Мир пауков. Башня и Дельта - Колин Уилсон

Почему-то хотелось думать о какой-то неведомой стране, где ветры холодны и цепки, а ручьи с осени до весны скованы льдом. Странно было ощущать все это — и многое другое, вообще неописуемое — идя среди них; все равно что плыть в воде, где температура поминутно меняется.

— Стой, что это? — насторожился Доггинз.

Остановились, вслушались. Найл не расслышал ничего; в воздухе стояло заунывное гудение пчел и других насекомых. Но когда напряг чувства, то вроде бы уловил звук, напоминающий отдаленные голоса. Из чашечки пурпурного цветка выбралась пчела и прожужжала мимо уха; сосредоточенность Найла чуть поколебалась, и звук голосов тотчас же смолк.

— Вот, слышишь? — голос срывался от напряжения, лицо бледное.

— Голоса?

— Детские голоса.

Найл напряженно вслушался, и вроде бы опять уловил призрачные отзвуки, но это мог быть и шум бегущей Воды, и крик какой-нибудь птицы.

— Что-то такое слышно, но только очень далеко.

— Далеко? — Доггинз вперился в него, расширив глаза. — О чем ты говоришь? Это же вон, рукой подать! — он схватил Найла за руку и потянул его в ту сторону, откуда, как казалось, доносятся голоса.

— Нет, погоди, — Найл не дался; Доггинз с неохотой убрал руку. Его, судя по виду, раздирали невидимые эмоции. — Прежде скажи, что ты сейчас слышишь.

Вид у Доггинза смятенный, отчаявшийся.

— Ты ведь уже знаешь. Голоса.

— Они близко?

Доггинз воззрился: мол, ты в своем ли уме?

— Ты что, так ничего и не слышишь?

— Может, что-то невнятное. А теперь уж и вовсе нет.

— Ты хочешь сказать, что не слышишь этого!

— Слушай, — сказал Найл. — Мне кажется, здесь какое-то наваждение.

— Тогда почему ты тоже слышал?

— Не знаю. Наверное, просто настроился в резонанс.

— Нет, ты в самом деле не слышишь? Не разыгрываешь меня?

— Да нет же, нет! На что они похоже? Доггинз встревожен, сбит с толку.

— Голоса, детские.

— Твоих детей?

Доггинз изо всех сил старался держать себя в руках, но Найла не обманул его внешне спокойный тон. Он положил руку другу на плечо.

— Никаких голосов нет. Это все звучит у тебя в голове. Доггинз, видно, до конца так и не убедился.

— Тогда что их вызывает?

— Не могу сказать. Но сдается мне, знаю, как заставить их смолкнуть.

Он указал на куст с пурпурными цветами, богатый, тяжелый аромат которых странным образом теснил дыхание и навевал подавленность.

— Срежь-ка вон тот жнецом. — Доггинз уставился непонимающе.

— Давай-давай, действуй.

Доггинз, пожав плечами, отступил на пару шагов. Поднял оружие. Удостоверившись, что предохранитель выставлен на самую нижнюю отметку, нажал на спуск. В затенении леса луч походил на голубой лед. Куст от самой земли расходился так пышно, что не видно было ствола, но когда Доггинз сместил луч вбок, дрогнул и медленно завалился на бок. В этот момент на Найла внезапно обрушился доподлинный шквал, калейдоскоп переживаний: жалость, гнев, скорбь, а за всем этим — тяжелый укор. Вместе с тем куст упал на землю и перестал истекать вибрацией, эмоции схлынули, истаяв вдалеке, словно озабоченный сердитый гомон. Найл вновь почувствовал себя до странности легко и свободно.

В глазах Доггинза в очередной раз мелькнуло изумление.

— Ну? — коротко осведомился Найл.

— Перестало! Что ты такое сделал?

— Это не я, это ты: срезал куст. Доггинз пристально оглядел растение.

— И что изменилось?

— Сам не знаю, — ответил Найл, покачав головой. — Одно можно сказать: этим штуковинам каким-то образом удается проникать к нам в сознание; примерно также, как тому ящеру. А потом навевать всякое, чего на самом деле нет.

Видно было, что Доггинзу довольно сложно усвоить слова Найла. Но сугубо практичный ум не готов к осмыслению «того, чего нет», для него это сущий вздор.

— Почему ты велел срезать именно тот куст?

— Все равно какой. Они, как пауки: гибнет один, а чувствуют все.

Тут до него дошло, что аромата цветов больше вроде бы не ощущается. Наклонившись, он понюхал одно из оранжевых соцветий: и правда — запаха нет.

— Видишь? Даже запах был не настоящий. Он сидел у нас в голове.

