Солдат, не спрашивай - Гордон Диксон

— Я должен напомнить вам, что вы по-прежнему заряжены — только теперь уже иной силой. Самопожертвование Джэймтона, пытавшегося спасти своих людей, изменило вас.

Эти слова были подобны удару кулака в живот — и удару сильному, вроде того, что я нанес Джэнолу Марату, когда бежал из штаба Кенси. И, несмотря на лившийся на нас солнечный свет, меня начало трясти.

Все именно так. Я не мог этого отрицать. Я насмехался над любой верой, составляя планы и раскручивая все так, как мне того хотелось. Джэймтон, отдав свою жизнь во имя веры, расплавил и изменил меня, как молния плавит и изменяет поднятый вверх клинок меча, когда внезапно ударяет в него.

— Это бесполезно, — произнес я, все еще дрожа, — Это ничего не меняет. Я недостаточно силен, чтобы что-то сделать. Все ушло на борьбу против Джэймтона, но он выиграл.

— Вы сражались все время против своей собственной натуры, одновременно сражаясь с ним, — произнес Падма. — Посмотрите на меня, Там.

Я взглянул на него, и его карие глаза притянули меня, как магнитом.

— Цель моего приезда сюда все еще не достигнута, — произнес он, — Помните, Там, как в офисе Марка Торре вы обвинили меня в гипнотическом воздействии?

Я кивнул.

— Это был не гипноз — или не совсем гипноз, — произнес он. — Все, что я сделал, — это просто помог вам открыть канал между вашим сознательным и подсознательным «я». А теперь, после Джэймтона, у вас хватит смелости позволить мне еще раз приоткрыть этот канал?

Его слова повисли в воздухе. И в это мгновение из церкви донесся сильный, гордый голос, читавший молитву. Я увидел солнце, пытающееся пробиться сквозь облака над нашими головами. И в то же время перед моим мысленным взором предстали темные стены долины, описанные мне Падмой тогда, в Энциклопедии. Они по-прежнему высились, нависая надо мной с обеих сторон. Только на этот раз впереди сиял яркий свет.

Я вспомнил о молниях, и сама мысль о попытке вновь оказаться там наполнила меня болезненной безнадежностью. Я уже не был так силен, чтобы лицом к лицу оказаться с молниями. А быть может, и никогда не был.

— Ибо был он воином своего народа, который есть народ Господен, и воином Господа, — доносилась до нас молитва, — и ни в чем он не изменил Господу, который есть Отец наш и Владыка всемогущий и правый. И пусть он покинет нас и придет в ряды тех, кто, скинув с себя оковы жизни, будут благословенны в Господе.

Я услышал это, и неожиданно чувство несомненного возвращения домой, в вечную твердыню непоколебимой веры моих предков, наполнило меня. И ряды тех, кто никогда не испытывал колебаний, сомкнулись вокруг меня. И в это мгновение я вдруг ощутил, что должен был чувствовать Джэймтон, находясь рядом со мной и стоя перед необходимостью выбора жизни или смерти для себя на Сент-Мари.

— Начинайте, — услышал я свой голос.

И оказался во тьме. Меня швыряло и било, и бросало в окружившем меня яростном и сильном смерче. Я старался выбраться к свету и открытому воздуху поверх этих ураганных туч. Но усилия оказались недостаточны, и я покатился вниз. Вниз, а не вверх — и тогда наконец я понял.

Все эти годы я создавал в себе этот смерч жестокости, мести и разрушения. И как я обращал эту силу против других, так теперь она обратилась против меня самого, унося все ниже и ниже, все дальше во тьму, пока свет не померк в моих глазах.

И я падал вниз, но когда уже затерялся в полной тьме и готов был сдаться, то обнаружил, что не могу. Что-то во мне не желало этого. Оно продолжало и продолжало сражаться.

Именно это так никогда и не смог убить во мне Матиас. В этом были Леонид и его триста спартанцев, защищавших Фермопилы; скитания израильтян по пустыне и переход Красного моря; сияние Парфенона на Акрополе и тьма дома моего дяди.

Все это было во мне — непреклонный дух людей, которые не желали сдаваться.

Я пытался поразить Джэймтона в том, в чем он был сильнее всего, — исключительно из-за моей собственной слабости. Именно это имел в виду Падма, когда говорил мне, что я сражаюсь против себя, хотя сражался я с Джэймтоном. Вот почему я проиграл, противопоставив мое ничем не подкрепленное неверие его несгибаемой вере. И все это было скрыто во мне!

Теперь я это понимал. И словно звон победных колоколов, зазвучал голос Марка Торре, что-то говорящий мне. И голос Лизы — именно она понимала меня гораздо лучше, чем я сам. И когда я подумал о ней, то опять услышал голоса.

