Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

На всякий случай он сильно дернул за замок и тут же испуганно отпрянул в сторону. Массивный засов неожиданно соскочил и повис на одном болте, глухо ударяясь о металл. Поблизости никого не было, времени у него хватало, и он решился. Толкнув дверь — она пошла туго, но все же поддалась ему, он шагнул в темноту. Машинально пошарив рукой вдоль косяка, он нащупал кнопку выключателя, нажал ее и был вознагражден. Тусклый свет вырвал из мрака узкую каменную лестницу и контуры обширного помещения внизу.

На всякий случай прикрыв за собой дверь, он спустился по лестнице, стараясь не касаться ни стен, ни покрытых наслоениями пыли перил, и очутился в большом подвале. Куда-то в темноту тянулись ряды полок, где под пыльной пластиковой пленкой угадывались очертания томов.

На минуту он испытал разочарование — такой же архив, как и наверху, только более старый. Но все же, оставляя следы в толстом слое пыли, он подошел к большому столу с закрепленной на кронштейне старинной настольной лампой. Носовым платком он протер рефлектор лампы и, не слишком веря в успех, щелкнул выключателем. На крышку стола легло яркое пятно света, наполнив подвал причудливо изломанными тенями. Теперь стало видно, что под пыльной пленкой, покрывающей стол, находились какие-то пачки бумаги.

Осторожно, чтобы не поднять пыль, сняв пленку, он остановился в недоумении. Пачка бумаги оказалась газетной подшивкой. В его время газеты изготавливались из специальной нестойкой бумаги, которая сама собой превращалась в пыль через три-четыре дюжины дней. Но эти газеты явно не собирались распадаться в его руках, и он подтянул поближе к себе всю стопку, прошитую крепкой пластиковой лентой, и начал с любопытством разглядывать верхний лист.

Сначала ему в глаза бросились яркие краски цветной фотографии в четверть полосы — до этого он и не предполагал, что газеты могут быть цветными. Затем он обратил внимание на название — «Новая жизнь». Известные ему газеты не имели названий, они просто были «Государственной газетой», «Газетой 26-й провинции», «Городской газетой Лосхабнио», «Архивной газетой», которую выписывал его отец, или «Молодежной газетой», которую получал он сам. Все эти газеты писали практически об одном и том же и были одинаково скучны, высокопарны и неинтересны.

Он, наконец, нашел дату и тут у него по-настоящему перехватило дух. Газета была издана немногим более двухсот шестидесяти лет назад, за четыре с половиной года до Великого Восстания!

«Ргиавл хочет посоветоваться с народом», — гласил заголовок на первой полосе. Он с жадностью схватился за эту статью и в первом же абзаце столкнулся с еще одним ошеломительным открытием. Ргиавлом звали тогдашнего Председателя Совета Пятнадцати, но это имя было ему совершенно не известно!

Он всегда интересовался историей — и официальной, которую преподавали в школе, и недозволенной. Да и как могло быть иначе — ведь он был уроженцем 26-й провинции, оплота вечной, молчаливой, потаенной оппозиции Столице. Все рожденные в этом краю знали, что когда-то давно, в незапамятные времена, это была страна Шаоранн, государство посильнее и побольше древней Империи, а в отдаленных деревнях все еще помнили старый язык и старинную письменность.

На уроках официальной истории в школе заставляли учить всех Императоров и Председателей Совета Пятнадцати с древнейших времен, но никакого Ргиавла среди них не было, это он помнил точно. Молчала о нем и неофициальная история. Но здесь, на страницах газеты, выпущенной без малого два века назад, он существовал и правил Империей!

От этого газета становилась только интереснее, и он с удвоенным вниманием принялся за передовую статью. И снова был удивлен (он уже устал удивляться), что газета опубликовала не всю речь Председателя Совета Пятнадцати, а только выдержки из нее и, притом, с собственными комментариями. А говорил Ргиавл уже совсем невероятные вещи. Он прямо признавался, что Империя оказалась в состоянии серьезного кризиса: падает производительность труда, резко снижается качество продукции, растет бюджетный дефицит (он не знал, что это такое, но понял: что-то очень неприятное), система управления забюрократизирована и неэффективна…

В статье назывались еще какие-то беды и трудности, но он их плохо запомнил. О том, что дела в государстве идут неладно, часто вполголоса говорили между собой взрослые. Даже отец порой жаловался матери на тупость Столичного начальства и на то, что выделенные для архива средства постоянно пропадают где-то на полдороге. Но оказывается, об этом двести шестьдесят лет назад мог говорить во всеуслышание сам Председатель Совета Пятнадцати! Это как-то не укладывалось в голове.

