-либо традиционные пасторальные ландшафты. «Как он, должно быть, донимал лодочников, — предполагает далее Рёскин, — умоляя позволить ему приткнуться где-нибудь на носу, обещая сидеть тихо-тихо, лишь бы только поплавать среди кораблей, у кораблей, под самыми их бортами, поглазеть, а то и вскарабкаться, — ведь это самое красивое, что есть на свете». Весь необъятный мир сосредоточился для Тернера в пределах Лондона и Темзы.

Река текла сквозь него, дарила ему свет и движение. С Мейден-лейн, где он жил, он выходил в детстве на Стрэнд, пересекал его и бродил по бесчисленным улочкам, что вели к реке; состарившись, он умер на Чейн-уок, глядя на Темзу. Большую часть жизни он прожил «на самом берегу или на малом от него расстоянии». Так что у Тернера больше прав, чем у Каналетто или Уистлера, называться сыном этой реки — или, точнее, он был человеком, яснее и щедрее всех выразившим ее дух. Иной раз он облекал ее в одежды классической красоты, воскрешал богов и нимф, посещавших некогда ее берега; в других же картинах жизнь вод предстает у него во всей ее естественной непосредственности. В одном из ранних эскизов («Старый мост Блэкфрайарс») он показывает схлынувший прилив, подчеркивая влажную темноту устоев моста. Ранняя акварель «Старый Лондонский мост» демонстрирует ту же интенсивность углубленного наблюдения: здесь в центре внимания — водяное колесо компании «Лондон уотеруоркс», и зритель чувствует мощь приливных вод, движущихся против течения Темзы ровно в десять часов тридцать пять минут утра по часам на церкви Сент-Магнус-де-Мартер немного позади моста.

Суда вставали на якорь чуть ли не борт в борт; каждому по прибытии отводилось место. Товары сгружались на барки или небольшие лодки, которые после этого шли на веслах к тем или иным пристаням и причалам. В условиях царившей в «лондонском бассейне» тесноты это была процедура многотрудная и очевидным образом чреватая массовым воровством и надувательством. В конце концов, после ряда парламентских запросов и расследований, было решено соорудить для стоянки судов специальные бассейны (доки), которые позволили бы эффективней перегружать и хранить товары. Так возникла грандиозная система «мокрых доков». В 1799 году парламент принял «Акт о компании Вест-Индского дока», и началось преобразование всего острова Айл-оф-Догс в базу компании. Чуть позднее появились Лондонский док в Уоппинге, Ост-Индский док в Блэкуолле и Суррейский док в Розерхайте. Постройка доков стала крупнейшим финансируемым из частных источников предприятием в истории Лондона. Возникли, по существу, целые искусственные озера площадью около трехсот акров; подле них выросли громадные, крепостного типа сооружения с воротами и высокими стенами. Айл-оф-Догс, в прошлом болотистый пустырь, превратился в некий элегантный тюремный остров; на этюдах и акватинтах Уильяма Дэниела, художника того времени, мы видим длинные ряды кирпичных складов. Была проложена дорога от Олдгейта до Лаймхауса, связавшая доки с лондонским Сити; при этом пришлось снести сотни домов, что полностью изменило облик восточного Лондона. Название Коммершл-роуд (Торговая дорога) пришлось как нельзя более кстати — ведь город заставили преобразиться исключительно требования прибыли. На камне, торжественно заложенном в фундамент Вест-Индского дока, был начертан девиз: «С Божьей помощью да принесет сие предприятие устойчивость, приращение и благолепие британской коммерции». Перемены на этом не кончились: чтобы соединить доки с внешним миром, прорыли Риджентс-канал — водный путь, идущий от доков на запад до встречи с Гранд-Юнион-каналом у Паддингтонского бассейна. В очередной раз город распахнул себя потокам транспорта и товаров.

По мнению современников, предприятие в целом было проявлением чуть ли не мистической прозорливости, триумфом коммерческой мысли. О табачном складе в Уоппинге с восхищением писали: «Здесь единою крышей покрыто больше земли, чем в любом другом строении, общественном или коммерческом, за исключением лишь египетских пирамид». Этот и многие другие уоппингские склады были созданы архитектором Дэниелом Эшером Александером, который построил также две громадные тюрьмы — Дартмурскую и Мейдстоунскую. Вот наглядный пример связи между деньгами и сущностью власти! Один историк архитектуры сравнил постройки Александера с архитектурными гравюрами Пиранези. «В то время как Колридж переворачивал листы „Ореге Varie“[121], а молодой Де Куинси доводил себя до пиранезийского исступления, — писал сэр Джон Саммерсон в „Георгианском Лондоне“, — Александер превращал свои впечатления от Carceri[122] в тюрьмы и склады». Деньги и власть переведены здесь в визионерскую, мифическую плоскость.

Рисунки и гравюры, изображающие деятельность доков, отличаются грандиозностью панорам и несметным числом фигур работающих людей — и то и другое подчеркивает размах предприятия. Здесь не раз собирались большие толпы любопытных — в день завершения работ, в день, когда в бассейны хлынули воды Темзы, в день, когда в доки вошли первые суда. Поистине тут было нечто исполинское, напоминавшее «гидравлические сооружения древних приречных цивилизаций». Великие события на Темзе ассоциировались, таким образом, с деяниями былых империй. «Доки описанию не поддаются, — писал Верлен в 1872 году. — Они невероятны! Тир, совмещенный с Карфагеном!» Они с Артюром Рембо часами бродили по этому обширному району, глядя на бесконечное разнообразие товаров и человеческих типов. «Они слышали слова на незнакомых языках — пишет Инид Старки в биографии Рембо, — видели на тюках с товаром таинственные знаки, которых не могли расшифровать». Джеймса Макнила Уистлера ценят как мастера, поэтически воссоздавшего туманную и пасмурную Темзу, однако ограничиться этим — значит отдать речному художнику лишь половину должного. В его ранних этюдах, изображающих Темзу между мостом Тауэр-бридж и Уоппингом, центральное место занимают пристани и склады с их густой лондонской атмосферой труда и торговли. Именно об этих графических работах Бодлер сказал, что они выражают «глубокую и сложную поэзию огромной столицы».