Они снова окружили меня, как это было в тот день, в Точке Перехода Индекс-зала Конечной Энциклопедии. Голоса сомкнулись вокруг подобно крыльям, унося меня вверх, неудержимо вверх, сквозь мятущуюся тьму. Я ощутил чувство бесстрашия, родственное бесстрашию Кенси, веру, подобную вере Джэймтона, и жажду познания — не меньшую, чем у Падмы.

И при этом все, взращенное во мне Матиасом — зависть, страх перед людьми молодых миров, — смыло с меня раз и навсегда. Будучи человеком Земли, я являлся исходным базовым материалом и одновременно был частью их всех, там, на Молодых мирах, и нес в себе самом частицу каждого из них.

Наконец я прорвался сквозь тьму на свет — и вдалеке, словно в конце длинного тоннеля, я увидел Падму.

— Теперь вы видите, — говорил он, — почему так нуждается в вас Энциклопедия. Вы, в самом себе преодолев пропасть между людьми осколочных культур и теми, кто рожден на Земле, сможете внести свое видение этого в Энциклопедию. Так что, когда она будет достроена, она во многом сможет помочь тем, кто этого не видит, и таким образом начнется неизбежный процесс воссоздания, когда люди осколочных культур воссоединятся с человеком Земли — базовым человеческим материалом, — создав человека новой формации.

Мощный взгляд Падмы, казалось, на мгновение смягчился под лучами солнца. И улыбка слегка погрустнела.

— Вы проживете дольше меня и увидите больше. До свидания, Там.

Неожиданно перед моими глазами возникла Энциклопедия — какой она должна быть в моем представлении. Я буду работать иначе, чем Марк Торре. Я сохраню его имя как символ и видимость того, что Энциклопедия продолжает строиться в соответствии с подготовленными им планами. Я стану лишь одним из членов Совета Управляющих, которые теоретически будут иметь равные со мной полномочия.

Но в действительности управление я незаметно возьму в свои руки. Путешествуя по Земле, я буду одновременно следить за строительством, а также подавлять усилия тех, кто попытается противодействовать созданию Энциклопедии.

Но Падма уже повернулся, чтобы покинуть меня. Я не мог просто так отпустить его. С трудом я оторвал свой мысленный взор от будущего и вернулся назад, в день сегодняшний, к ослабевающему дождю и усиливающемуся свету солнца.

— Подождите, — произнес я. Он остановился и повернулся ко мне. Мне было трудно выразить сейчас то, к чему я пришел. — Вы…

Язык отказывался мне повиноваться.

— Вы не сдались. Вы верили в меня все это время.

— Нет, — ответил он.

Я непонимающе смотрел на него. Но он лишь покачал головой.

— Я должен был верить результатам моих вычислений, — Он слегка улыбнулся, словно извиняясь. — А мои вычисления не оставили никакой надежды относительно вас. Помните прием в честь Донала Грэйма на Фрайлянде? У нас уже имелось довольно много информации, полученной из Энциклопедии за пять лет, но все-таки возможность вашего самоспасения казалась слишком незначительной, чтобы планировать что-либо. Даже на Маре, когда мы вас вылечили, вычисления по-прежнему не давали вам почти никакого шанса.

— Но… но вы оставались все время рядом со мной… — запинаясь, выдавил я, уставившись на Падму.

— Не я. Только Лиза, — ответил он. — Она так никогда и не сдавалась в отношении вас, начиная со случая, что произошел в офисе Марка Торре. Она рассказала нам, что нечто… нечто подобное искре проскочило между вами, когда вы с ней разговаривали во время экскурсии, еще до того, как вы прошли в Индекс-зал. Она верила в вас даже тогда, на приеме в честь Грэйма, а вы отшвырнули ее. И когда мы начали лечить вас на Маре, она настояла на том, чтобы включиться в процесс лечения, так что мы эмоционально связали ее с вами.

— Связали. — Это слово не имело для меня никакого смысла.

— Да, теперь, если она вас когда-нибудь потеряет, то будет страдать так же, если не сильнее, как страдал Ян Грэйм из-за потери своего брата-близнеца — Кенси.

Он замолчал и посмотрел на меня. Но я по-прежнему не мог собраться с мыслями.

— Я все еще… не понимаю, — произнес я.

— Никто из нас, насколько показывали наши расчеты тогда, не понимал, да и сейчас не может понять, что произошло. Наверное, если она была к вам привязана, то, естественно, и вы, в свою очередь, были привязаны к ней. Но это походило на попытку привязать стрижа нитью к пальцу гиганта. Правда, Лиза считала, что это все равно может чем-то помочь.