Анжелика в Квебеке - Анн Голон

В его голосе послышались новые интонации. Она была взволнована, перехватив его взгляд в зеркале.

— К чему говорить о прошлом, ведь сейчас я вижу вас.

— Нет, — воскликнула она в отчаянии. — Сейчас уже слишком поздно. Я перестала существовать. Мое тело перестало существовать.

Он расхохотался.

— Позвольте, мадам, как человеку со вкусом, поспорить со столь нелепым утверждением. Мне трудно поверить вам, ведь я держу вас в объятиях. Я вижу огромные черные глаза, волосы испанской кобылицы, нежную талию, красивую грудь.

Свою речь он сопровождал смелыми жестами, и она ослабела.

— О чем бы я еще хотел сказать, мадам, чего вы, по вашим утверждениям, лишены? Вы говорите, у вас больше нет тела? Я бы хотел убедиться в этом…

Она боролась изо всех сил, чтобы не поддаться искушению.

— Вы боитесь любви, мадам?

— Да, я боюсь ее и ненавижу ее, — ответила она, задыхаясь.

Настоящее пыталось украсть у нее прошлое, которым она прикрывалась, как блестящей накидкой, и ей не хотелось, чтобы ее отняли. Ей ничего больше не останется. Она снова увидела себя молодой и красивой, в ожидании счастливой жизни и всеобщего восхищения. Она дрожала и боялась разрыдаться снова. Он обнял ее за плечи и, наклонившись, прижался виском к ее виску.

— Сестра моя, землячка, — нежно сказал он, — чем я могу помочь вам?

Она опустила голову, чтобы он не увидел, как напряжено ее лицо, на затылке она почувствовала прикосновение его рукава.

Потом он повернул ее к себе. Он сжал в ладонях ее лицо, запрокинул ей голову и завладел ее губами. Она задохнулась, как от сильного удара, и замерла, не ощущая ничего, кроме его губ, властных и незнакомых. Чтобы восстановить дыхание, она должна была в естественном порыве ответить на его поцелуй, идти навстречу его губам, его языку. Они слились в едином поцелуе. Попав в ловушку, она закрыла глаза, она знала, что именно так мужчина должен целовать женщину. Всю свою жизнь она мечтала о таком поцелуе, поцелуе страсти, всепоглощающем и жестоком: мужчина, который целовал ее сейчас, своим поцелуем превращал ее в женщину, в желанную женщину.

В ее сознании вспышками мелькали мысли, как растревоженные птицы: «Этого не может быть! Это ужасно! Необходимо вырваться из этих гнусных объятий!» Но она не могла ничего поделать. Ее судьба была определена… Она не умрет и не состарится прежде, чем узнает тайну всех женщин, то, что знает Анжелика, что она несет в себе на протяжении всей жизни. Эта тайна делает ее счастливой и заставляет светиться ее кожу, она вся пропитана любовью, все ее жесты, ее одежда. Тайна! Она, как обжигающий напиток, течет по ее венам, по всему телу. «Желанна ли я? Желанна?» — в голове ее стучала одна и та же мысль.

Она вынуждена ответить на свой вопрос, и она ослабела перед надвигавшейся определенностью. Сладострастная боль выворачивала наизнанку ее внутренности, заставляла ее стонать, вызывала приступ тошноты. Она чувствовала на своем теле обжигающую и властную мужскую руку, ее плечи, спина, талия горели от его прикосновений. Его влажная ладонь скользила везде, подчиняла ее себе, и она опять подумала, что всегда ждала именно такой ласки, она хотела, чтобы так ласкали ее обнаженное тело. Она почувствовала неудержимое желание сбросить с себя одежды, иначе она умрет. Только соприкосновение этой руки с ее кожей успокоит ее, возродит ее, вырвет ее из лап смерти. «Один лишь раз… Один раз в жизни… чтобы знать, что я живая… Живая ли я?»

— Да, конечно, маленькая глупышка! — произнес мужской голос как бы издалека, сквозь завесу тумана.

Она не знала, что говорила вслух. Она стиснула зубы, сдерживая тошноту, отбиравшую у нее все силы. Кровь стучала в висках, губы болели, язык стал твердым, как камень. Страх и желание, как два мощных потока, захватили ее. Когда она поняла, что лежит на кровати, совершенно голая, она испытала благодарность за то чудо, которое мощной волной захлестнуло ее, унося с собой все сомнения. Ловкие руки, ласкавшие ее, не оставляли ей ничего, кроме огромного наслаждения, к которому примешивалось удовольствие одержанной победы. Это случилось! Наконец-то она совершила этот ужасный грех, сладострастный грех! Она шагнула в огонь, разрушила мощную стену, о которую билась долгие годы. И все это произошло так легко, как будто море унесло ее на своих волнах и растворило в себе тяжесть ее тела.

Как все просто! Как будто солнце засияло в ее сердце, душе, во всем теле.

Она была свободна.

Она стала женщиной, настоящей женщиной, чья красота зовет к радостям любви. Невозможно было не поверить в это, она красива и желанна, ведь он любит ее, находит в этом удовольствие, он, обладатель стольких женщин и самой красивой среди них. Она плакала и смеялась, цепляясь руками за что-то твердое и влажное, и понимала, что это его тело, слитое с ней, его мощные плечи, его затылок, его мускулистые руки; увидев совсем близко его лицо, его блестящие насмешливые глаза, она совсем потеряла голову. Он же внимательно и настойчиво ласкал ее, усиливал ее исступление и свое собственное наслаждение. Он целовал ее набухшие груди, и она почувствовала, что ее тело взорвется от восторга. Он вошел в нее и заполнил ее всю, так, что ей трудно было дышать. Ее тело сотрясалось беспорядочными движениями, как земля сотрясается в конвульсиях от подземных толчков. Это было прекрасно и ужасно одновременно! Теперь она может умирать!

«Господи, благодарю тебя! Благодарю тебя за то, что такой мужчина живет на этой земле!» Замирая, она почувствовала, как ею завладела страсть, она почти закричала. Ослепительный свет заполнил все вокруг, она изогнулась, дрожа, едва не потеряв сознание; ее не покидало ощущение счастья, у которого не было имени, счастья, которого она была лишена. Но теперь она познала его вкус, оно ворвалось в ее жизнь, как праздничный салют, чьи сверкающие огненные букеты вновь и вновь взмывают в небо и падают блестящим дождем на землю. Неудержимая дрожь охватила все ее существо и внезапно с яростью отбросила ее назад. Ее висок наткнулся на лепнину кровати, и она потеряла сознание.

Придя в себя, она почувствовала на своих плечах шелковое покрывало своих волос. Она была наполовину одета и лежала на кровати, в изголовье которой она увидела графа де Пейрака, одетого с ног до головы. На секунду ей показалось, что все ей приснилось, страх охватил ее при мысли, что нечего не произошло между ними. Но наслаждение, разлившееся по ее телу, доказывало ей, что пережитое в объятиях этого мужчины не было сном. Она подняла руку и потрогала рану на виске, она причиняла ей боль.

— Как вы себя чувствуете, моя дорогая? — спросил он. — Я должен был исполнять обязанности брата милосердия.