"Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ) - Ковалев Сергей Юрьевич

Зимин отыскал глазами Лару. Она беседовала с молодым человеком в клетчатом костюме и с красным шарфом, по виду, по крайней мере, поэтом. Поэт горячился и размахивал руками, Лара кивала. Зимин подумал о том, что неплохо бы, наверное, отвесить этому поэту по поэтическому загривку, и уже собрался пойти немного понарываться, спросить у поэта, как он относится к творчеству Рылеева и уважает ли он поэта Тредиаковского, но тут к Зимину подошла девушка и поинтересовалась, не он ли есть известный писатель Зимин.

Девушка держала в руках тарелочку с морскими продуктами, то ли каракатицами, то ли осьминогами. Зимин отметил, что они похожи на маленьких Ктулху, зеленого цвета и с многочисленными щупальцами.

– Так вы, значит, писатель? – осведомилась девушка.

Зимин промолчал.

– А я читала «Темную материю».

– И как? – неосторожно спросил Зимин.

– Так себе, – девушка проткнула Ктулху шпажкой и раскусила пополам. – Так себе, мне не понравилась. Конечно, почитать можно, так, для школоты…

Девушка сморщила носик, то ли Ктулху оказался дрянным на вкус, то ли книжка ей не понравилась еще больше Ктулху.

– Это потому, что ты дура, – сказал Зимин.

Он взял шпажку, выбрал каракатицу побольше, проткнул ее и отправил в рот.

Попробовал пожевать, но сразу разочаровался, морепродукты были так себе, со вкусом морской капусты из ближайшей кулинарии.

– Опять левиафанов с запашком завезли, – Зимин скривился и выплюнул полупережеванную массу девушке в тарелку. – Как жить?

Девушка поперхнулась и закашлялась, громко и сдавленно. Зимин поднялся из кресла и с силой и удовольствием стукнул ее кулаком в спину. Девушка крякнула, полупережеванный Ктулху вылетел у нее изо рта и попал на колени дамы, сидящей напротив. Та завизжала.

– Дура-дура, – сказал Зимин и двинулся прочь от ценительницы своего творчества.

Аппетит пропал, Зимин с сожалением вручил тарелку первой встречной пожилой растерянной женщине, с виду заслуженной работнице культуры, она растерянно на него посмотрела, а Зимин сказал:

– Это вам, мадам, от мэтра. Он восхищен вашей красотой.

После чего направился к Ларе и поэту, но не дошел, поскольку объявили начало мероприятия и ценители искусства толпой устремились в выставочный зал. Зимина поволокло за ними, хотя он и сопротивлялся, опасаясь оказаться вдруг в самой гуще актуального искусства.

Но оказался.

В выставочном зале ощутимо пахло мазутом, а с потолка капало в тазы, причем сразу в несколько мест, Зимин не смог понять – это дырявый потолок или художественное произведение? Решил, что все-таки произведение, слишком уж нарочито капало. Но народу, кажется, нравилось, зрители смотрели вверх с восхищением, Зимин тоже посмотрел и обнаружил под потолком кита. Скелет его то есть. Зимин пригляделся и обнаружил, что в костяном брюхе кита болтается еще несколько скелетов, уже человеческих, и еще несколько книг в старинных обложках.

– Это «Ионычи», – сообщил Зимину восторженный дедушка с аккуратной бородой. – Гениально, высоко, вы не считаете?

Зимину не хотелось огорчать благообразного дедушку, и он согласился, что гениально, с этим не поспоришь. Дедушка вдохновился и решил быть Зимину экскурсоводом, Зимин согласился, и они погрузились в яростный мир современного искусства.

Художник Прибылой оказался плодовит, его ученики от своего вождя тоже не отставали, зал кинотеатра оказался заполнен всевозможными произведениями, одно чуднее другого. «В поисках Папы Карло», «Энди Уорхолл овердрайв», «Спин Оза», «Guttenberg MF», «Комната моего детства»… Зимин плелся мимо творений, а старичок объяснял ему, что именно хотел сказать художник. С объяснениями современное искусство выглядело гораздо интереснее, Зимин даже ощутил ко всем этим художникам некую приязнь, оказалось, что это не просто тряпки и ржавые железки, оказалось, это многоплановые художественные объекты, достойные всего. Впрочем, продержаться долго у Зимина не получилось, на инсталляции «Заблудшие лисы» он почувствовал некий перебор и решил вернуться в буфет, обрадовать себя чем-нибудь прохладительным. Однако, оказалось, всю газировку, квасы, лимонады, равно как и обычную воду, уже выпили, так что пришлось Зимину взять фруктового мороженого.

