Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов

Освободительный поход в Германию русская армия начала под командованием Кутузова. Он заболел, простудившись по пути в Саксонию. Михаил Илларионович был осторожным стратегом, никогда не рисковал судьбами армии, подчас не успевал за противником. Но личной храбрости ему было не занимать, и даже в преклонном возрасте тучный князь Смоленский был лихим наездником. Верхом, в лёгком плаще скакал он вместе с армией прохладными ночами — и подхватил хворь, ставшую для него смертельной. Забальзамированное тело военного вождя везли из Бунцлау в Петербург.

Старик Кутузов был младше Державина. Ещё один герой, которого поэту довелось пережить! Родилось стихотворение, которое, увы, не вышло в свет:

Когда в виду ты всей вселенныНаполеона посрамил,Языки одолел сгущенны,Защитником полсвета был;Когда тебе судьбы предвечныУм дали — троны царств сберечь,Трофеи заслужить сердечны,Усилить Александров меч… «…»

Се мать твоя, Россия, — зри —Ко гробу руки простирает,Ожившая тобой, рыдает,И плачут о тебе цари!

Вполне внятное, логичное стихотворение памяти полководца. А ведь это акростих! По первым буквам каждой строки можно прочесть: «Княз[ь] Кутузов Смоленской». Стихи получились вполне пристойные, несмотря на прокрустово ложе акростиха. К сожалению, современники Державина, оплакивавшие Кутузова, не читали этих стихов: они надолго остались в архиве поэта. Он предполагал опубликовать их вместе с продолжением трактата «О лирической поэзии» и представить на заседании «Беседы…». Не сложилось.

Новости из Парижа стали для Державина отдушиной старости. Он терял силы, но преодолевал уныние: Россия не погибла, Россия не только изгнала врага, но и подмяла под себя всю Европу.

Конечно, русские должны были войти в Париж ещё в 1799-м, если не раньше. Тогда и Москва бы уцелела, и Смоленск. Не из пустого честолюбия Суворов стремился уничтожить гиену в её колыбели! Но всё-таки русский царь сохранил империю и даже укрепил её влияние, показав Европе русское «сбойство»! Придворный и административный опыт уничтожает иллюзии: Державин не обольщался улыбками союзников: понимал, что сейчас начнётся борьба между победителями, война за Наполеоново наследство — хорошо, если только дипломатическая. Так оно и случилось — если бы Наполеон не бежал с Эльбы, если бы не потряс Европу стодневным пожаром.

Атаман Платов писал Державину из Европы: «Запертая хищная птица из Эльбы улетела в стадо, подобное себе, которое, встретив её с радостью, снова является послушным злобным велениям её. Теперь новое потребно единодушие, дабы стереть с лица земли это беспокойное творение». Сто дней Наполеона, быстрая смена декораций, ускоренное развитие событий. Русские войска не приняли участие в сражениях 1815 года, хотя выдвигались в сторону театра военных действий, несли, как водится в походах, потери: от болезней и дезертирства. А ведь история могла повернуться другим боком! В начале 1815 года Англия, Франция и Австрия заключили тайный военный союз против России. Великое достижение Талейрана! Ему удалось расколоть недавнюю антифранцузскую коалицию и на равных принять участие в новом союзе великих держав… Ещё недавно он (разумеется, небескорыстно) снабжал деликатными сведениями русского царя. Великие державы Европы страшились российской гегемонии. Их можно понять. И всё-таки переговоры за спиной императора Александра были одной из вершин политического цинизма: все участники антирусского союза многим были обязаны Российской империи. Русские войска вернули независимость Австрии. Уничтожили злейшего противника Британии — Наполеона. А после капитуляции Парижа не допустили расчленения Франции.

Державин не ведал нюансов международной политики 1812 года. Он просто был уверен, что от корыстных союзников не следует ждать добра. Австрийцы в 1799-м предали Суворова. Англичане много лет усердно поддерживали антироссийские усилия Османской империи. Их флот угрожал Петербургу — только изобретательность и отвага Потёмкина на переговорах тогда предотвратили войну. Воинская сила и дипломатическая хитрость — вот истинные союзники России.

«Война — совсем не фейерверк», — напишет Михаил Кульчицкий в 1942 году, но эта строка годится и для 1812-го. Нам неизвестен автор солдатской песни, которая не могла не полюбиться Державину:

Ночь темна была и не месячна.Рать скучна была и не радостна:Все солдатушки призадумались,Призадумавшись, — горько всплакали;Велико чудо совершилося:У солдат слёзы градом сыпались!Не отцов родных оплакивали,И не жён младых, и не детушек;Как оплакивали мать родимую,Мать родимую, мать кормилицу,Златоглавую Москву-матушку,Разорённую Бонапартием!

Святыня 1812 года — это, конечно, Москва. Священный город для православных, отданный на разграбление захватчику. Именно самопожертвование Москвы считалось в те дни главной причиной гибели наполеоновской армии.

После великой войны Державин предпринял последнее в жизни долгое путешествие. Он давно собирался навестить Капнистов, а после победы над двунадесятью языками ещё и захотел поклониться древним русским святыням, помолиться в Киево-Печерской лавре. Путь лежал через Белокаменную.

Державин побывал в сожжённой Москве, поклонился святому пепелищу. Разве можно было без слёз взирать на осквернённые кремлёвские храмы? Успенский собор… Здесь на глазах Державина венчались на царство Екатерина, Павел и Александр. Собор-богатырь в шапках золота литого — архитектурное совершенство, творение Аристотеля Фиораванти. И у Наполеона рука поднялась на такой собор! Французам, конечно, не впервой осквернять храмы: в Париже они покуражились вволю. Но в германских краях воины Бонапарта вели себя пристойнее. Правда, и обыватели германские не морили захватчиков голодом, привечали их как дорогих гостей. В России иные традиции общения с агрессором.

Москвичи смотрели на оккупантов с ненавистью, какой не встретишь в Берлине или Вене. Вена была столицей государства, которое до Наполеона называлось «Священной Римской империей германской нации». Абстракция какая-то! А теперь вспомним упрямое слово «Россия». Страна, которая собралась вокруг Москвы, вокруг великого князя и царя. Деревня к деревне, зёрнышко к зёрнышку. Прибавьте ещё и самосознание единственного в мире православного царства! В который раз Державин убедился в превосходстве русского характера над европейскими сомнениями, над европейским ростовщическим духом. Быть может, это иллюзорное представление, но сколь важное для Державина! Да, он знал, что и вокруг нашей армии процветало воровство. Подчас и на родной земле солдатам приходилось голодать. Да и разговоры о всенародном патриотическом подъёме были патриотическим же преувеличением.