Приключения Оги Марча - Сол Беллоу

На ней были бархатные домашние туфли на шнурках; темные волосы, уложенные в затейливую прическу, оранжевая юбка; глядела она мягко и ласково. «Неужели можно так хорошо выглядеть и не иметь любовника?» - думал я, и мысль эта наполняла сердце тревогой.

Ну а чем занималась она? Получить ясный ответ оказалось затруднительно. Она перечислила множество дел - женские колледжи, карьера певицы, фортепиано и так далее, о чем свидетельствовали и театральные фотографии, и старенькая, десятых годов, швейная машинка, наличие которой я связал с пошивом театральных костюмов; на стенах висели ее картины - цветы, апельсины, кровати, обнаженные фигуры в ванне. Была упомянута и работа на радио, в USO[202] и кабаре «Стейдж-дор кэнтин». В общем, успевай только следить.

- Тебе нравится мой дом? - спросила она.

Собственно, речь шла о гостиной, длинной, с высоким потолком и старомодной роскошной лепниной в виде груш и музыкальных инструментов. Комнатные растения, пианино, широкая резная кровать, аквариум с рыбками, кот и собака. Собака была в летах и дышала тяжело, с присвистом. Кот заигрывал со Стеллой, царапая ей ноги. Я быстро отфутболил его, отогнав газетой, но Стелле это явно не понравилось. Кот прыгнул ей на плечо, и когда она сказала: «Поцелуй, Джинджер, поцелуй», - принялся лизать ей лицо.

Через дорогу находились какие-то пошивочные мастерские, и сквозь зарешеченные окна вылетали лоскуты материи. Гудели самолеты, разрезая синеву на пути из Британии в Калифорнию. Стелла разлила принесенное мной вино. Выпив, я почувствовал пульсацию и боль в голове на месте травмы. Я был возбужден и охвачен любовным трепетом, но считал невозможным оскорбить ее достоинство - хотелось уйти от того ее образа, который преследовал меня еще со времени Куэрнаваки. Почему она должна верить моим теперешним чувствам? Может, мне и самому не стоит им верить? Что, если она подобна Крессиде, по выражению Эйнхорна, характеризовавшего так Сисси Ф.?

- Я хочу отдать тебе деньги, которые ты так любезно мне одолжил.

- Пожалуйста, не надо. Я не из-за этого пришел.

- Но возможно, сейчас они не были бы для тебя лишними.

- Да я еще не истратил жалованье за прошлый месяц!

- Отец присылает мне деньги с Ямайки. Он сейчас там обосновался. На них, конечно, не проживешь. В последнее время я не очень-то обеспечена.

Это была не столько жалоба, сколько надежда на лучшее будущее.

- Оливер сильно меня подвел. Я ведь целиком от него зависела. Считала, что люблю. А ты любил девушку, с которой тогда был.

- Да, - ответил я, радуясь, что не лгу.

- Представляю себе, как она меня ненавидела.

- Сейчас она где-то на Тихоокеанских островах, замужем за капитаном.

- Прости.

- Не извиняйся. Это древняя история.

- Я очень раскаивалась потом, чувствовала себя виноватой, но ты единственный согласился мне помочь. Я и представить себе не могла…

- Я рад, что сумел посодействовать. Ну а что касается дальнейшего, то я просто не удержал свои чувства.

- Приятно, что ты так считаешь. Но знаешь… теперь это дело прошлое, поэтому могу признаться… мне тогда показалось, что мы в одинаковом положении. Ведь сколько разговоров было, будто она…

- Поехала охотиться без меня. - Я искренне надеялся, что Стелла не заговорит о Талавере. _

- Ты тоже, сам того не зная, вляпался в неприятную историю. Впрочем, может, ты и заслужил неприятности, также как и я. Поделом мне! Я же с ним в Голливуд метила, а Мексика была маленьким отклонением от маршрута. Он собирался сделать из меня звезду. Ну не смешно ли?

- Вовсе нет! Из тебя могла бы получиться настоящая звезда. Но как Оливер собирался это осуществить, зная, что его ждет тюрьма?

- На время он отложил свой план. Пока я влюблена.

Слово это ударило меня будто током.

- Я возносилась все выше и выше, в иные сферы, изобретая преступные уловки во имя достижения цели.

Кот терся о мои ноги. Казалось, что страсть переполняет меня и сейчас хлынет наружу через нос, вместе с кровью. Я ощущал себя то тяжелым, то невесомым как перышко, готовым устремиться ввысь и влиться в неземной хоровод душ, легких и светлых, как ее душа.

- Нет, хуже, чем смешно, - язвительно бросила она.

Хуже? Это она о цене, заплаченной за успех? Зачем она

это говорит? Ее потребность в такого рода объяснениях меня коробила и причиняла боль. Хорошо, что я сидел, иначе ноги могли бы мне отказать.

