Ужас в музее - Говард Лавкрафт

Долгими ночами, когда я уединялся под кровом своего святилища, мавзолейная тишина вдохновляла меня на измышление новых и самых изощренных способов проявления своей страсти к возлюбленным мертвецам — мертвецам, дававшим мне жизнь!

Однажды утром мистер Грешэм пришел раньше обычного и обнаружил меня лежащим на холодном мраморном столе — я спал глубоким сном, сжимая в объятиях голый, окоченелый, зловонный труп. Он пробудил меня от сладострастных грез и, глядя на меня со смешанным чувством отвращения и жалости, вежливо, но твердо велел мне уволиться: мол, нервы мои расшатаны и я нуждаюсь в длительном отдыхе от неприятных обязанностей, сопряженных с моим ремеслом, поскольку тягостная атмосфера похоронного бюро пагубно повлияла на мою юную впечатлительную натуру. Он не имел ни малейшего представления о неодолимой дьявольской страсти, побуждавшей меня к утолению порочных вожделений! У меня хватило ума понять, что любые возражения только укрепят его уверенность в моем сумасшествии — лучше было просто уйти, пока никто не догадался о подлинных мотивах моего поведения.

После этого я нигде не задерживался подолгу, ибо боялся каким-нибудь неосторожным поступком выдать свою постыдную тайну враждебному миру. Я переезжал из города в город, из поселка в поселок. Работал в моргах, на кладбищах, один раз в крематории — то есть везде, где мне представлялась возможность находиться рядом с мертвецами, без которых я не мыслил жизни.

Потом началась мировая война. Я отправился за океан одним из первых и вернулся одним из последних. Четыре года кровавой бойни! Кромешный ад… мерзкая слякоть размытых дождями траншей… оглушительные взрывы истеричных снарядов… монотонный свист разящих пуль… клубы черного дыма над огненными фонтанами… удушливый смрад смертоносных газов… гротескные останки изуродованных тел… Четыре года запредельного блаженства.

В каждом скитальце живет подсознательная тяга к местам своего детства, и вот уже через несколько месяцев я шагал по знакомому проселку, ведущему в Фенхэм. По обочинам дороги стояли обветшалые фермерские домики, давно покинутые жильцами, и сам город тоже пришел в упадок и запустение за минувшие годы. Лишь несколько домов казались обитаемыми — среди них и тот, что некогда я называл родным. Заросшая бурьяном дорожка, разбитые окна, запущенные сад и огород — все это подтверждало сведения, полученные мной в ходе осторожных расспросов: ныне здесь живет беспутный пьяница, кое-как перебивающийся за счет поденной работы, которую ему дают немногочисленные соседи из сострадания к его забитой жене и вечно голодному хилому ребенку. В общем, романтический ореол, окружавший город моей юности, бесследно развеялся, и я, повинуясь случайному порыву, направил свои стопы в Бэйборо.

Здесь тоже за минувшие годы произошли перемены, но противоположного порядка. Небольшой городок, каким мне запомнился Бэйборо, разросся почти вдвое, несмотря на отток населения во время войны. Ноги сами привели меня к бывшему месту работы. Похоронная фирма по-прежнему существовала, но на вывеске над дверью значилось незнакомое имя преемника, ибо, пока молодые люди воевали за океаном, эпидемия гриппа забрала жизнь мистера Грешэма. Поддавшись роковому побуждению, я предложил свои услуги новому владельцу фирмы. Я упомянул о своем ученичестве у мистера Грешэма с внутренней дрожью, но мои опасения оказались напрасными — мой покойный работодатель унес тайну моего неэтичного поведения с собой в могилу. У них как раз имелась подходящая вакансия, и меня тотчас восстановили в должности.

В самом скором времени меня стали мучить навязчивые воспоминания о греховных ночных паломничествах и неодолимое желание вновь предаться запретным наслаждениям. Отбросив всякую осторожность, я взялся за старое. И снова бульварные листки принялись с упоением смаковать жуткие подробности моих преступлений, сравнивая нынешнюю ситуацию с неделями кровавых бесчинств, потрясших город много лет назад. И снова полиция расставила свои сети — но не поймала в них ничего!

Жажда отравного нектара смерти пылала всепожирающим огнем в моей груди, и я начал сокращать перерывы между своими гнусными подвигами. Я понимал, что сильно рискую, но дьявольская страсть крепко держала меня в своих щупальцах, побуждая творить все новые и новые злодеяния.

Ум мой постепенно притуплялся, всецело сосредоточенный на утолении противоестественных вожделений. Мелочи, жизненно важные для любого преступника, стали ускользать от моего внимания. Каким-то образом где-то я оставил слабый след, незначительную улику, которой было недостаточно, чтобы арестовать меня, но хватило, чтобы на меня пало сильное подозрение. Я почувствовал за собой слежку, однако никак не мог подавить острую потребность в новых мертвецах, необходимых для возбуждения моей дряблой, сонной души.

Потом наступила ночь, когда пронзительный полицейский свисток пробудил меня от сладострастных грез над телом очередной жертвы. Одним молниеносным движением я сложил окровавленную бритву, которую все еще сжимал в руке, и сунул в карман куртки. Полицейские дубинки выбили громкую барабанную дробь на двери. Я разбил окно стулом, благодаря судьбу за то, что выбрал в качестве места преступления один из беднейших кварталов, и спрыгнул в темный переулок как раз в тот момент, когда люди в синих мундирах ворвались в комнату, вышибив дверь. Я мчался по тускло освещенным узким улочкам, перемахивая через шаткие изгороди, пробегая через грязные задние дворы, мимо убогих ветхих домишек. Я сразу подумал о заболоченных лесах, что начинались за городской чертой и простирались на добрых полсотни миль вплоть до самого Фенхэма. Если мне удастся добраться до них, я на время окажусь в сравнительной безопасности. Задолго до рассвета я уже несся сломя голову по зловещей пустоши, спотыкаясь о гниющие корни полумертвых деревьев, чьи голые ветви тянулись ко мне из темноты, точно уродливые руки, стремящиеся остановить меня, заключив в издевательские объятья.

Видимо, приспешники нечестивых богов, к которым я обращал свои идолопоклоннические молитвы, направляли мои шаги по гибельным болотам. Неделю спустя — изнуренный, оборванный и грязный — я уже прятался в лесах в миле от Фенхэма. Мне удалось ускользнуть от погони, но я не осмеливался выйти из укрытия, поскольку сведения обо мне наверняка передали по радио. Я слабо надеялся, что сбил преследователей со следа. После первой кошмарной ночи я ни разу не слышал ни голосов, ни треска кустов под натиском крупных тел. Возможно, полицейские решили, что труп мой уже покоится на дне какого-нибудь стоячего омута или сгинул навеки в вязкой трясине.