Хромой Орфей - Ян Отченашек

Кашель заставил его умолкнуть. Бланка заметила, что он вынул из кармана платок.

В воздухе замелькали снежинки, они опускались ей на волосы, таяли на лбу. Вдали по мосту бежал трамвай, словно толкая перед собой тусклый конус света.

- Не сердитесь на меня за то, что я вам сейчас скажу. Может, это и напрасно, но вы поймете, что в наше время... И то, что я сообщу вам, никому не рассказывайте. Уверяю вас, что это все равно не поможет.

Бланка почувствовала себя обиженной, хотя все еще не знала, что он имеет в виду.

- Это вы так обо мне думаете? Я не доносчица.

- Я мало знаю вас, приходится быть осторожным.

Бланка нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Паузы, которые он делал, раздражали ее. Она подняла взгляд и спросила напрямик:

- О чем, собственно, будет разговор?

- Тише, пожалуйста, - сказал он и добавил: - О Зденеке.

Он совсем невыразительно произнес это имя, но она почувствовала, что он волнуется и не может подавить свое волнение. Опять наступила пауза.

- А что с ним? - испуганно спросила она. - Вы что-нибудь знаете?

- Кое-что знаю. Но прежде скажите, что знаете о нем вы.

- Мало. В общем почти ничего. Только то, что он жив. И все еще ждет суда. Вся надежда на то, что война кончится раньше, чем его будут судить, тогда он уцелеет. Больше я ничего не знаю. А вы?

Незнакомец стоял перед ней странно неподвижный и скупой на слова, кашлял и смущенно запинался. Бланку раздражало, что он задает ей вопросы, вместо того чтобы отвечать.

- А получаете вы от него какие-нибудь вести? Я имею в виду письма.

- Нет, писем нет. Это невозможно, ему не разрешают писать. Только устно. А... а откуда вы знаете?

Она заметила, что он отвернулся, с минуту смотрел в темень над водой и молчал. Видимо, он в чем-то колебался, но потом сказал спокойно и даже как-то между прочим:

- Мы знаем, кто передает вам эти сообщения. - И еще тише и без выражения назвал имя.

От изумления у Бланки перехватило дыхание.

- Да, он. Ну и что же? - наконец прошептала она, но тотчас ощетинилась и на минуту потеряла самообладание. - Для этого вы пришли? Чтобы сказать мне это? Ведь я вас не знаю! Кто вы такой? И кто это мы? «Мы знаем»?

- Успокойтесь, - сказал он и взял ее за руку. В этом прикосновении не было ничего подозрительного, и она не воспротивилась. - Мы не враги Зденека.

- Ладно, допустим, я вам верю, но при чем здесь... Ах да, понимаю. Вы хотите пристыдить меня? Бог мой... Думаете, что я потаскушка, которая путается с немцем за шубку или за сигареты? Так? Уверяю вас, все, что я делаю, - все, все! - это только ради Зденека. Для того, чтобы он уцелел. И я буду продолжать, думайте обо мне что хотите! Мне на все это наплевать! Поняли?

Она захлебнулась слезами и закусила губы.

- Никто не подозревает вас в чем-то дурном, - прервал он ее встревоженным тоном. По-видимому, она повергла его в еще большее смущение. - Только в некотором легкомыслии... Впрочем, в ваши годы...

- Какое вам дело до моих лет? - прервала она его с мучительным нетерпением. - Могу я что-нибудь сделать для Зденека? Как-нибудь ему помочь? Скажите мне - и я все сделаю! Нужно вам что-нибудь выведать или... может быть, я должна... Да говорите же, ради бога!

- Нет, ничего, ровно ничего. Это не в ваших силах. И пожалуйста, говорите тише.

Она ничего не понимала.

- Зачем же вы меня вызвали?

- Надо было поговорить. Может быть, это уже бесполезно, но все-таки... имеет смысл знать правду, какой бы она ни была. Как вы думаете?

Бланка не понимала, к чему он клонит. Ей казалось, что незнакомец с величайшим усилием выдавливает из себя слова, что он охотно повернулся бы и ушел, скрылся в потемках. Он запинался, как ученик, вызванный к доске, и не знал, что делать с ее рукой, которую держал в своей. Это тронуло Бланку и побудило ее помочь ему.

- Вы знаете Зденека? Вы, вероятно, были вместе с ним? Говорите же, я не отпущу вас, пока вы мне все не расскажете. Видели вы его?

- Нас вместе допрашивали. В один и тот же день.

- Когда? Когда это было?

- Год назад. В начале февраля.

- А с тех пор?

- Не видел.

Он опять отвернулся, замолчал и хрипло покашливал.

«Не видел...»

И тогда в тишине, в пустой и зыбкой тишине, наступившей за его последними словами, - даже ветер перестал дуть, словно по сигналу режиссера, - в душе Бланки шевельнулась догадка, еще смутная, безотчетная, подобная удару в незащищенное место, подобная ослепительной вспышке, от которой захватывает дыхание. Нет, нет, кричал в ней инстинкт самосохранения, нет, нет, пусть он не говорит, пусть молчит, пускай уйдет отсюда. Нет!..

