Эффект Домино - Ольга Карелина

Он покинул комнату последним. Выждав десяток секунд, Азат кинулся к окну.

— Ну надо же, они хватанули наш джип, Домино! — сообщил он. — Наконец-то мы избавились от этой машины, а то её живучесть уже начинала меня беспокоить.

— Какой она хоть была марки? — спросил Домино, лишь бы хоть что-нибудь сказать и вырваться из того ощущения переворота с ног на голову и конца, которое поглотило его почти без остатка.

— Да хрен её упомнит… «Гагара», что ли? — неуверенно отозвался Азат. — Я никогда особо не заморачивался по этому поводу.

Он отбежал к окну на противоположной стороне комнаты, выходившему на въездные ворота, чтобы посмотреть, как Шона покидает территорию. Домино повернулся к Крайту:

— Думал, что дошёл до дна, а снизу постучали. А, Крайт?

Риз опустил взгляд, отворачиваясь, и Домино перешёл к изучению Селены.

— Оденься, — потребовал он, чувствуя себя безмерно уставшим. Его сестра встряхнула пышными волосами, обошла стол и опёрлась на него ягодицами, выставляя напоказ и свои идеальные ноги, и всё модельное тело.

— Ещё чего. Мне и так хорошо, — с вызовом сказала аурисса, и Домино горько усмехнулся.

— В моей жизни было две дорогих мне девушки, и обеих Север превратил в шлюх…

— Но-но, не надо грязи. Это был мой осознанный выбор, так что я просто девушка, которая знает себе цену. Азат, лисёнок, дай сигаретку!

— Конечно, красавица моя, — Азат уже шёл к ним, так и светящийся удовольствием. Он достал из пачки две сигареты — для себя и Селены, — прикурил, остановившись, в задумчивости выпустил дым в потолок, и Домино осознал, что его тошнит от сигаретного дыма. — Интересно всё сложилось, не находите? Впрочем, я с самого начала подозревал в Шоне очень тёмную лошадку. Правда, не настолько, надо признать, он удивил даже меня… А ты, Селена, говорила, что он хотел подослать тебя к нам, чтобы не дать Домино возглавить империю.

— Я говорила то, что знала, — пожала плечами аурисса, приваливаясь к его плечу. — Как видишь, он и мне врал — непонятно только зачем.

— Может, он просто не умеет по-другому? Нашего честного Крайта под себя подмял, надеюсь, хоть расплатился? С каких пор ты под ним ходишь, пёсик?

— С Троя, — бесцветно отозвался риз, и Азат присвистнул.

— С дуба рухнуть. Вот это конспиратор! Горжусь тобой!

Домино слушал их и не чувствовал себя. Повсюду была ложь, куда ни взгляни, с кем ни заговори, — кажется, он один был с ними честен. Азат, похоже, уже давно знает, что Элина — это Селена, и не посчитал нужным посвятить своего «брата» в эту страшную тайну. Хотя Домино сам не лучше: он десять минуть назад предал того, кто ему безоговорочно верил, пусть и был убийцей и сволочью…

— Ну а ты что скажешь, Домино? — прорвался сквозь туман как будто вкрадчивый голос Азата. — Ты там совсем в шоке, да? Ну это пройдёт.

— Да, — Домино вскинул на него глаза. — Так мы идём?

— Куда? — поинтересовался Азат, глубоко затягиваясь.

— Отсюда подальше. Мы сделали, что хотели. Мы пришли сюда уничтожить Зебастиана. Пусть это произошло не нашими руками, но его больше нет, и под натиском ГШР — особенно во главе с Рэксом — его «империя» быстро развалится. Всё, миссия выполнена. Идём?

— А куда конкретно, я услышу?

— Да хоть в ГШР. Мы можем оказаться им полезными, если учесть, сколько всего мы знаем о Севере, плюс мой ноутбук. Или на гражданку, например, в Зелёные края, нам не впервой скрываться. Начнём новую жизнь — без криминала.

— Подожди, подожди, я правильно тебя понял? Ты предлагаешь вот это всё, — он широко развёл руки, — нажитое непосильным трудом, оставить на разграбление и пойти лизать задницу ГШР?

— Но мы ведь пришли именно за этим, — беспомощно сказал Домино, почти ненавидя себя за бессилие донести до него единственно верную истину, раньше так легко отстаиваемую благодаря триангу. — Разрушить царство, выбить из-под него опору. А не возглавить весь этот бардак.

— Странно, когда мы были в банде, ты говорил совсем другое.

— Я много чего говорил. И делал — того, что вряд ли уже смогу себе простить. Но сейчас я хочу поступить правильно…

— Ну-ну. Как всегда, верно?

— Что ты собрался с этим делать, Азат? ГШР разобьёт Север в пух и прах, они в тысячу раз сильнее! Смысл был тратить столько времени, чтобы пасть здесь смертью бешеной собаки… Ты разве за этим шёл?

