Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

— Мне кажется, что эта юная девица не имеет ни малейшего отношения к Гомелесам; я, во всяком случае, её совершенно не знаю.

— Может ли быть, — воскликнул я, изумленный, — что эта девица не является орудием Гомелесов, и, однако, её нашли под виселицей? Неужели же эти выходки духов тьмы могут быть истинными?

— Кто знает, быть может, ты не ошибаешься, — ответил цыган.

— Следовало бы непременно, — сказала Ревекка, — на несколько дней задержать здесь этих путешественников.

— Я уже думал об этом, — ответил цыган, — и ещё этой же ночью прикажу похитить у них половину их вигоней.

День сорок первый

Такой способ задержать путешественников показался мне несколько странным; я хотел даже изложить вожаку некоторые мои соображения по этому поводу; но цыган на заре велел сниматься и по тону, каким он отдавал приказания, я почувствовал, что вмешательство моё окажется безрезультатным.

На сей раз мы продвинулись всего лишь на несколько стадиев и остановились в месте, где, должно быть, некогда произошло землетрясение, ибо нашим глазам предстала огромная скала, расколотая почти надвое. Мы пообедали, после чего все разошлись по своим палаткам.

Под вечер я отправился к вожаку, так как услышал необычайный шум, доносящийся из его шатра. Я застал там двух американцев и высокомерного потомка Писарро, который с поразительной назойливостью требовал вернуть ему вигоней. Вожак слушал его терпеливо, и покорность эта вселила отвагу в душу сеньора де Иерро Сангре, так что он завопил ещё громче, называя цыгана вором, негодяем, разбойником и тому подобными эпитетами. Тогда вожак пронзительно свистнул, и шатер постепенно начал наполняться вооруженными цыганами. По мере того как их становилось все больше, сеньор де Иерро Сангре всё больше сбавлял тон, и, наконец, стал лепетать таким дрожащим голосом, что едва можно было расслышать, что он говорит. Вожак, видя, что он утихомирился, дружески подал ему руку и молвил:

— Прости, отважный перуанец, с виду все как будто свидетельствует против меня, и мне понятен твой справедливый гнев, но пойди, прошу тебя, к маркизу Торрес Ровельяс и спроси его, не может ли он припомнить некую госпожу Даланосу, племянник которой, побуждаемый одною только учтивостью, готов был стать вице-королевой Мексики вместо донны Ровельяс. Если он не забыл об этом, проси его, чтобы он соблаговолил оказать нам честь своим посещением.

Дон Гонзальв де Иерро Сангре, придя в восторг от того, что история, которая начала его сильно тревожить, обрела такой счастливый конец, поклялся точно выполнить данное ему поручение. Когда он ушел, цыган сказал мне:

— В былые времена маркиз Торрес Ровельяс имел особую склонность к романическому и необыкновенному, поэтому следует принять его в таком месте, которое могло бы ему прийтись по душе.

Мы вошли в расселину скалы, затененную с обеих сторон густыми зарослями, и меня внезапно поразило зрелище природы, совершенно отличное от тех, которые я видывал доселе. Острые скалы, чередующиеся с лужайками, на которых рукой человека без малейшей симметрии рассажены были цветущие кусты, окружали озеро, вода в котором, хотя и темно-зеленая, была прозрачна до самого дна. Там, где скалы подступали к самой воде, узкие тропинки, выбитые в камнях, вели с одной лужайки на другую. Кое-где вода втекала в пещеры или гроты, подобные тем, какие украшали остров нимфы Калипсо.[242] Это были очаровательные убежища, зной никогда туда не проникал, а освежающее купанье, казалось, призывало идущего мимо. Глубокое молчание свидетельствовало о том, что с незапамятных времен никто не бывал в этих местах.

— Вот какова, — молвил вожак, — провинция моего маленького государства, где я провел несколько лет жизни если и не самых счастливых, то, по крайней мере, наименее бурных. Но вскоре, должно быть, прибудут оба американца; посмотрим, нет ли какого-нибудь пристанища, где бы мы могли их ожидать.

После этих слов мы все вошли в одну из прекраснейших пещер, где к нам присоединились Ревекка, её брат и Веласкес. Вскоре мы увидели приближающихся к нам обоих стариков.

— Может ли быть, — воскликнул один из них, — чтобы я после стольких лет вновь встретил человека, который в годы юности оказал мне столь важную услугу? Я часто спрашивал о тебе, сообщал тебе даже о себе тогда, когда ты находился ещё при кавалере Толедо; но с тех пор…

— Да, — прервал старый вожак, — с тех пор труднее стало меня отыскать; однако сегодня, когда мы вновь вместе, я надеюсь, что ты окажешь мне, сеньор, честь, проведя несколько дней в этих краях. Полагаю, что после тягот столь изнурительного странствия отдых не будет лишним.

— Это и в самом деле — волшебный край, — сказал маркиз.

— Во всяком случае, таким его считают, — ответил цыган. — Во времена арабского владычества это место называли Ифрит-хамами, или Дьявольская Баня, а нынче окрестные места носят название Ла Фрита. Жители Сьерры-Морены страшатся приближаться к ним и по вечерам рассказывают друг другу о необыкновенных вещах, которые тут происходят. Но я не намерен выводить их из заблуждения и поэтому попросил, чтобы большая часть вашей свиты осталась за пределами долины, где я разбил свой лагерь.

— Дорогой друг, — ответил маркиз, — позволь только мне сделать исключение из этого закона для моей дочери и моего будущего зятя.

Вместо ответа вожак отвесил глубокий поклон и послал своих людей, чтобы они проводили к нам семью и нескольких слуг маркиза.

Пока цыган водил своих гостей по долине, Веласкес поднял камушек, присмотрелся к нему внимательно и сказал:

— Нет сомнения, что на любом из наших стекольных заводов можно было бы расплавить этот камушек на обычном огне; не потребуется добавлять к нему никаких иных ингредиентов. Здесь мы находимся в кратере потухшего вулкана. Он имеет форму опрокинутого конуса, и если бы нам была известна длина стены, то можно было бы определить его глубину и подсчитать силу, потребовавшуюся для того, чтобы создать этот кратер. Об этом стоит ещё поразмыслить.

Веласкес на минуту задумался, достал грифельную доску, начал что-то на ней писать, а затем прибавил:

— Мой отец создал чрезвычайно верную теорию о происхождении вулканов. По его мнению, мощь взрыва, возникающая в очаге вулкана, гораздо больше тех сил, которые мы приписываем то водяному пару, то пороху, и сделал отсюда вывод, что люди откроют когда-нибудь жидкости, действие которых истолкует им большинство явлений природы.

— Ты полагаешь поэтому, герцог, — сказала Ревекка, — что это озеро вулканического происхождения?