Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко

Найло протянул Илидору одну пробирку. В ней копошились червячки или гусеницы, совсем нестрашные и ничем не примечательные. Если, конечно, не присматриваться – а тогда и только тогда можно увидеть, что головы гусениц умеют раскрываться, как взрывом – на три дольки.

– Илидор, я проверял, – Йеруш прижал вторую руку к груди. – Эти существа – не часть пищевой цепочки, их никто не жрёт, они тоже ничего не жрут. Они не развиваются, не растут и, считай, не участвуют в природном обмене – ну, конечно, если считать их полноценно живыми, а я не знаю, можно ли так считать? Это же, по сути, трансформация материи, магическое порождение, оно не жрёт, не размножается, не растёт… Какого ёрпыля считать их живыми? Но если считать – тогда они редуценты.

– Они – что?

– Я хочу сказать, они просто какое-то время ползают туда-сюда, а потом дохнут и всё. Всё, понимаешь? Превращаются в донный ил, в прибрежный песок, в горикаменную кошку.

Дракон скрестил руки на груди.

– Не смотри на меня таким грозным взглядом, Илидор, я лишь излагаю факты. Эти существа не растут и никуда не деваются из Старого Леса. Это не они становятся хробоидами Такарона, ты меня понимаешь? И в Старом Лесу не грустит ничего настолько большое, чтобы порождать гигантской печалью хробоидов. Понимаешь, что я хочу сказать?

Илидор смотрел на Йеруша молча и требовательно.

– Ну хорошо, хорошо! – Воскликнул тот. – Я думаю, хробоиды рождаются от печали самого Такарона! Я готов согласиться, что их порождает гора! Что она для этого достаточно живая! Ты доволен? Или желаешь, чтобы я сказал: «О, Илидор, ты так правильно меня чуть не убил тогда, в донкернасской машинной, когда я сказал, что Такарон не живой, я с тех пор столько всего увидел и переосмыслил, я побывал в недрах Такарона, я помню, как он тащил меня к тебе, я видел парочку его порождений, и я теперь не возражаю! Я не возражаю: всё это достаточно странно, чтобы согласиться на живую гору, согласиться на целую живую горную гряду, на целый Такарон», – ох, да пусть живёт кто хочет, ну мне жалко, что ли? Во всяком случае, я готов пересматривать свои убеждения под гнётом новых фактов, а не талдычить всегда одно и то же, как упёртый баран, только потому, что мне упёрлось быть упёртым! Да, повторять одно и то же, бубнить и бухтеть своё, наплевав на факты и обстоятельства, – словом! Илидор! Мне жутко жаль, конечно, но тут нет решений, за которыми ты пришёл. Тут есть кой-какие ответы, но я не представляю, что ты можешь с ними сделать. Ну правда, Илидор! Что ты можешь с этим сделать? Ты же просто дракон! Ты не можешь похлопать Такарон по хребту и попросить его перестать грустить оттого что… Отчего он там грустит?

Дракон чуть поблек глазами и снова отвернулся к воде, в которой лежал невозможный исполинский хребет.

— Такарон грустит оттого, что жизнь просто случается.

Йеруш очень-очень опасался, что Илидор плохо воспримет информацию о червячках и хробоидах. Возможно, даже примется буйствовать. Но Илидор выглядел скорее задумчивым, чем расстроенным, и непохоже, чтобы он жалел о зря прожитых днях на пути сюда. Видимо, озеро всё-таки подарило золотому дракону какие-то ответы, хотя Йеруш не имел ни малейшего представления, какими они могли быть. И какой был вопрос.

– И если с твоей задачей мы разобрались, – преувеличенно-бодро продолжал Найло, – то как насчёт вернуться к моей? Ты мне кое-что обещал, помнишь? Ещё тогда, на вырубке, в самом начале пути – ну, ты видишь, видишь, да, это всё-таки мой путь! Мой, а не твой! Но какая разница, ведь я не возражаю идти по нему вместе, я даже хочу идти по нему вместе, я ведь почти скучал по тебе, а ты обещал мне помочь найти живую воду, правда?

Задумчивое выражение лица Илидора тут же стёрлось-переплавилось в застывшую маску ослиного упрямства.

– Нет никакой живой воды, Найло.

– Да-а, конечно, – Йеруш переступил с ноги на ногу. – Насколько я могу судить по во-он той части драконьего хребта в воде, точнее, по обломку ребра – нужно пройти вдоль озера изрядно севернее и, возможно, вообще перебраться на другой берег. У крупных существ какой-то бзыри сердце бывает сдвинуто вправо. Полагаю, именно там, сильно севернее, живой воды категорически нет. Ну и поскольку берег упорно от меня прячется за кружащим туманом… Илидор, не будешь ли ты настолько любезен, чтобы перекинуться в дракона и отнести нас туда? А?

***

— Давай, Илидор, — возбуждённо нашёптывал Йеруш, размахивал руками и носился вокруг дракона кругами. — Давай полетаем! Ну что тебе, трудно, что ли? Если вдоль берега нельзя идти пешком, то надо полететь! Вот зачем ты тут, дракон — чтобы полететь туда, туда! Ведь я почти вижу кровавый водопад, да, я почти вижу его, он почти видит меня, это как стена и ещё одна стена, да, точно, как две стены замка, двойная защита, двойная оборона, хотя зачем кровавому водопаду обороняться от меня, ну скажи, я же просто эльф, что я ему сделаю…

— Найло, заткнись, стой, — взмолился Илидор. — У меня сейчас глаза лопнут от твоего мельтешения!

— О-о, ну ладно.

Йеруш замер в довольно неустойчивой с виду позе: плечи развёрнуты, шея вытянута кверху едва ли не до хруста, руки разведены в стороны, согнуты в локтях под разными углами, одна нога отставлена. В следующий миг Найло обязан был потерять равновесие — но не потерял. Бешено блестящие сине-зелёные глаза вращались в орбитах, хаотично, бессистемно, ни на чём не фокусируясь, и у Илидора возникло дикое ощущение, что Йеруш сохраняет равновесие движением глаз.

— Ну же, Илидор! — шипел он. — Какого ёрпыля я уговариваю дракона полетать? Ты разве не скучаешь по небу, а? Ты ведь уже очень, очень-бездна-знает-как-давно не был в небе!

Илидор не хотел отвечать. Был уверен, что объяснения сделают ещё более реальным то ощущение внимательного чужого взгляда, которое давило ему в затылок. Подобное ощущение не раз накатывало на дракона в лесу, а сейчас оно было особенно мощным, особенно явным, почти осязаемым.

Сейчас золотой дракон точно знал, что злые лисьи глаза на него тоже смотрят — и точно знал, что смотрят не только они. Было