Джура - Георгий Тушкан

Мы, старые джигиты, говорим: «Басмач — что волк, кто басмачу поверит, голову потеряет». А новые обрадовались. «Нам, говорят, слава будет, если басмачи сдадутся».

Много баранов зарезали для плова, со всех окрестных джейлау кумыс собирали. Почти весь свой запас риса на плов отдали. Лучших кашеваров позвали.

Пришли в кишлак басмачи. Оружие отдали. Линеза сам обыскал каждого басмача и говорит: «Все оружие отдали, больше нет».

«Вот, а вы не верили! — обратился Линеза к старым джигитам. — Все оружие отдали, сколько я говорил».

Мусу Линеза послал на это время в горы с теми, которые тоже очень спорили. Теперь мне понятно, зачем он это сделал. Боялся, чтобы Муса джигитов не поднял против него. Остальных бойцов послал на той. Не ждал вас. Басмачи нам своих коней подарили. Из рук в руки уздечки передали. «Мы, говорят, киргизы и вы киргизы. Не будем ссориться». Потом улак[49] устроили. Достурханы постелили на траве. Лепешки белые, конфеты, печенье — всего мы наложили.

Сели, начали есть. Тут около горы кто-то выстрелил. Линеза испугался. Поскакал. Мы едим, а из крепости вести бегут. Говорят, Муса прибыл. Тагая, Безносого и еще восемь басмачей Муса привел. Потом слышим: Джура зарезал Безносого.

А тут разнеслась весть, что сам Козубай в крепости. Вот тут и началось! Кзицкий кричит: «Чар-яр!» — «Чар-яр!» — закричали сразу все басмачи. По одну сторону мы сидим, по другую — они. Засунули басмачи руку за пазуху и вынули из-под халатов маузеры. Каждый из них стрелял в того бойца, который против него сидел. Многие и вскочить не успели.

Когда это случилось, я успел спрятаться. Потом из крепости на жеребце прискакал раненый Линеза. Он Кзицкому на руки упал. Линезу перевязали. А когда из крепости побежали по полю в кишлак пленные басмачи, я тоже побежал им навстречу, и со мною еще пять наших, что в живых остались. Я думал, что басмачи по своим стрелять не будут. Вижу, что из крепости из-за нас не могут стрелять по басмачам, крикнул: «Ложись!» Легли. А как басмачи пробежали, тут я из стороны в сторону прыгать начал. Другие тоже. Один я добежал… Рана — пустяк: руку прострелили, крови много потерял.

Да, потом басмачи опять «чар-яр» кричали и «Тагай!» кричали. Что, Тагай убежал?

Я еще слышал, как басмачи говорили: «Теперь кругом наша победа! Горный кишлак наш, крепость наша. Скоро весь Памир будет наш». Потом откуда-то из кибитки незнакомые баи вышли, начали что-то говорить.

— Ну, если Горный кишлак их такой же, как крепость, то дела их неважны, — заметил Козубай. — Они еще не знают, что у нас есть пулеметы. Но они узнают.

— В Горный кишлак я послал человека, — сказал Джура. — И когда я…

— Потом поговорим! — резко перебил его Козубай.

XI

Когда, поев баранины с лепешками, бойцы ушли, Козубай позвал Джуру к себе в кибитку и сказал ему:

— Джура, когда ты говоришь, думай, кому ты говоришь. В крепости было предательство. Кто мог бы подумать, что Линеза предатель! Ты знаешь, кто эти новые джигиты? Нет, не знаешь. А может быть, Биллял тоже…

— Биллял? Никогда!

— Я говорю: может быть. А ты при всех сказал, что послал человека, и чуть не сказал, что сам идешь. Это секрет. Косой знает, что ты послал человека?

— Знает, — ответил Джура.

— Плохо, — сказал Козубай. — Я ему не верю.

— Он мой друг! — гордо ответил Джура. — Он, может, и был раньше контрабандистом, но меня, своего друга, и наше дело он никогда не предаст: мы в тюрьме сидели вместе, я его знаю.

Козубай пожал плечами:

— Ну, слушай внимательно. Предатели рассчитывали на легкую победу и поэтому замки спрятали недалеко. А теперь, Джура, собирайся в путь. Возьми карабин, револьвер, побольше патронов и четыре гранаты. Ты тихо проползешь мимо сторожевых басмачей. Не трогай их, это почти наверняка выдаст твое присутствие, и тебе будет трудно скрыться. Не иди к самой границе. Двигайся напрямик через Алайскую долину. Обратись к первому же отряду любых наших советских войск, будь то пограничники или другие, — тебе помогут. Требуй, чтобы тебя тотчас же везли к старшему командиру, и передай это письмо. Если басмачи тебя поймают, проглоти его. На словах передай вот что. Крепость осаждена басмачами. По-видимому, они рассчитывали быстро взять ее и назначили ее сборным пунктом для своих сторонников. С каждым часом сюда прибывают люди, по-видимому исмаилиты. Имам Балбак на Памире. Тагай тоже. Крепость сковывает их действия. Я буду держаться до последнего патрона, но патронов мало. Кончатся мука и мясо — будем есть лошадей. Их здесь штук тридцать. Вода есть, и это самое главное, и воду будем экономить. Начальники знают, что надо делать, но не забудь слов: «Крепость связывает значительные силы». Повтори!

Джура повторил и сказал:

— Я проберусь в стан басмачей и похищу Тагая!

— И думать об этом не смей!

— Но почему? Почему ты не пошлешь с бумагами кого-нибудь другого? Я должен убить Тагая! Не могу сейчас уйти: он здесь. Понимаешь! Я никуда не уйду. Стреляй меня, руби меня — не пойду! Я ему отомщу… Тагаю одна судьба — моя пуля!

— И этот детский вздор говоришь ты, Джура? Ты молод, но хотел быть среди самых воинственных. Неужели ты до сих пор не понял, что твоя судьба — одна с судьбой всего трудящегося народа? Партия большевиков руководит народом. Каждый советский человек обязан честно выполнять ее задания. Великие батыры большевиков меньше всего думают о себе, а все силы свои отдают на борьбу за счастье всех трудящихся. Будь же и ты батыром! Только ты один из джигитов знаешь здешние места. Ты сможешь проползти, как змея, там, где никто не пройдет. Ты меткий стрелок, но слишком горяч. Ты будешь полезнее, если пойдешь за друзьями. То, что ты передашь, — это не просто бумажка. Это может решить судьбу басмачей. Ты выполняешь очень важное дело. Неужели ты окажешься недостойным доверия и я ошибался в тебе?

Джура схватил руку Козубая и крепко ее сжал.

— Я вырос в дикой пустыне, где были горы и бездны, — сказал Джура. — Первые чужие люди, которых я увидел, были басмачи. Ты знаешь, я их ненавижу, и Тагая больше всех. Больше ты никогда не услышишь от меня необдуманных слов. Это были последние. Обещаю. Скажи мне: я стану комсомольцем?

— Ты будешь комсомольцем, Джура, только… В чем дело? — спросил Козубай у Тага, появившегося в дверях.

— Товарищ начальник, вода ядовитая!

— Как — ядовитая? — в изумлении воскликнул Козубай. — Почему ты так думаешь? Кто сказал?

— Чжао напоил из хауза трех лошадей — они подохли! — быстро, задыхаясь от волнения, сказал Таг и замер, ожидая приказа.