- Что, что такое? - участливо спросила она. - Только не смейся!

Я сказал:

- Это когда я ходил в бинтах и резался в покер у китайца, ты считала, будто мы в одинаковом положении?

- Наверно, ты помнишь, какими взглядами мы обменялись в баре, где была еще эта обезьянка…

- Цепохвостый медведь.

Она сложила руки на тесно сведенных коленях - поза, наполнявшая меня восхищением и одновременно желанием, чтобы она села как-то иначе, - и сказала:

- Оставаться всегда честным и искренним на сто процентов - нечего и пытаться. Научиться бы искренности хотя бы процентов на семьдесят пять!

Ей-богу, она казалась искренней на сто десять, если не на двести процентов!

И против воли у меня вырвалось:

- Вот играть в загадочность - это плохо. Мир и без того полон тайн.

- Я и стараюсь в загадочность не играть. С тобой-то во всяком случае.

Она говорила честно. Я это знал. Почувствовал по тому, как у нее перехватило горло от нахлынувших эмоций, как беспомощно прозвучали эти слова. И мое тело, словно выросшее в объеме, сильное, напряженное, вдруг тоже ослабело от душевных переживаний. Мне хотелось броситься к ней, обнять колени, но я решил выждать. Почему я подумал, будто это возможно и правильно? Потому что этого хочется мне?

Я сказал:

- Ты, наверно, понимаешь, какие чувства я сейчас испытываю. Если я ошибаюсь, лучше скажи.

- Ошибаешься? Зачем ты это говоришь?

- Ну, во-первых, я провел с тобой слишком мало времени. Ты можешь подумать, что я тороплю события.

- Ну, а во-вторых? Почему ты медлишь с ответом?

Разве речь моя была замедленной, не такой, как всегда?

Не замечал!

- Во-вторых, я чувствую, что совершил ошибку в Куэр- наваке тем, что вернулся.

- Возможно, сейчас ты это исправишь, - произнесла она.

И я бросился к ее ногам и обнял их. Она склонилась ко мне.

Меня сжигало нетерпение, но она не спешила. Она сказала:

- Животных лучше запереть в кухне.

Она надела поводок на собаку. Я взял на руки кота, и мы отправились. Дверь там не имела ни крючка, ни замка, а запиралась на погнутый гвоздь. Потом Стелла сняла покрывало с кровати, и мы помогли друг другу раздеться.

- Что это ты там бормочешь? - шепнула она, когда мы легли в постель.

А я и не знал, что произношу какие-то слова. Я боялся, не ударится ли она головой о стену, и придерживал ее руками.

Стелла поняла меня и изменила позу. Я осыпал ее жадными поцелуями, всюду, куда мог дотянуться губами, пока она сама не впилась в мой рот, прижавшись всем телом в страстном порыве. Теперь никаким усилием я не мог бы отвратить неизбежное, нечего было и пытаться.

Будь она пустой кокеткой или коварной и циничной обольстительницей, это ничего бы не изменило. Как не имели значения ни моя неисправимая глупость и нелепость, ни легкомыслие. Все оказалось не важно. Глубинная суть ее, как и моя, была проще любых описаний и характеристик.

Я признался, что люблю ее. И не солгал. Я так чувствовал. Кончились мои беды и тревоги, я достиг предела своих желаний, и это явилось завершением. Весь день мы провели в постели, целуясь, нашептывая нежности, любя друг друга, а за окном свежий воздух отливал синевой и солнце плыло в вышине во всем своем великолепии и блеске. Встали мы только для того, чтобы вывести собаку по кличке Гарри. Кот бродил по кровати, топча нас лапами. За все время мы никого не видели, кроме двух стариков, которые напротив нас за рабочим столом в мастерской резались в карты.

Однако к утру понедельника мне следовало прибыть на базу. Стелла разбудила меня среди ночи, заставила одеться и проводила к метро.

Я приставал к ней с вопросом, выйдет ли она за меня замуж, но она лишь сказала:

- Ты так спешишь разом оставить позади все тревоги, так хочешь ясности и определенности, что можешь совершить ошибку.

Уже светало, а мы спускались по головоломно крутой лестнице под стеклянно-стальным сводом восточного вестибюля станции при мертвенном, как пожухший букет, приглушенном свете дежурной лампочки. В синих ее лучах мы нежно целовались, пока не начал накрапывать дождь и тапочки Стеллы не набухли влагой.

- Иди домой, дорогая, - сказал я.

- Ты будешь мне звонить? При первой же возможности?

- Ты меня любишь?

- Конечно, люблю.

Всякий раз, когда она это говорила, сердце мое наполнялось счастьем и благодарностью, а по спине ползли мурашки. Как будто плывешь в теплом море и чувствуешь чье-то невидимое присутствие, тихое, как немой орган, как едва слышное копошение проснувшейся птицы в траве на берегу.