Приключения Ийона Тихого - Станислав Лем

Признаться, более всего потрясли меня слова, сказанные им в последнюю ночь перед экспедицией за табаком. Мы пили молоко кокосовых орехов, заброженное по рецепту старого Марамоту, — ужасное пойло, которое мы все-таки употребляли, потому что жаль было трудов, потраченных на его приготовление. Не все было так плохо раньше — взять хотя бы виски… И вот, прополоскав рот родниковой водой, профессор сказал:

— Ийон, помнишь ли тот день, когда ты назвал меня шутом? Вижу, что помнишь. Я ответил тогда, что стал шутом в глазах научного мира, выдумав для сварнетики магическую суть. Но если бы ты поглядел внимательно на всю мою жизнь, то увидел бы еще большую путаницу и неразбериху, имя которой — тайна. В моей судьбе все было вверх ногами. Я весь вышел из случайностей, недоразумение — вот мое настоящее имя. В результате ошибки я создал сварнетику, потому что телеграфист наверняка исказил слова, которые употребил незнакомый мне, но незабвенный полковник Друфуту из кулахарской полиции безопасности. Я был уверен в этом с самого начала. Но я не пытался исправить депешу, нет, я сделал гораздо большее — я приспособил к ошибке свою деятельность, которая, как видишь, имела кое-какие последствия. Как же это получилось? Какой-то тип, появившийся на свет по ошибке, с нелепой карьерой, впутанный в клубок африканских недоразумений, вдруг открыл, откуда появился мир и что с ним будет? О нет, мой дорогой! Здесь слишком много ляпсусов. Гораздо больше, чем нужно для того, чтобы вывести новый закон. Нет нужды пересматривать то, что у нас перед глазами, необходима лишь новая точка зрения. Взгляни на эволюцию жизни. Миллиарды лет назад появились праамебы. Что они умели? Повторяться. Каким образом? Благодаря устойчивости наследственных черт. Если бы наследственность была на самом деле безошибочной, на земле до сих пор не было бы никого, кроме амеб. А что произошло? Да ошибки! Биологи называют их мутациями. Но что такое мутация, как не ошибка природы? Недоразумение между родителем-передатчиком и потомком-приемником?

По образу и подобию своему, да, — но не в точности! Не стереотипно! И так как подобие все время портилось, появились трилобиты, гигантозавры, секвойи, козы, обезьяны и, наконец, мы.

Но ведь именно так сложилась и моя жизнь! Из-за недосмотра я появился на свет, случайно попал в Турцию, случай забросил меня оттуда в Африку. Правда, я все время боролся, как борется пловец с волнами, но все же волны несли меня, а не я руководил ими… Ты понимаешь? Мы недооцениваем, мой дорогой, творческой роли ошибки как фундаментальной категории бытия. Но не рассуждай по-манихейски. По мнению этой школы, бог творит гармонию, которой сатана все время подставляет ножку. Это не так! Если я достану табак, то допишу в книге философских течений последний раздел, а именно онтологию апостазы, или теорию такого бытия, которое на ошибке стоит, ошибку на ошибку отпечатывает, ошибками движется, ошибками творит — и в конце концов становится судьбой Вселенной.

Так сказал профессор, собрался и ушел в джунгли, а я остался ждать его возвращения, держа в руках последний «Плейбой», с обложки которого на меня смотрит секс-бомба, разоруженная Законом Донды, нагая, как истина.

Пьесы о профессоре Тарантоге

Путешествие профессора Тарантоги

ПРОФЕССОР ТАРАНТОГА, СЕДОВЛАСЫЙ И СЕДОБОРОДЫЙ, В КОНЦЕ ПУТЕШЕСТВИЯ НЕ СТОЛЬ СЕДОЙ И БЕЗ БОРОДЫ.

МАГИСТР ЯНУШ ХЫБЕК, ЮНОША В ОЧКАХ.

СУЩЕСТВО С ОРИОНА, ТИПИЧНАЯ ДЕРЕВЕНСКАЯ БАБА.

