Ангел тьмы - Калеб Карр

— Не стоит, Сара, — перебил доктор. — Не будем снабжать Дэрроу дополнительным оружием, пытаясь сдружиться с его свидетелями. — Взгляд его черных глаз переместился на заднюю дверь зала, и доктор улыбнулся. — Могу лишь представить, что там сейчас происходит…

А происходил там, как мы позже узнали от мистера Пиктона, полный отчет помощника окружного прокурора перед судьей о том, что же привело всех нас в Боллстон-Спа. Похоже, частные детективы мистера Дэрроу (которые, как выяснилось, были на самом деле частными детективами мистера Вандербилта) с помощью нью-йоркского Сыскного бюро и разных служащих «Родильного дома» и больницы Святого Луки составили довольно неплохое представление обо всех наших последних действиях в отношении Либби Хатч. Мистер Дэрроу, кажется, не знал лишь о деле Линаресов, а мистер Пиктон позаботился о том, чтобы не выдать никаких сведений на сей счет. Судья Браун раздраженно выслушал все эти новости, и хотя они нимало не способствовали его дальнейшему расположению к мистеру Пиктону и остальным из нас, после них он лишь утвердился в своем намерении исключать из протокола дела все не связанные с ним вопросы. Он весьма жестко поставил перед этим фактом мистера Дэрроу: отныне защита может говорить, что ей вздумается, о личных или профессиональных мотивах и методах доктора, но не смеет поднимать тему прочих заявлений или расследований. Мистер Дэрроу возразил, что без привлечения прочих расследований будет тяжело представить точную картину истинных побуждений доктора, но судья, как и предполагал мистер Пиктон, твердо стоял на своем, заявив, что дело Хатч следует рассматривать по его существу. Он предостерег мистеpa Дэрроу от новых попыток запудрить присяжным мозги неожиданными вопросами, которые будут исключаться из протокола (но, разумеется, их нельзя было исключить из человеческой памяти), после чего эти трое вернулись в зал суда, и защита продолжила опрос доктора.

— Доктор Крайцлер, — сказал мистер Дэрроу, когда наконец расселись зрители на галереях. — Чем именно вы занимаетесь, сэр?

— Я алиенист и психолог, — ответил доктор. — В этом качестве работаю в большинстве нью-йоркских больниц. Кроме того, я при необходимости провожу для города оценки психической дееспособности и выступаю свидетелем-экспертом в таких процессах, как этот.

Мистер Дэрроу порывался уже было задать следующий вопрос, но тут доктор продемонстрировал, что имел в виду, когда сказал, что выучился кое-чему у адвоката защиты:

— Однако я должен добавить, что в настоящее время не являюсь действующим директором Института в связи с судебным расследованием дел в нем, начатым после самоубийства недавно поступившего к нам мальчика.

Расстроенный тем, что шанс лично вытрясти эти сведения из доктора ускользнул, мистер Дэрроу спросил:

— Фактически вам было приказано не возвращаться в Институт в течение шестидесяти дней, верно?

— Да. Подобное решение — не редкость для суда с учетом имеющихся обстоятельств. Оно позволяет более свободно и эффективно расследовать, что же вынудило мальчика лишить себя жизни.

— И следствию уже удалось обнаружить какие-либо ответы на вопрос, почему мальчик лишил себя жизни?

Доктор почти незаметно опустил глаза:

— Нет. Не удалось.

— Это, должно быть, особенно разочаровывает человека, большую часть жизни старающегося помогать детям.

— Вряд ли разочаровывает. Озадачивает, это верно. И тревожит.

— Ну, я не алиенист, доктор, — изрек мистер Дэрроу, подойдя к присяжным. — Но, на мой взгляд, озадаченность и тревога вместе как раз без особого труда могут составить разочарование. Вы не согласны?

Доктор пожал плечами:

— Возможно.

— А человек, разочарованный в одной области, вероятно, захочет найти удовлетворение в другой — по крайней мере, так всегда казалось мне. — Вернувшись к своему столу, мистер Дэрроу взял с него книгу. — Скажите — вы знаете доктора Адольфа Майера?[56]

Доктор кивнул:

— Конечно. Он мой коллега. И друг.

— Похоже, дети тоже представляют для него особый интерес, судя по его работам.

Доктор безмолвно кивнул.

— Полагаю, вы читали, что он пишет о детях с, как он выражается, «болезненным воображением»?

Доктор снова кивнул, и мистер Дэрроу осведомился:

— Может, вы расскажете присяжным, что означает этот термин?

