Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня

И положил трубку.

Вот и все. Пять лет дружбы и доверия перечеркнуты одним пятиминутным разговором. Кто сказал, что ломать легче, чем строить? Только что, сломав собственными руками нечто прекрасное, я чувствовала себя очень гадко.

Просидев около часа в гнетущем безмолвии, прерываемом разве что щелчками зажигалки, я выкурила еще с десяток сигарет и выпила несколько чашек кофе, которые услужливый бармен молча приносил мне в ответ на требовательный жест.

Я не могла понять, какие эмоции владеют мной. Что сильнее — неожиданное, такое яркое и дикое счастье, свалившееся на меня с утра, или гнетущая тоска, повисшая на шее тяжелым камнем.

Мое новое «сегодня» рождалось, как ребенок — в муках, сквозь боль и слезы.

Даже возвращение Марка не смогло сразу развеять апатию, которая пришла на смену растерянности и сожалению.

— Ну и? Кто здесь сомневался в том, что я прорвусь? — победно заявил он с порога, резко врываясь в тягуче сонную атмосферу моего самобичевания.

Марк по-прежнему выглядел возбужденно взъерошенным, несмотря на то, что пытался привести себя в более-менее приличный вид. Да, он умылся и слегка пригладил волосы, но все равно, больше походил на хулигана, который только пытался казаться солидным молодым человеком.

— Тебя все-таки пустили? — пытаясь не выдать голосом своей подавленности, спросила я, отмечая, как его недоуменный взгляд уперся в пепельницу и многочисленные окурки в ней.

— Я же сказал, пусть только попробуют не пустить, — никак не комментируя собственное открытие насчет моего нездорового образа жизни, повторил Марк, присаживаясь напротив и внимательно изучая мое лицо. — Прости, я не смог позвонить, как обещал, — добавил он после небольшой паузы. — У однокурсника, с которым мы сдавали экзамен, разрядилась трубка, а из незнакомых людей никто не захотел мне дать телефон. Наверное, боялись, что я убегу с ним.

Несмотря на то, что на душе по-прежнему скребли кошки, я не смогла сдержать улыбку:

— Видишь, стоит только мне появиться, и от твоей репутации остаются одни лохмотья. После твоего сегодняшнего явления в таком виде никто же не поверит, что на самом деле ты серьезный и уравновешенный.

Но шутка вышла не очень искренней, и это только усилило настороженность Марка. Он явно ничего не понимал, и выражение его лица становилось все более непроницаемым.

— Что происходит, Алеша? — наконец, спросил он отрывисто. — Что с тобой? Меня не было всего два часа — что здесь случилось? Ты ничего не ела, успела выкурить почти пачку сигарет. И плакала, не пытайся скрыть этого.

— Ничего. Ничего страшного. Просто… один не очень приятный разговор, — попыталась успокоить его я, понимая, что врать ему бессмысленно, да я никогда и не делала этого. — Но все уже в порядке. Все хорошо.

Он накрыл мою руку своей, и мягким, но решительным движением вытащил из пальцев мобильный телефон.

— Кому ты звонила? — слегка изменившимся голосом уточнил Марк, быстро пробегая глазами список набранных номеров.

— Другу, — продолжила гнуть я свою почти правдивую линию. — Отменяла вечеринку. Я, между прочим, книгу сегодня выпустила. Так что у меня целый день вроде как праздник, с которого я сбежала к тебе.

— Да ну? Не может быть! — Марк даже присвистнул, на секунду забыв о своих подозрениях, и тут же спохватился. — Какой же я дурак. Вместо того, чтобы поздравить тебя, сижу здесь и говорю глупости. А ведь ты все-таки сделала это. Исполнила свою мечту.

Я несмело кивнула, понимая, что сама еще не успела свыкнуться с этой мыслью.

— Ведь ты верил в меня, правда? Или нет? В самом начале, когда я только начала писать, ты же поддерживал меня, помнишь? А потом у нас появилось столько проблем из-за этого.

Марк смотрел на меня, не отрываясь, и только тени потревоженных воспоминаний беспокойно скользили в глубине его темных глаз.