ТРОЕ КАЛЕНУСЦЕВ, ЛЫСЫЕ КАК КОЛЕНО.

ИНЖЕНЕР С ПЛАНЕТЫ КАЛЕНУСИЯ.

ДОКТОР С ПЛАНЕТЫ КАЛЕНУСИЯ.

РОБОТ С КВАДРАТНОЙ ГОЛОВОЙ.

ПРЕЛЕСТНАЯ БЛОНДИНКА С ГРЕЛИРАНДРИИ.

ДИРЕКТОР ИНСТИТУТА С ГРЕЛИРАНДРИИ.

УЧЕНЫЙ I.

УЧЕНЫЙ II.

ЛИК С ТУМАННОСТИ NGC.

ЖЕНЩИНЫ, ПЕРЕСЫЛАЕМЫЕ ПО РАДИО, И ПРОЧИЕ.

I

Квартира профессора Тарантоги. Обычная мебель. Столик, на нем «странствователь» — аппарат величиной с небольшой чемоданчик, с циферблатами, какими-то линзами, с возможно большим выключателем; рядом — звездные атласы и звездный глобус. На аппарате — прицельник, что-то вроде воронки, направленной на свободное от мебели пространство комнаты между шкафом и дверью. Это пространство отгорожено шпагатом. Бок шкафа, образующий границу этого пространства, выломан, доски расщеплены и вдавлены внутрь. Рядом на полу большой камень с Луны, возможно более необычной формы. Около столика с аппаратом три стула— два нормальных, а третий — «гибрид» из двух обычных стульев: у него четыре ножки и две спинки. Это результат взаимопроникновения двух стульев во время предыдущего эксперимента. Профессор Тарантога вставляет вилку в розетку, что-то поправляет, садится за столик, устраивается поудобнее, так, как садился бы на скамью в поезде, который сейчас должен тронуться. Начинает устанавливать прицельник, но вдруг раздается звонок. Профессор выходит и возвращается с молодым человеком в роговых очках, в пальто, с портфелем — типичным поляком-канцеляристом.

ХЫБЕК. Профессор Тарантога?

ПРОФЕССОР. Да. Вы из газеты? Я, знаете ли, не даю никаких интервью.

ХЫБЕК. Да нет же, нет. Не из газеты… Я получил от вас письмо.

ПРОФЕССОР. Письмо? Минуточку… Какое письмо?

ХЫБЕК. Ну как же, господин профессор!.. Неужели вы забыли про объявление в «Газете»?.. Я написал вам… и получил ответ с приглашением зайти сегодня…

ПРОФЕССОР. А-а! Так вы — Хыбек?! Магистр Хыбек! Ну конечно. Простите, не узнал. На фотографии вы выглядите иначе.

ХЫБЕК. Потому что это старая фотография, тогда я еще не носил очков. (Кладет на стул портфель, портфель падает, он его поднимает.) Простите, ради Бога. Я так волнуюсь! Всю жизнь я мечтал о полетах к звездам… когда еще никто и не слышал о спутниках…

ПРОФЕССОР. Похвально, весьма похвально. Знаете, я получил массу предложений, но по многим причинам выбрал вас… Вы знакомы со стенографией, не так ли?

ХЫБЕК. Да, знаком. Я работаю оценщиком, окончил экономический и товароведческий факультеты, но астронавтика интересовала меня с детства, я читал все, что только мог достать. И знаете, почти все понимал. А вы действительно собираетесь строить ракету?

ПРОФЕССОР. Ракету? Об этом мы еще поговорим. Так, значит, мой выбор пал на вас, поскольку мне казалось, что я вас откуда-то знаю. Может быть, вы слушали мои лекции?

ХЫБЕК. Увы, нет. Как-то не довелось… Но если б довелось, наверняка бы слушал… А что до фотографии, то вы, господин профессор, наверно, меня узнали, ведь я уже бывал у вас. Вы тогда еще не носили бороду, а я учился… Это было в пятьдесят первом году. Двадцать седьмого апреля.