Вообще-то он ненавидел фруктовое мороженое, еще с детства, с той тяжелой, до глухоты в ушах, ангины, но в буфете ничего холодного не нашлось, поэтому Зимин взял две порции апельсинового льда и принялся с отвращением его грызть.

За этим его и застала Лара.

– Ты будешь смеяться, – сказала Лара. – Громким безрадостным смехом.

– Да я и так смеюсь, – Зимин продолжал хрустеть апельсином. – Громко и безрадостно. Спасибо тебе, Лара, это самая смешная пятница за последние полгода. Последний раз я так смеялся, когда Никус застрял в швейной машинке, а ты ее случайно включила.

– Нет, ты будешь смеяться по-настоящему, я тебя уверяю.

– Я и сейчас по-настоящему смеюсь.

Зимин взял и расхохотался. Раскатисто и идиотски, он так специально тренировался. Расхохотался, и все в буфете на него посмотрели, ну, примерно как смотрят на осквернителя святынь, а Лара тут же стукнула его кулаком в лопатку.

– Ладно, – прокашлялся Зимин. – Пойдем, посмотрим твое смешное.

Она потащила его куда-то в сторону, они протиснулись сквозь сгустившийся возле инсталляции «Пергамент» кружок ценителей и оказались в сумрачном углу, задрапированном выцветшими старыми материями, располосованными длинными царапинами, точно над ними поработала рысь или просто большая кошка. И опять Зимин не смог определить – это так задумано или это так получилось, хотя это было и не очень важно.

В углу под ободранными драпировками стоял старомодный столик из черного дерева, покрытый потертым зеленым сукном. На столике красовалась печатная машинка конструкции позапрошлого века, впрочем, Зимину вполне знакомой.

«Ундервуд».

Легендарный, у него у самого такой имелся, оставшийся по наследству от прапрабабки-машинистки, отреставрированный и надежный, как танк «Т-34».

Мертвый. В смысле, «Ундервуд» – в клавиатуру, как раз между буквами «р» и «о» был врублен штык. Длинный штык, то ли от австрийской, то ли от французской винтовки. Заслуженный, с многочисленными царапинами и зазубринами, указывавшими на славную боевую судьбу, с чуть потемневшими долами. Зимин немедленно представил, от чего могли потемнеть эти долы – от квашеной капусты, это если штык работал на кухне и им рубили припасы в щи, или от крови, если им кололи свиней, или они потемнели от своего прямого назначения, когда штык еще служил и убивали им совсем не животных, Зимин все очень хорошо это представил.

А сейчас лезвие штыка врезалось в машинную плоть, рассекая ее почти пополам, машинка поблескивала развороченными стальными деталями, которые вырывались из раны, точно внутренности, что производило немного удручающее впечатление. То есть не немного, штык, пробивший печатную машинку, удручал сильно. А еще Зимин вдруг понял, что это, пожалуй, талантливо. Вот эта самая работа, она его зацепила. Неприятно, как-то страшновато, пожалуй, а если еще подумать… Хорошо, что рядом не оказалось объяснительного старичка, но и без старичка Зимин видел, что «Ундервуд» убили. Закололи, как свинью. Прирезали. И что если взять и оторвать машинку от стола, на зеленом сукне обнаружится бурое кровавое пятно неправильной формы. Точно-точно.

В каретку был заправлен лист чуть желтоватой старинной бумаги, Зимин напряг зрение и увидел чуть неровные печатные буквы, на бумаге было написано «краткая история тьмы».

Зимин отметил, что название, в целом, нормальное, неплохое, как бы обещающее. Краткая история тьмы… А если вот так – «Краткая история Тьмы», то и вообще всю серию можно было бы так назвать. Не безликие «Хроника Страны Мечты», а вот так. Потому что ведь все, в сущности, сводится к появлению Тьмы, здравствуй, Тьма.

– Ну, как? – спросила Лара. – Впечатлило?

– Пожалуй. Это интересно. То есть я вижу мысль…

– Ты не понял, – остановила Лара.