Подметный манифест - Далия Трускиновская

- Садись, сударь, - сказал ему Архаров. - Твое счастье, что тебя на театральное представление пригласить забыли. Потому что зрителей безоружных, включая особ дамского полу, я отпустил, но зрители, взятые с оружием в руках, сидят в остроге.

Александр Петрович ничего не ответил. Отсюда Архаров вывел, что поэт догадывался об употреблении своего произведения.

- Сочинять-то - любезное, поди, дело, - сказал обер-полицмейстер. - Что ж ты, сударь, молчишь?

- Сие неизбежно - чтобы, над поэтом надсмеявшись, кровь его сосали, - отвечал Александр Петрович. - Сие - за мои тебе, Россия, услуги…

- Хороша услуга…

- Я - жертва, - твердо заявил Сумароков. И стал ждать возраженией.

Но Архаров лишь смотрел на мятежного драматурга и чуть заметно кивал головой.

Драматург же, видя, что словесного побоища не получается, понурился, скис и поглядывал на обер-полицмейстера весьма неприязненно.

- Вот что случается, когда особа, одаренная талантами, берется учить властителей, как им управлять государством, - сказал наконец Архаров, показывая пальцем на рукопись «Самозванца». - Сие похвальное рвение весьма худо в жизнь воплощается.

- Не могу иначе. Долг мой - говорить правду в лицо тиранам, - возразил Сумароков.

- Говорите, сударь, сделайте милость. Да только сперва сыщите тирана, а потом продиктуйте завещание, - посоветовал Архаров. - И, коли уж на то пошло, могу подсказать - подлинный тиран бесчинствует ныне в Курмыште, статочно, ломает голову - на Алатырь ему идти, на Саранск, в Казань ли, им разоренную, вернуться… А того гляди, под Пензой объявится. Он с гарнизонными солдатами расправляется хуже всякого ирода, возит за собой гарем из пленных офицерских дочерей и жен. Коли поспешите - еще застанете его не изловленным, и для такого случая самолично вам подорожную в те края выпишу.

- Вас, сударь, послушать, так драматург должен лишь восхвалять власть имущих. А где же поучение, где назидание?

Архаров невольно улыбнулся и взял приготовленный Сашей листок.

- Неужто, сударь, кроме тиранов, и писать вам более не о чем? - спросил он. - А вот послушайте. Из «Эпистолы о стихотворстве» взято.

И он стал читать, подражая почему-то не Саше, которого за множество вечеров наслушался в избытке, а Клаварошу, в коем, несомненно, погиб великий актер:

Представь бездушного подьячего в приказе,Судью, что не поймет, что писано в указе,Представь мне щеголя, кто тем вздымает нос,Что целый мыслит век о красоте волос,Который родился, как мнит он, для амуру,Чтоб где-нибудь к себе склонить такую ж дуру…

Подражание вышло странноватым - Архаров не умел так орудовать руками, устремляя растопыренные персты то к небесам, то к слушателю, и вообще чувствовал себя неловко - в последний раз он читал вирши очень давно, да и те - в песеннике господина Теплова «Между делом и бездельем». Однако своего он добился - Сумароков поднял голову, и в глазах драматурга вспыхнуло живое чувство.

- Господи! - воскликнул Сумароков. - Вот уж и полицейские мое стихотворство затвердили! Полицейские! А вельможи, а судьи, а временщики все кобенятся, знать меня не желая! И пакостят мне на каждом шагу - взять хотя бы господина Салтыкова, сгубившего мою трагедию, аки варвар! И государыня, кою я едва ль не на коленях молил устроить театр в Москве по моему плану, дабы ставить там русские трагедии, государыня, коя допустила издевательство надо мной господина Салтыкова…

Вразумить драматурга по-хорошему не получилось, а слушать стародавнюю ахинею обер-полицмейстер не желал.

- Тимофей! - крикнул Архаров. - Проводи господина Сумарокова, доставь на квартиру в моем экипаже!

Тут же вошел Тимофей, всем видом показывая: коли драматург не пожелает убраться из кабинета с честью, будет вынесен в охапке.

- Постойте, - сказал вдруг Сумароков. - Вы полагаете, я не понял? Так вы, сударь, полагаете?

- Ступайте, сударь, с Богом, - устало отвечал Архаров. - И без вашего стихотворства башка пухнет.

- У меня долг, - тихо произнес Сумароков. - Долг обличать пороки. И прославлять добродетель. А мне мешают, палки в колеса суют. От театра отлучают! Господин Салтыков меня унизил! Но… но я буду славить торжество справедливости!…

Тут же Архарову пришла на ум Салтычиха в Ивановской обители. Он вообразил себе, как у дыры в земляном холме стоит Александр Петрович с тетрадкой и читает для Людоедки торжественные вирши, призывая ее к добродетели. Пришлось крепко стиснуть зубы, чтоб не расхохотаться.