Перевернув страницу, он столкнулся с еще более невероятными вещами. Председатель Совета Пятнадцати Ргиавл предлагал преодолевать кризис за счет «пробуждения инициативы масс» и «воспитания в гражданах Империи чувства хозяина». Дабы пробудить эту инициативу, планировалось собрать в Столице Всенародное Совещание с выборными делегатами (вначале до него просто не дошло, кто и кого будет выбирать, потом ему показалось, что он читает не официальную газету, пусть и вышедшую двести шестьдесят лет назад, а крамольную листовку подобно тем, что изредка появлялись на заборах и стенах университета).

Возгордившись от осознания собственной смелости, он начал просматривать и другие статьи и незаметно для себя увлекся. Официоз, который в известных ему безымянных газетах занимал до девяноста процентов площади, здесь ограничивался первой полосой и двумя разворотами, а на оставшихся одиннадцати страницах хватило места и для очерка о природе планеты Тэкэрэо (которая тогда еще, по-видимому, не была Имперской колонией), и для статьи о каком-то заводе, производящем холодильное оборудование (на вид вполне современное), и для множества интересных мелких заметок, кулинарных рецептов, смешного рассказика о вороватом продавце (он не знал слова «фельетон»), и даже криминальной истории о том, как ссора между двумя семьями, живущими на одной площадке, привела к кровавой развязке.

Его привел в себя только писк браслета связи — мать звала его домой ужинать. Он выключил лампу, постарался хоть немного привести в порядок запачканную в пыли одежду и покинул подвал, тщательно поставив на место засов. При тусклом освещении на площадке следы того, что запертую дверь открывали, были совершенно незаметными.

С этого дня и началось его приобщение к тайне. Он приходил в архив почти каждый день, сначала немного крутился среди отцовских сотрудников, а затем украдкой пробирался в подвал, снимал засов, спускался в свое убежище и часами просиживал в нем, все больше погружаясь в мир почти двухвековой давности. Удивительно, но никто из взрослых так и не засек его. Отец постоянно был занят, и ему очень льстило, что сын интересуется его работой. Мать, как всегда, была поглощена ведением хозяйства и активной светской жизнью, а работники архива в эту часть подвалов почти никогда не спускались.

Газета «Новая Жизнь» выходила раз в полдюжины дней, и это облегчало ему скольжение сквозь время, помогая не утонуть в частностях. Когда ему было интересно, он доставал с полки (он уже освоился в подвале и знал, где что лежит) подшивку «Государственной Газеты», такой же официальной, как и в его время, но намного менее официозной, и находил там важные подробности.

Он читал о том, какой огромный интерес вызвало предстоящее Всенародное Совещание. Он следил за тем, как выдвигали и выбирали делегатов провинции и министерства, находил в «Новой Жизни» подборки писем-наказов, иногда наивных, иногда деловых, а порой, настолько радикальных, что у него перехватывало дух. Он возмущался, читая, как власти проводят нужных им людей, радовался победам общественности и огорчался поражениям, а затем, как, наверное, и те, кто брал в руки эту газету два века назад, от корки до корки проштудировал стенограммы открывшегося Совещания.

После Всенародного Совещания, которое оставило у него впечатление всенародного плача о наболевшем (многое он мог бы повторить слово в слово и сейчас, чего-то не понял, что-то вызвало у него грустную усмешку — нам бы ваши проблемы), события понеслись кувырком. Совет Пятнадцати постановил избрать половину членов Большого Совета всенародным голосованием и принял закон о самостоятельности предприятий (он мало, что в нем понял, уяснив лишь, что предприятиям дали свободу в принятии хозяйственных решений, «Новая Жизнь» его хвалила и называла прогрессивным). Наконец, гражданам в духе того же развития инициативы было разрешено основывать мелкие предприятия и товарищества (на этом он застопорился на целый день, но в конце концов разобрался, что это такое. Идея ему понравилась.).

Общественная жизнь в то время, кажется, просто бурлила. На каком-то заводе рабочие, в силу того же закона о самостоятельности, сами избрали себе директора. Откуда-то появилось множество мелких предприятий, о которых «Государственная Газета» немного недоуменно говорила, что они слишком активно занялись торговлей в ущерб производству. В «Новой Жизни» начали печатать различные разоблачительные материалы о деятелях прошлого (большинство имен было ему известно по урокам истории) и о преступлениях, совершенных в те годы, когда Кронтэей управляли военные (тогда это были относительно недавние события). Государство сотрясали многочисленные митинги и демонстрации. Там кипели страсти, вещали только что выдвинувшиеся народные трибуны, а массы требовали, чтобы Большой Совет целиком состоял из народных избранников.