— О, я скажу тебе, за чем я шёл, — Азат потушил сигарету о поверхность стола и насмешливо посмотрел на Домино. — Я хотел организовать рано или поздно вот такой вот разговор для тебя. Чтобы ты осознал, кто ты есть на самом деле. Всё, что я делал для тебя эти годы: обманул Алекту, чтобы ты не задержался в Рей-Денне, втянул в работорговлю, посадил на трианг, обеспечил место у Зебастиана, скрыл вредность трианга, который с девяностопроцентной вероятностью лишит тебя возможности зачать ребёнка, приказал Крайту украсть этот самый трианг у тебя сейчас, чтобы ты трезво взглянул на ситуацию… всё служило одной-единственной цели. Чтобы тебя, моралиста, ханжу, эгоиста, разрешающего себе всё, а другим ничего и явно мнящего себя вправе судить, что правильно, а что нет, максимально сделать похожим на себя, уголовника и сволочь.

— Но почему? — ошарашенно спросил Домино неслушающимися губами.

— Потому что я тебя ненавижу, брат, — Азат сделал пальцами издевательские воздушные кавычки. — Возненавидел ещё в первую нашу встречу. Ты смотрел на меня свысока, ты, чья единственная заслуга была в том, что ты родился в более удачливой семье! Какое ты имел право снисходить до меня? Как ты смел указывать мне, как жить, ни черта не зная о реальной жизни? И больше всего бесило то, что мы почти идеально похожи. На, Азат, смотри, чего тебе не досталось! Мне никогда не нужна была твоя жалость, ясно?!

— О чём ты вообще…

— Только не читай мне нотации, сэр Я-всё-знаю-лучше. Посмотри на себя повнимательнее. Нравится быть мной? Каково это: не только никого и ничего не иметь, но и быть всеми презираемым за то, что ты вынужден быть асоциальным элементом?

— Столько лет, столько крови… ради ненависти?

— Ну не только неё, конечно, — ухмыльнулся Азат. — Ещё ради власти. Теперь она моя и только моя. Ты абсолютно свободен и можешь закапываться, стреляться или вставать раком перед правительством сколько тебе угодно. Крайт! — Риз вздрогнул. — Ты, надеюсь, не передумал, на чьей ты стороне?

— Я на стороне тех, кто выигрывает, — слабо улыбнулся ему Крайт, не глядя на Домино. — Приказания будут?

— Проводи его до ворот и проследи, чтобы ничего не прихватил по дороге. ГШР наше досье не достанется.

По очереди оглядев их: с триумфом смотрящего на него сверху вниз Азата, взявшего Домино за локоть прячущего глаза Крайта, изучающую свой маникюр Селену, — Домино даже не стал спрашивать сестру, не пойдёт ли она с ним. Азат победил, это было неоспоримо — и надо было просто пережить это, как и тогда, как и всю эту в корне неправильную жизнь он переживал свои неудачи. Поэтому Домино не стал сопротивляться и позволил Крайту свести его вниз.

На пороге выхода из дома риз остановился и, отпустив Домино, распахнул перед ним двери.

— Скатертью дорога, — непривычно тихо проговорил он. — И я советую тебе идти пешком. Даже настаиваю.

Домино пожал плечами и пошёл вперёд, к воротам, под уже голубеющим небом и поднимающимся солнцем направляясь туда, где должен был быть с самого начала и совсем не таким, каким стал.

Главным сейчас было не думать. Не вспоминать, не оценивать, не переживать. И даже не потому, что Азат, скорее всего, рассчитывал всей своей стратегией с самого начала именно на это: что он раздавит ненавистного ему человека, втопчет не то что в грязь, в самый грунт, в самые глубины человеческой опустошённости. Просто не думать. Как тогда, в самый первый раз, и потом, после Алекты, и потом ещё, после Рэкса, и Аита, и Орельена, и опять Алекты…

Не думать. Степь просыпается, пусть и зима, и уже кончились дожди, и всё как будто умерло, но выходит солнце — и начинается ещё один день, который нужно пережить, — из череды тех, что должны пройти до следующего расцвета. Домино пока дышит, двигается, даже куда-то идёт (впрочем, всё туда же), значит, не всё потеряно. Может, у него, как у кошки, девять жизней? Столько раз возрождаться после фатальной потери… Его ангел-проводник, наверное, едва сдерживается, чтобы не плюнуть и не бросить его окончательно: сколько можно, в самом деле?

В это утро, бредя по пустой, двухполосной асфальтированной дороге-серпантину вниз со склона, на котором расположилась бывшая резиденция Зебастиана, под набиравшими силу лучами, Домино почувствовал, что это такое — настоящее прозрение. Почти всю жизнь он шёл не туда, и прав был Азат, в их последнем разговоре костеря его на чём свет стоит: он всё, буквально всё, что мог, делал неправильно, а окружающих и в том числе себя самого пытался убедить, что так и надо. Что цель оправдывает средства. Что клин клином вышибают. Что добро должно быть с кулаками. И ведь он прекрасно видел собственное преображение — сначала в Зебастиана, потом в Азата, потом во что-то совсем невообразимое — и никак не пытался это исправить, хотя в глубине души знал, что стоило бы. Неудивительно, что так тяжело было решиться на последний шаг: Домино до самого крохотного нерва боялся того, что будет дальше. Он так и не принял себя нового. Трианг помогал забываться, дарил новые ориентиры и ценности — точнее, навязывал, и, как правило, те, которые твоя собственная мораль считала неподходящими, но… крутыми, что ли? Глупое слово. Запретный плод, въевшийся в сознание образ человека, не заботящегося о чужом комфорте или чувствах, всегда знающего что делать и не сомневающегося в том, правильно ли это. Завуалированное зло. Но кто скажет, что такое на самом деле добро?