Властелин Севера. Песнь меча (сборник) - Бернард Корнуэлл

Она была теперь женщиной, женой олдермена, поэтому я назвал ее «моя госпожа».

– Я отправляюсь с вами, – вежливо сказала она.

Это меня испугало.

– Ты отправляешься… – начал было я, но не договорил.

– Таково желание моего мужа, – очень официально произнесла она.

Потом в ней промелькнула прежняя Этельфлэд – она быстро улыбнулась мне и добавила:

– И я этому рада. Я хочу увидеть битву.

– Битва – не место для госпожи, – твердо проговорил я.

– Не беспокой женщину, Утред! – крикнул через палубу Этельред, услышавший мои последние слова. – Моя жена будет в полной безопасности, я ее в этом заверил.

– Война – не место для женщин, – настаивал я.

– Она желает видеть нашу победу, – так же настойчиво возразил Этельред. – И она увидит ее, не так ли, моя уточка?

– Кря-кря, – сказала Этельфлэд так тихо, что только я мог ее услышать.

В ее тоне звучала горечь, но, когда я взглянул на нее, она мило улыбалась мужу.

– Я отправилась бы тоже, если бы смогла, – сказала Гизела.

Потом прикоснулась к своему животу. Ребенок еще не родился.

– Ты не можешь, – ответил я и был вознагражден притворной гримаской.

И тут мы услышали рев ярости с носа «Хеофонхлафа».

– Человек не может поспать! – кричал кто-то. – Ты, сакский эрслинг! Ты меня разбудил!

Отец Пирлиг спал под маленькой носовой площадкой, и какой-то бедняга нечаянно его потревожил. Валлиец выполз на неяркий дневной свет и заморгал на меня.

– Великий Боже, – сказал он с отвращением, – да это господин Утред!

– Я думал, ты в Восточной Англии, – откликнулся я.

– Я был там, но король Этельстан послал меня сюда. Он хочет, чтобы я присмотрел, как бы вы, никчемные саксы, не обмочили себе ноги при виде норвежцев на стенах Лундена.

Только мгновение спустя я вспомнил, что «Этельстан» – христианское имя Гутреда.

Пирлиг подошел к нам, в грязной рубашке, покрывавшей пузо, на котором болтался деревянный крест.

– Доброе утро, моя госпожа, – жизнерадостно обратился он к Этельфлэд.

– Уже день, отец, – сказала Этельфлэд, и по ее теплому голосу я понял, что ей нравится валлийский священник.

– Разве уже день? Великий Боже, я спал, как ребенок. Госпожа Гизела! Рад тебя видеть. Боже мой, да здесь собрались все красавицы!

Он с сияющим видом посмотрел на двух женщин.

– Если бы не шел дождь, я бы подумал, что меня вознесли на небеса. Мой господин…

Последние два слова была адресованы моему кузену, и по тону Пирлига сразу стало ясно, что они не дружат.

– Тебе нужен совет, мой господин? – спросил Пирлиг.

– Совершенно в нем не нуждаюсь, – грубо ответил кузен.

Отец Пирлиг ухмыльнулся мне:

– Альфред попросил меня прибыть сюда в качестве советника.

Он почесал на пузе блошиный укус.

– Я должен давать советы господину Этельреду.

– Как и я, – сказал я.

– И без сомнения, господин Утред даст тот же совет, что и я, – продолжал Пирлиг, – а именно – мы должны двигаться, как сакс при виде валлийского меча.

– Он имеет в виду, что мы должны двигаться быстро, – объяснил я Этельреду, который отлично знал, что именно имел в виду валлиец.

Кузен как будто меня не услышал.

– Это было намеренное оскорбление? – чопорно спросил он отца Пирлига.

– Да, господин! – ухмыльнулся Пирлиг. – Намеренное!

– Я убил дюжины валлийцев, – заявил кузен.

– Тогда с датчанами ты расправишься легко, так? – ответствовал отец Пирлиг, отказываясь обижаться. – Но мой совет остается прежним, господин. Торопись! Язычники знают, что мы идем, и чем больше времени ты им дашь, тем несокрушимее будет их защита!

Мы могли бы двигаться быстрее, если бы у нас были суда, которые перевезли бы нас вниз по реке. Но Зигфрид с Эриком, зная, что мы идем, перекрыли все движение по Темезу, и, не считая «Хеофонхлафа», мы смогли собрать всего семь судов. Этого было недостаточно, чтобы перевезти наше войско, поэтому по воде путешествовали только увальни, припасы и дружки Этельреда.

Итак, мы двинулись в поход, и у нас ушло на дорогу четыре дня. Каждый день мы видели конников на севере и суда ниже по течению, и я знал: это разведчики Зигфрида, которые считают, сколько человек в нашей неповоротливой армии, тяжело продвигающейся к Лундену. Мы потратили еще один день только потому, что это было воскресенье и Этельред настоял на том, чтобы сопровождавшие армию священники отслужили мессу. Я слушал гудение голосов и наблюдал за тем, как вокруг нас кружат вражеские всадники.

Я знал, что Хэстен уже добрался до Лундена и что его люди – по крайней мере три сотни человек – будут укреплять стены.

Этельред путешествовал на борту «Хеофонхлафа» и сходил на берег только по вечерам, чтобы обойти выставленных мною часовых. Он взял за правило передвигать этих часовых, словно показывая, что я не знаю своего дела, и я ему это позволял.

В последнюю ночь мы встали лагерем на острове, до которого можно было добраться с берега по узкой плотине. Его заросший тростником берег был так густо покрыт грязью, что, если бы Зигфрид решил нас атаковать, он бы понял, как трудно приблизиться к нашему лагерю. Мы сумели разместить наши суда в извилистом ручье, который тек на севере острова, и, когда прилив спал и сумерки наполнило кваканье лягушек, корпуса погрузились в толстый ил.

Мы разожгли костры на берегу большой земли, чтобы при их свете увидеть приближение врага, и я расставил по окружности острова часовых.

Тем вечером Этельред не сошел на берег. Вместо этого он послал слугу, который потребовал, чтобы я отправился на борт «Хеофонхлафа». Я снял сапоги и штаны и прошел по клейкой грязи, прежде чем взобраться на борт судна. Стеапа, который нес вахту вместе с несколькими людьми из телохранителей Альфреда, подошел ко мне. Сопровождавший меня слуга вытащил несколько ведер речной воды с дальнего борта судна, и мы с ним смыли с ног грязь, а потом снова оделись, прежде чем присоединиться к Этельреду под навесом на корме «Хеофонхлафа».

Кузен находился в компании командира своей гвардии по имени Алдхельм – юного мерсийского дворянина с длинным надменным лицом, темными глазами и густыми черными волосами, смазанными маслом до глянцевого блеска.

Этельфлэд тоже была там, ей прислуживали служанка и улыбающийся отец Пирлиг. Я поклонился Этельфлэд, и она улыбнулась, но словно нехотя, а потом склонилась над вышивкой, освещенной лампой, огонь которой защищала роговая пластинка. Ветра не было, и дым огней двух городов Лундена застыл неподвижным пятном в темнеющем небе на востоке.