Это ввергло в растерянность. Надо же, оказывается, человека так легко можно разыграть… Незыблемый мир вокруг поневоле становился коварным и обманчивым. Вместе с тем, когда шли лесом, Найл чувствовал в душе необычный подъем, будто вдыхал полной грудью прохладный воздух — душа как бы освободилась от тяжкого бремени.

— Голос твоего брата тоже был наваждением?

— Скорее всего. — Трудно смириться, но логика подсказывала, что это именно так.

— Зачем это все?

Найл на ходу пожал плечами.

— Наверное, Дельта пыталась нас заставить вернуться.

— Но почему?

Найл не ответил: одолевали очередной спуск. Откос был так крут, что идти приходилось медленно, кренясь спиной назад, чтобы не унесло вниз. Деревья и кусты росли здесь еще реже. А там совершенно неожиданно миновали линию деревьев и оказались за пределами леса. А над верхушками деревьев — расстояние не более мили — виднелась вершина большого округлого холма.

Найл взглянул на него, словно впервые. У холма были определенно округлые контуры, и на таком расстоянии различалось, что выступ на его верхушке — не башня и не обрубок дерева. У основания он был чуть не вдвое шире, чем у верхушки, и напоминал чем-то обломанный черенок. Сам же холм можно было сравнить с невиданной по размерам луковицей, неправильно воткнутой в землю нерадивым садовником. А почти вертикальный скос на северном склоне холма походил на лоб, так что вырост смотрелся этакой до нелепости маленькой шляпкой. Теперь ясно, отчего холм производит такое безмолвно гнетущее впечатление: он похож на живое существо. Едва увидев его, Найл без тени сомнения осознал: это и есть предмет их поиска. Неизъяснимая вибрация не сочилась более из земли — чувствовалось, что она пульсирует в воздухе, даром что тот абсолютно спокоен.

Ощущение довольно любопытное: возбуждение и вместе с тем неуютство. Возбуждала одна лишь мощь вибрации; похоже, такой же безучастной ко всему и необузданной, как шторм на море. Раздражало то, что сила была откровенно, разнузданно открыта, все равно что несносно громкая музыка.

Оглянувшись на Доггинза, Найл оторопел: вид такой, будто тот унюхал вдруг что-нибудь пакостное.

— Что это, по-твоему?

— Что-то… нехорошее, — выговорил Доггинз с несвойственной для него нерешительностью. — Тебе не кажется? Найла начало полонить подозрение.

— Ты что о нем думаешь?

Доггинз открыл было рот, собираясь сказать, но, видимо, не нашел слов, поэтому лишь пожал плечами и указал на холм-луковицу.

— Вот что мы ищем, — поглядел на Найла. — А?

— Возможно.

Губы Доггинза растянулись в зловещей улыбке. Он поднял жнец и сдвинул предохранитель на максимальную отметку.

— Сойдет, даже на таком расстоянии.

— Постой, — быстро сказал Найл.

— Чего еще?

— Это может выйти нам боком. Помнишь, как ты пальнул в ту лужу?

Доггинз опустил оружие. Ясно, что подействовали на него не слова, а вовремя повернутый медальон, но все равнр Найл испытал невероятное облегчение.

Они отправились дальше вниз по склону. Грунт был гладким и темным, будто лава, поверхность изборождена тысячами проточенных дождем канальцев.

Стоящий впереди лес был совершенно не похож по виду на тот, что остался за спиной. Древесные стволы такие кривые и изогнутые, что было неясно, вертикально ли вообще растут деревья, а держались они так тесно, что торчащие наружу корни были меж собой перепутаны, словно мотки проволоки. Таким образом, листва и ветви — и те, и другие бледно-зеленого цвета — образовывали непроходимый заслон, растянувшийся в обоих направлениях на несколько миль.

На полпути вниз по склону Найл начал обращать внимание на любопытное явление. Каждый шаг вперед давался все труднее, будто брели сквозь воду. Они мимоходом обменялись взглядами; но ни один не произнес ни слова. Оба сознавали противостояние чужой воли. Буквально через несколько метров встречная сила возросла так, что уже отгибаться при спуске не приходилось, а наоборот, идти, склонясь судорожно вперед, как при сильном ветре. Ноги предательски поскальзывались на гладкой поверхности. В конечном итоге, когда до деревьев оставалось с сотню метров, двигаться дальше стало просто невозможно. Словно ветер какой — неосязаемый, но ровный и мощный — удерживал на одном месте. Найл опустился на колени и силился ползти, но будто чьи-то руки упирались в плечи, сводя на нет все усилия. Они оба сели, широко разбросав ноги, и переглянулись. Оба тяжело отдувались, истекая потом. Доггинз неунывающе осклабился.

— Что, не хотят нас пускать? — он поднял глаза на верхушки деревьев, но холма уже не было видно под ними.