Анима. Весь цикл в одном томе - Екатерина Соболь

– Чем? Залезу в общее хранилище, меня тут же выследят.

– В общее – не надо! Отдай мне лич-чное. Оно только твое, как и я. Чистая гр-русть! – Ларри сдавленно рассмеялся, но попугай глядел так серьезно, что он замолчал. – И я, и хр-ранилище – копилки на кр-райний случай. Вот он и пр-ришел!

– Или я могу поступить наоборот: развоплотить тебя и пополнить хранилище, а потом черпать оттуда, – разумно ответил Ларри.

– Ну и выбир-рай, что лучше: я или воспоминания о том, как тебя обидели, – буркнул попугай.

Он заглянул Ларри в лицо, вытянув шею, и какое-то время они смотрели друг на друга. Потом Ларри со вздохом погладил его пальцем по холодной спине. Кажется, ему очень нужен был друг – еще одно слово, которым новый словарь не рекомендовал пользоваться. Это слово в приюте передавали тайком, как огромный секрет: непонятное и запретное, что-то из старого мира, в котором никто из детей не успел пожить.

– Ты… – У Ларри сжалось горло. Монструм наверняка и так уже все слышал в его мыслях, но он заставил себя сказать вслух: – Ты мой друг?

Монструм хрипло засмеялся и ткнулся клювом ему в щеку.

– Я твой др-руг, – тихо проговорил он, и Ларри слабо, неумело улыбнулся.

– Забирай хранилище. Как мне его разрушить?

– Сам знаешь. Вижу, что знаешь. Просто не р-разрешаешь себе так сделать. А ты р-разреши!

Ларри запоздало понял, что в помещении уже не так темно, как было: там, где его ладони вжимались в попугая, по-прежнему горел серебряный отсвет. Может, попугай чем-то заразился, пока летал? Ларри фыркнул, прижал лоб монструма к своему и позволил себе упасть в хранилище грусти.

С тех пор как он был здесь с Нолой и Славой, ничего, конечно, не изменилось: Ястреб что-то отбирал у ребенка, другие призрачные дети толпились между кроватями. И все равно Ларри на секунду замер. Наверное, изменился он сам, потому что на этот раз чувствовал не боль, а что-то новое, тоже явно из списка запрещенных слов. Ребенок горько рыдал, пытаясь отстоять свое сокровище, и Ларри сделал то, чего никогда не делал здесь: подошел к мальчику вплотную.

В своем золотом хранилище Нола сказала, что может влиять на это место. Вдруг он тоже сможет? Ларри изо всех сил сосредоточился на одном желании: чтобы мальчик его заметил, – и тот наконец обернулся, не разжимая рук на предмете, окутанном дымкой.

Паренек задрал голову. Много лет он был просто запасом, из которого можно бесконечно выкачивать грусть, и сейчас Ларри впервые заметил, какой он несчастный, злой и дикий на вид. Встрепанные черные кудри торчали, примятые с одной стороны, – очевидно, до этого ребенок спал. Видеть свою взрослую версию он был совсем не рад – смотрел перепуганно, будто Ларри даже опаснее, чем суровый воспитатель.

– Эй, – негромко позвал Ларри. – Привет.

Монструм был прав. Он откуда-то знал, что нужно сделать, – и, наверное, знал всегда. Ларри потянул у Ястреба из рук предмет, который тот отбирал. И как только он его коснулся, пелена, окутывающая предмет, растаяла.

От неожиданности он чуть не разжал руку. В ней был мягкий, сшитый из ткани попугай. Давным-давно, еще до Империи, такие штуки под названием «игрушки» держали во всех семьях: набитые тканью фигурки животных и птиц, которые почему-то очень нравятся детям.

Когда Ларри вместе с другими гардианами арестовывали любовнобольных, их дети часто держали в руках такие штуки. Детей высылали в приют, к родителям применяли камелию и отправляли на общественно полезные работы. Игрушки, конечно, при этом забирали, и дети всегда плакали, но Ларри и остальные продолжали делать свою работу: отбирать глупые тканевые поделки, увозить плачущих детей в приюты, а игрушки сжигать. Ларри ни разу не вспомнил, что однажды у него была такая. Ни разу.

И сейчас, стоя в хранилище, Ларри мягко потянул попугая к себе. Мальчик увидел, что его игрушка теперь у Ларри, и зарыдал пуще прежнего: безнадежно, с хрипом, прижав руки к лицу.

Попугай оказался потрепанный, ткань на швах истерлась до дыр. У этого несуразного создания с глазами из блестящих камешков был такой же гребень, как у его будущей теневой копии. Толстенькие крылья смешно торчали в стороны, лапы болтались в воздухе.

Монструм создается в день совершеннолетия: вся личная Тень, какую ты накопил, принимает форму чего-то, имеющего для тебя значение, даже если ты уже и сам не помнишь какое. Похожим образом Слава, очевидно, выбрал себе прозвище Медведь.

Ларри сглотнул. Так вот почему его монструм стал попугаем – это было единственное, что он успел в своей жизни полюбить и потерять, а, как известно, ничто не создает такую густую Тень, как потеря любви.

– Эй, – выдавил Ларри и опустился на одно колено, положив игрушку на пол.

Мальчик сжался, когда Ларри отвел его руки от лица. Он знал, что игрушку сейчас заберут навсегда.

– Я… – начал Ларри и осекся. У него язык не поворачивался говорить такие слова, и все же он себя заставил. – Я твой друг. Слышишь? Я друг.

Мальчик недоверчиво, устало глянул на него. Он уже выучил, что никаких друзей не бывает.

– Вот, держи. – Ларри поднял игрушку и сунул ему в руки. – Ее никто больше не отнимет. Она твоя.

Это выглядело как хитрый прием, чтобы потом отнять еще больше, и мальчик испуганно шагнул назад.

– Ты ни в чем не виноват. – Ларри осторожно потрепал его по встрепанным кудрям. – Ты не сделал ничего плохого. Прости, что я тебя тут оставил. Мы уходим, я тебя забираю, слышишь?

Мальчик, настороженно глядя ему в лицо, сжал игрушку крепче. Она на секунду вспыхнула серебристым, а потом он обхватил ее и замер, уткнувшись в старую ткань.

– Идем отсюда, – шепотом сказал Ларри и обнял его поверх тряпичного попугая.

Игрушки, конечно, были строго запрещены, но мальчик как-то умудрился скрывать свою очень долго, прежде чем воспитатель обнаружил их в кладовке спящими в обнимку. Ларри с внезапной гордостью подумал, что этот ребенок был совсем не дурак. Неудивительно, что из него вырос отличный гардиан.

Ларри крепче прижал к себе мальчика и последний раз глянул, как дети толпятся между кроватей, а Ястреб равнодушно нависает над всеми. А потом закрыл глаза и почувствовал, как все это оплывает, растворяется, словно туман. Еще несколько секунд, когда все остальное уже исчезло, мальчик казался совершенно настоящим, он сонно положил голову Ларри на плечо, все так же отчаянно стискивая игрушку. Потом исчез и он – и Ларри понял, что стоит на одном колене все в том