Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

«Чрез врата Серебряного Ключа», я считаю, намного превосходит рассказ, продолжением которого он является. Он начинается: «В просторной комнате, увешанной гобеленами со странными узорами и устланной бухарскими коврами, впечатляющими как возрастом, так и мастерством изготовления, за заваленным бумагами столом сидели четыре человека. Из дальних углов, где время от времени невероятно старый негр в темной ливрее наполнял странные кадильницы из кованого железа, исходил гипнотический аромат ладана, а в глубокой нише в одной из стен тикали необычайные часы в форме гроба, циферблат которых покрывали загадочные иероглифы, а движение четырех стрелок не согласовывалось ни с одной временной системой, известной на нашей планете…»[552]

Четверо — это Этьен-Лоран де Мариньи, «известный креольский исследователь тайн и восточной старины» и душеприказчик исчезнувшего Рэндольфа Картера; Уорд Филлипс, пожилой чудак и мистик из Провиденса, знавший Картера; Эрнст К. Эспинуолл, апоплексического вида адвокат из Чикаго и двоюродный брат Картера; и бородатый Свами Чандрапутра, одетый в тюрбан. Эспинуолл настаивает, что пришло время делить имущество Картера. Против этого возражают де Мариньи и Филлипс.

Упомянутый свами объясняет, что, вернувшись в детство, Картер воспользовался Серебряным Ключом, чтобы открыть врата в неземные измерения. Он противостоит сверхъестественному стражу врат, упоминаемому в «Некрономиконе» как «УМР АТ-ТАВИЛ, Древнейший, коего писец толкует как ОТСРОЧИВШИЙ ЖИЗНЬ»[553].

В подобном сну гиперпространственном космосе Картер встречает других Древних. Он учится ощущать себя в прошлом, настоящем и будущем, а также чувствовать других бесчисленных существ, из которых Рэндольф Картер является лишь одной «гранью»[554].

Одно из этих существ-чародей Зкауба, живущий в отдаленном прошлом на планете Йаддит, где развитая раса — «складчатая, частично сквамозная и сочлененная странным образом, в основном подобно насекомым, но не без карикатурного сходства со строением человека». Их конечности снабжены клешнями, а своими мордами они напоминают тапиров. («Сквамозный» обозначает «чешуйчатый».) Йаддитяне воюют с «белесыми клейкими дхолами из древних тоннелей, испещривших планету»[555].

Картер овладевает разумом Зкаубы, чтобы изучить способы возращения на Землю в человеческом обличии.

Но теперь он обнаруживает, что заклинания, необходимые для этого, на Йаддите раздобыть невозможно. Они записаны на пергаменте в шкатулке, в которой Картер нашел Серебряный Ключ. Как и Лавкрафт, отправляясь в Нью-Йорк с рукописью для Гудини, Картер забыл взять этот пергамент с собой. Все, что происходит с писателем, — неважно, насколько неприятным это было, — может рано или поздно появиться в его сочинениях.

Все, что Картер может поделать, — это пройти через время и пространство до Земли в теле Зкаубы, найти пергамент и с его помощью вернуть свой настоящий человеческий облик. Он совершает путешествие в «оболочке из световых волн», в то время как «грань» Зкаубы посредством наркотика удерживается в бессознательном состоянии. Но он должен отсрочить грозящее разделение своего имущества, пока не сможет вернуть человеческую внешность.

На протяжении всего этого повествования Эспинуолл усмехается и фыркает. Он обвиняет свами в том, что на нем одета маска. Свами признает это, но объясняет, что он и есть Рэндольф Картер. Крича, что свами — всего лишь мошенник и жулик, Эспинуолл хватает его за бороду, чтобы сорвать маску…

Несмотря на ворчанье Лавкрафта, Прайс заслуживает похвалы за побуждение Лавкрафта к написанию столь занимательного произведения. И хотя загадочным часам так и не дается объяснения, соавторы создали качественный, держащий в напряжении рассказ.

К марту Лавкрафту стало ясно, что в 1933 году он из-за нужды не сможет совершить весеннее путешествие. «Жаль, что я не знаю, как людям удается обзаводиться деньгами!» — сокрушался он.

В доме Сэмюэля Б. Мамфорда по адресу Колледж-стрит, 66 жила незамужняя леди по имени Элис Рейчел Шеппард. Это был кубический, обшитый досками желтый дом со смотровой надстройкой на крыше, располагавшийся за Библиотекой Джона Хэя в городке Университета Брауна.

Подруга Энни Гэмвелл, мисс Шеппард с 1900 года преподавала в средних школах Провиденса немецкий язык.

Хотя и не имея немецких корней, она была такой ярой германофилкой, что прекратила подписку на «Нью-Йорк Тайме», когда газета осудила Гитлера.

Мисс Шеппард, занимавшая в доме Мамфорда первый этаж, сообщила Энни Гэмвелл, что жильцы с верхнего этажа съезжают, и та решила занять его вместе со своим племянником. Вся арендная плата составляла бы всего сорок долларов в месяц (столько же, сколько Лавкрафт платил на Барнс-стрит, 10), и они делили бы ее меж собой. Они стали бы обладателями пяти просторных комнат, а из Университета Брауна, чьей собственностью являлся дом, подводились горячая и холодная вода и паровое отопление.

Лавкрафт смирился с мучениями переезда, потому что дом был «колониальным». Пусть в нем и не было настоящего веерообразного окна над парадным входом, зато его заменяла почти не уступающая по качеству резьба.

Лавкрафт переезжал с 21–го по 23–е мая, две последующие недели он обустраивал свои владения и помогал с переездом тетушке. Энни Гэмвелл обедала в пансионате Феддена, не далее чем в квартале от нового дома, и иногда Лавкрафт присоединялся к ней.

Обосновавшись, Лавкрафт завел рапсодии о своем новом жилище: «Восхищаясь подобным [колониальными домами] всю свою жизнь, я нахожу нечто волшебное и фантастическое в опыте постоянного проживания в одном из них впервые. Зайти домой через резной георгианский портал и сесть у белого колониального камина, созерцая через секционное окно море вековых крыш и сплошной зелени… Я все еще боюсь, что зайдет какой-нибудь музейный сторож и выгонит меня отсюда по закрытии в шесть часов вечера!»

«В этом доме действительно обитали люди в париках, бриджах и треуголках!»[556]

Лавкрафт ошибался относительно возраста дома Мамфорда. Он считал, что здание было построено около 1803 года, тогда как в действительности оно было возведено в 1825, когда уже давно исчезли парики, бриджи и треуголки. Но все же дом был выдержан в стиле восемнадцатого века.

На протяжении недели-другой Лавкрафт пребывал в исступлении, и он навсегда полюбил этот дом. Вскоре он подружился со всеми соседскими кошками. Этим кошкам позволяли собираться на соседней крыше пониже, где они спокойно сидели, по-кошачьи игнорируя друг друга, прежде чем разойтись по своим делам. Лавкрафт назвал это племя братством «Каппа Альфа Тау», или КАТ[557]. Буквы обозначали «Kompson Ailouron Taxis», или «Компания Грациозных Кошек». Всю свою оставшуюся жизнь он описывал в письмах проделки КАТ.