— Болезненное воображение, — ответил доктор, поворачиваясь к присяжным, — характеристика детей, чьи фантазии не поддаются контролю, даже с помощью сознательных усилий. Такие дети часто страдают кошмарами и ночными страхами, и это состояние в крайней своей степени способно даже привести к галлюцинациям.

Подхватив вторую книгу, мистер Дэрроу вернулся к месту свидетеля.

— А что насчет этих двух европейских докторов — Брейера[57] и Фрейда? Вы знаете о них?

— Да.

— Они, похоже, неплохо изучили истерию и ее последствия. Признаюсь, я даже не знал, что означает это слово, пока не принялся за сей том. Всегда считал, что оно относится к перевозбужденным леди.

По галереям пронесся тихий смех, и доктор выждал, пока он не стих, а потом ответил:

— Да, слово ведет происхождение от греков, которые полагали, что сильные нервные расстройства свойственны женщинам и берут начало в матке.

Мистер Дэрроу улыбнулся и покачал головой, откладывая книги:

— Что ж — мы продвинулись дальше, не так ли? Сегодня истеричным может быть почти кто угодно. Боюсь, что я непреднамеренно чуть не довел до этого состояния его честь. — Зрители на сей раз засмеялись чуть громче, но судья лишь бросил на мистера Дэрроу ледяной взгляд. — И я приношу за это свои извинения, — сказал адвокат, поднимая руку, а потом вновь посмотрел на доктора. — Но мне интересно, что об истерии говорят эти два джентльмена, Брейер и Фрейд. Они, кажется, считают, что корни ее таятся в детстве, как и у болезненного воображения. Доктор, возможно ли, что Клара Хатч страдает болезненным воображением или же истерией?

Я заметил, что доктор изо всех сил сдерживается от издевки над вопросом:

— Нет. Я так не считаю. Как я уже говорил обвинителю штата, Клара страдала тем, что я называю «затяжной истерической диссоциацией». Она достаточно отличается от истерии, описываемой Брейером и Фрейдом.

— Вы, кажется, чертовски уверены, проведя — сколько дней с девочкой?

— В целом — десять.

— Быстрая работа, — оценил мистер Дэрроу, прикидываясь пораженным. — А что же с Полом Макферсоном — тем мальчиком, который убил себя в вашем Институте?

При упоминании несчастного ребенка доктор смог сохранить полное спокойствие:

— А что с ним, если конкретнее?

— Он страдал этими патологиями?

— Не могу сказать. Он провел у нас слишком мало времени.

— Да? И сколько же?

— Несколько недель.

— Несколько недель? Неужели вам не хватило этого времени, чтобы сформулировать точный диагноз? Ведь с Кларой у вас ушло всего десять дней.

Доктор понял, куда клонит мистер Дэрроу, глаза его сузились.

— В Институте я занимаюсь десятками детей. Клара же, напротив, располагала моим безраздельным вниманием.

— Нисколько не сомневаюсь, доктор. Не сомневаюсь. И вы сказали девочке, что ваши совместные усилия помогут ей, я прав? — Доктор кивнул. — А вы говорили, что это поможет и ее матери?

— У таких детей, как Клара, — объяснил доктор, — воспоминания об ужасном происшествии вызывают разделение психики. Она отстранилась от их реальности, отказавшись общаться с остальным миром…

— Это чрезвычайно интересно, доктор. Но не ответите ли на вопрос?

Помолчав и затем неохотно кивнув, доктор признался:

— Да. Я сказал девочке — если она сможет собраться с силами и заговорить о том, что случилось, это поможет ей — и ее матери.

— Выходит, для нее было очень важно помочь матери?

— Да. Клара любит мать.

— Даже несмотря на свое мнение о том, что мать пыталась убить ее? А братьев — убила? — Не дожидаясь ответа, мистер Дэрроу продолжал давить: — Скажите мне, доктор, когда вы работали с Кларой, кто первым упомянул о том, что на самом деле нападение на Чарлтон-роуд совершила ее мать? Вы или она?

Доктор чуть отшатнулся в чрезвычайном негодовании:

— Она, конечно же.

— Но вы уже предполагали, что виновна в этом ее мать, верно?

— Я… — Доктор с трудом подбирал слова — редкое зрелище. — Я не был уверен.

— Вы проделали весь этот путь в Боллстон-Спа по просьбе помощника окружного прокурора потому, что не были уверены? Попробуем задать вопрос иначе, доктор: вы подозревали, что виновница нападения — мать Клары?

— Да, подозревал.