Она услышала свой, но какой-то чужой голос:

- Что со Зденеком? - Это сказал в ней кто-то другой. Кто-то, идя ва-банк, напрямик задал этот вопрос.

И тогда незнакомец взял ее за плечи, и руки его дрогнули, а ей страшно хотелось сбросить эти руки, вырваться из них, пока еще есть время, отогнать нечто, что надвигалось. Нет, что это он говорит? - я не хочу!

- Будьте мужественны...

«Нет, нет, я не хочу быть мужественной!» - молча кричало все ее существо.

- Он умер. Уже давно...

Непроглядная тьма. Даже не больно. В первый момент Бланка ничего не чувствовала. Почти ничего. Это оказалось необычайно просто - всего два слова. Бланка почувствовала, что на нижней губе у нее прилипла одинокая снежинка, и слизнула ее языком.

- Это невозможно, - возразила она чужим голосом.

Она была потрясена. Овладей же собой, начинается второе действие, занавес, тихо шелестя, поднялся до колосников, а ты ошеломленно стоишь и качаешь головой, как капризный ребенок, ты совсем не подготовлена к выступлению... Всю жизнь тебя преследует сон, что кто-то вытолкнул тебя полуодетой на сцену, ты не помнишь ни словечка из роли, ты совершенно беспомощна и в страхе ждешь, когда же тишина в зале взорвется криками и тебя освищут... и вдруг, слава богу, просыпаешься, уже утро, скверное, но настоящее утро, и тебе пора на завод...

- Невозможно!

Зачем вы мне это говорите? Ведь я сплю с ним, понимаете?.. Я сплю с ним ради того, чтобы... Я-то ведь знаю зачем, знаю что... С какой бы стати я с ним спала, если бы... И вдруг ее прорвало:

- Нет, нет! Вы лжете! Собственно, кто вы такой? Могильщик?

Он осторожно закрыл ей рот рукой, она металась под ней, пока не утихла. Он лжет, это не может быть правдой! Он лжет, чтобы сбить ее с толку, чтобы она уступила. Ей захотелось смеяться: это же смешно! Но слезы не приходили. Что же происходит? Она идет, и рука чужого человека, лица которого она не видит, обняла ее за плечо и ведет неведомо куда, неважно куда, и этот человек говорит, говорит, говорит...

- Я не могу сказать вам всего... Только то, что нужно знать вам... Его убили сразу, на допросе... Он вел себя смело, кинулся на одного из них... Я как раз был при этом... Зденек был сильный человек... и, может быть, слишком вспыльчивый... Они ничего не добились от него, ровно ничего... потому, наверно, все мы и уцелели... Он понимал, что его ждет, знал, что у него нет надежды...

Ясно, с мучительной отчетливостью она слышала стук каблуков по бетонной дорожке меж ободранных кустов, медленные шаги, какими идут за гробом - раз, два! - необычное погребение без венков и серебряных лент, без гнусавого пенья наемных певчих, без слез... Она идет одна с незнакомым человеком за невидимым гробом, идет с ним, а он, покашливая, говорит, и от этого можно сойти с ума, его слова падают на гроб подобно комьям земли, подобно кускам вязкой глины...

Нет, нет, он лжет!

- ...они не сообщили вам потому, что он жил под чужим именем, да и вообще они часто не утруждают себя такими вещами. А позднее уже была причина не говорить вам, вы сами понимаете... И вы должны знать, что тот, кто передавал вам вести от брата... тот, кто обманул вас, был там. Он самый худший из них... интеллигентный зверь... От нас он не уйдет, если только будет жить на нашей земле... Поняли?..

...Трамвай куда-то увозит Бланку, вздрагивая на рельсах, а она стоит на пустой площадке, вцепившись пальцами в медный поручень, и глядит в темноту улиц.

- Уж не плачете ли вы, барышня? - произносит за ее спиной хрипловатый голос. Бланка оборачивается. Глаза кондуктора за стеклами очков сочувственно глядят на нее. - Кто-нибудь близкий умер?

Бланка кивнула.

- Да.

В нише подъезда она раскрывает сумочку: ключ, где же ключ? Потом медленно поднимается по темной лестнице, ежась от холода. Она еще владеет собой, она идет и идет, не понимая и не веря, зажигает свет, с трудом доходит до кресла, сваливается как подкошенная, сидит в промокшем пальто, стучит зубами и глядит в пустоту, не замечая времени, не находя слез. Она разглядывает ногти, заводит часы, проводит рукой по мокрым волосам, потом обводит взглядом стену, останавливается на портрете над кроватью, и только тогда у нее вырывается крик.

Зденек, безмолвно произносит она, не зная, что делать дальше, и ей хочется умереть.