— Конечно, верил, Алеша. Только мне всегда хотелось, чтобы ты писала только… — он запнулся, пытаясь подобрать нужные слова, — только для меня. Чтобы были просто мы — ты, я и твои книги. Без всех этих слушателей, приятелей, конкурсов. Без друзей и вечеринок. Чтобы ты жила, ни о чем не беспокоясь и делала то, что любишь. А я бы позаботился обо всем остальном.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Но ты же понимаешь, что, как и раньше, не сможешь запереть меня от всего мира? — мягко возразила я, хоть и не была удивлена этим признанием.

— Теперь — понимаю. Я уже говорил, что не собираюсь загонять тебя в жесткие рамки. Мы оба видим, к чему они привели. Но при первой же возможности я буду забирать тебя у всех. Так часто, как только смогу, — упрямо добавил он. — И ты должна знать это. Иногда мне кажется, что я так и не избавился от наивной уверенности, что ты можешь быть моей. И ничьей больше.

— Наивной уверенности? — не веря своим ушам, переспросила я. — Знаешь, Марк, наивность — это последнее качество, которое можно тебе приписать. Ты упрямый, категоричный, с тобой иногда нелегко. Но ты — это ты. И этим все сказано. Только ради тебя я пойду на все, — не совсем понимая, что за слова слетают у меня с губ, продолжила я. — Пойду за тобой куда угодно, дам себя выкрасть, спрятать, дам забрать мою привычную жизнь. Я тебя только об одном прошу — не перегибай палку. Сделай так, чтобы нам не пришлось потом об этом жалеть.

Он смотрел на меня очень внимательно, уверенный в своей правоте, снова накрыв руками мои ладони — и я чувствовала, будто вернулась домой после долгого путешествия. Все мое недавнее самобичевание и угрызения совести отошли на второй план. "Эффект Марка" работал безупречно — в его присутствии я не могла, не хотела думать ни о чем, кроме нас. Весь большой мир просто вымещался за границы сознания, становился третьими лишним.

Марк чувствовал то же самое.

— Пойдем отсюда, — требовательно сказал он, поднимаясь. — Пойдем ко мне. Расскажешь о своей жизни и о своих успехах. Я действительно очень рад за тебя, Алеша. Только я не хочу, чтобы нам мешали. Не хочу никого больше видеть. Никого, кроме тебя.

И как когда-то, в день нашего знакомства, я просто встала и пошла за ним. Отмечая про себя, с какой нескрываемой радостью машет вслед наш друг-бармен, с какой сердечностью он кричит: «До свидания», я понимала — чем быстрее мы окажемся наедине, подальше от людей, тем лучше.

Выйдя на улицу, я с удивлением обнаружила, что солнце начало клониться к горизонту. Суматошный, полный потрясений день подходил к концу, уступая место свежему и тихому летнему вечеру. С удовольствием подставляя лицо легкому ветерку и мягким золотистым лучам, и ожидая, пока Марк закажет такси, я могла думать только об одном — наконец-то, приходит только наше с ним время. Время, когда не надо будет никуда спешить или решать проблемы, когда можно просто остаться вместе, чтобы снова узнать друг друга после долгой разлуки.

Глава 6. Дома

— Однако, однако! И это у тебя считается небольшой, но удобной квартирой? — воскликнула я с порога, не в силах сдержать удивления от того, насколько не совпало с реальностью мое представление о временном жилище Марка.

Большая, ультрасовременная студия, выдержанная в стиле минимализма, выглядела обманчиво просто. В ней не было ничего из того, чем привыкли украшать свои жилища местные нувориши: ни тяжелых штор, ни пафосных картин и статуй, ни бьющих в укромных уголках мини-фонтанов, ни зеркальных потолков и стен. Много свободного места, много света, геометрическая четкость линий — это помещение будто являлось отражением внутреннего мира Марка. Все уместно, лаконично и при этом красиво гармонией чистого порядка и строгости.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Так тихо. И спокойно, — заметила я, пройдя по комнате и замирая у огромного окна, за которым открывался потрясающий вид на город. — Но кажется, будто здесь никто не живет, — добавила я после продолжительной паузы, когда смогла оторваться от вида змеевидной дорожки автомобильных огней, причудливо вьющейся по мосту, соединявшему два днепровских берега. — Все слишком стерильно, словно в музее. Никаких следов жизни человека.