- Не стоит, право, - сказал Архаров. - Извольте никуда из дому не отлучаться. Статочно, еще понадобитесь.

Для чего - не сказал. Не хотелось даже думать о ставке на одной доске Сумарокова и графа Ховрина. И совсем негодная мыслишка попыталась успокоить душу: авось у Шварца хватит разумения проделать все, что надобно, не беспокоя начальство…

Сумароков отбыл. Архаров занялся иными делами. Вечером он поехал к князю Волконскому. Очень не хотел раньше времени сообщать подробности театрального бунта, однако, поразмыслив и кое-что сопоставив, понял - откладывать далее опасно.

Он подозревал всех - кроме, разве что, братьев Орловых. Он и самую государыню подозревал в том, что она тайно попытается, коли уже не попыталась, войти в сношения с Пугачевым. А уж что до Панина… вернее, до братьев Паниных…

Волконского, видать, подучила княгиня - стоило лакею доложить об Архарове, тут же он послал за дамами, явились все три - Елизавета Васильевна, Анна Михайловна и Варенька Пухова. Архаров понял: ловушка! Суворова родной батюшка сосватал - тому осталось, приехав в Москву, умыться с дороги да и под венец. А Архарова сосватать решил князь Волконский, очевидно, в силу возраста вообразив себя отцом родным. Хитрость была шита белыми нитками. И ведь женитьба была бы весьма выгодная: тот, кто, став мужем Вареньки, введет ее в высший свет, тем самым угодит загадочным и богатым ее покровителям. А, значит, о своей фортуне может более не беспокоиться - и лежа на боку, будет исправно чины получать.

Архаров попытался было деликатно уклониться от беседы с дамами, но ловкая Елизавета Васильевна умело распоряжалась в гостиной - и кончилось тем, что обер-полицмейстер растолковал свои опасения князю Волконскому невзирая на посторонних. Да и не было никакой тайны в том, что интрига у семейства Паниных в крови. Коли младший, генерал-аншеф Петр Иванович, получит неограниченные полномочия, то непременно употребит их на пользу старшему, Никите Ивановичу, и, значит, воспитаннику его, цесаревичу. И участие их милой сестрицы в этом деле представляется опасным - не зря она оказалась в театре и не зря пыталась заманить туда княгиню и княжну Волконских…

Князь слушал и кивал. Он прекрасно понимал, что может произойти, когда сбудется панинская мечта и на престол взойдет государь Павел Петрович. Первым делом полетят головы тех, кто связан с Орловыми. А кому обязаны своими чинами Волконский и Архаров? Вот то-то же…

У государыни, пусть даже Орлов отставлен от фаворитской должности, хватает ума соблюдать равновесие и не нарушать порядка там, где он заведен ко благу отечества. Кто сказал, что хватит ума у ее сына?…

Убедившись, что князь осознал меру опасности, Архаров снизошел и до дам - рассказал, как внушал Сумарокову обязанности особы, которую Господь ненароком снабдил поэтическими способностями. Иногда ему удавалось развеселить светских женщин, удалось и на сей раз, хотя показалось странным - они засмеялись не при рассказе о драматурге, продолжающем борьбу с тиранами, а когда Архаров всего лишь упомянул про заготовленную Сашей бумажку.

Потом он поехал домой и неожиданно для себя напился в обществе Меркурия Ивановича и поручика Тучкова. Просто взял да и выпил почти все, что стояло на столе. Наутро даже не мог вспомнить, как его доставили в спальню.

Сборы затянулись - вместо кофея Никодимка отпаивал барина рассолом. Левушка, сидя напротив (дело было в спальне) утешал и оправдывал друга на разные лады. Сам он тоже был не в лучшем виде. Наконец удалось выехать и добраться до Рязанского подворья.

В коридоре Архарова смиренно дожидался плотный мужчина низкого звания, в праздничном для своего сословия кафтане - длинном, темно-коричневом, застегнутом сверху на серебряные лапки. Кафтан, сдается, шили на кого-то более статкого - посетителю он был до лодыжек. Круглую шляпу он держал подмышкой, но снял ее, видимо, недавно - зачесанные на лоб смоляные короткие прядки лежали, примятые ею, ровнешенько. Рядом стоял Клашка Иванов.

- Ваша милость, - как-то нерешительно обратился этот человек к Архарову.

- Чего тебе?

- Вы меня, поди, позабыли…

- Позабыл, - согласился Архаров. - Много вас тут прибегает, каждое рыло не упомнишь.

- Да я-то вас помню! Премного и чувствительно вами благодарны… - заковыристо выразившись на господский лад, мужчина замолчал.

- Да говори уж, чего встал! - прикрикнул бойкий Клашка. - Ваша милость, спозаранку стоит.