Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

Я покусывала их так же, как делал это он во время особенно волнительных моментов; быстро пробегалась по ним языком, как он сам, сильно задумываясь над чем-то. Льнула к нему в порыве искреннем, отчаянном, необходимом намного больше, чем воздух.

Словно это был наш первый раз. Только ещё немного лучше.

— Глупо говорить о том, как я соскучилась, если мы видимся каждый день? — осторожно поинтересовалась я, когда его поцелуи переместились сначала на кончик носа, а потом и вовсе сосредоточились на лбу.

— Глупо видеться каждый день, но делать вид, словно мы друг другу чужие, — горячее дыхание касалось моей кожи, а неожиданно откровенный смысл его слов раскалёнными докрасна щипцами ворочал мои внутренности.

Он хотел открыться! Я столько времени выедала себя изнутри сомнениями, не решаясь даже намекнуть о подобном, не зная, стоит ли вообще начинать разговор об этом, а он, оказывается, тоже хотел закончить опостылевшую игру в прятки, но молчал. И я молчала. Мы снова повели себя как два идиота, из-за неуверенности и страхов лишив себя целого месяца возможного счастья.

— Максииим…

— Это не какая-то претензия, и тебе не надо сейчас начинать оправдываться…

— Максим…

— Давай лучше забудем об этом и не будем портить себе вечер…

— Максим! — наконец-то мне удалось перебить его суетливое бормотание, крепко сжать его ладонь, удачно расположившуюся на моих коленях, и легонько потереться о него щекой. В машине было достаточно темно, а жаль — может быть, моя пугающе-блаженная улыбка сказала бы ему намного больше, чем любые слова. — Знаешь, я вот подумала: почему ты никогда не зовёшь меня на свои тренировки?

— Потому что не хочу, чтобы ты отморозила свою аппетитную попу, по несколько часов кряду сидя на трибунах? — мгновенно нашёлся он, за что схлопотал маленький и быстрый укус в подбородок. Хотя за лестную оценку моей попы, наверное, всё же стоило его отблагодарить. Да и за заботу, на самом деле, тоже. — Мне следовало с максимальной трагичностью ответить: потому что ты всё равно не придёшь?

— Какой же ты вредный, — я закатила глаза и снова легонько укусила его, а услышав весёлый смешок — укусила ещё раз, на этот раз уже ощутимо прихватив зубами кожу.

Невыносимый, противный, дерзкий Максим Иванов. Настолько раздражающе-возбуждающий, что хочется прижаться губами прямо к его ушку и прошептать, как в банальном женском романе: «Возьми меня, я вся горю!»

— Это не вредность, а прагматизм, цинизм и, пожалуй, не поддающееся логике и контролю желание разозлить тебя, ёжик, — тон его голоса стал настолько мягким и нежным, что, даже злись я по-настоящему, не смогла бы и секунды больше продержаться. Его пальцы принялись еле-еле поглаживать шею, пуская по телу тысячи микровспышек восторга, а с губ слетело торопливое, неуверенное, испуганное и в то же время полное надежды: — Так ты придёшь?

— Конечно же, приду.

— В эту пятницу?

— Да.

Максим ластился ко мне, как преданный котёнок, крепко сжимал мою талию под расстёгнутой курткой, дышал часто-часто и, кажется, почти урчал от удовольствия. И эти мгновения казались мне самыми приятными за всю мою жизнь, этаким абсолютом, квинтэссенцией чистого счастья, разливавшегося по венам вместе с кровью, и давали чувство эйфории.

Знал бы ты, Иванов, как я в тебя влюблена.

— И даже подождёшь до конца тренировки внутри гимназии, а не на поле, чтобы я не нервничал?

— Подожду, — покорно кивнула я, находясь в таком опьянённом состоянии, что не раздумывая согласилась бы кого-нибудь убить, стоило ему лишь попросить.

Без остатка погрузившись в нашу взаимную нежность, я позабыла обо всём на свете и перестала следить за дорогой, опомнившись только в тот момент, когда водитель тактично покашлял, намекая, что стоим мы вовсе не на очередном светофоре или в глухой вечерней пробке. Встрепенувшись и смутившись, мы с Ивановым скомканно извинились, поблагодарили сурового и молчаливого мужчину и быстро выскочили на улицу. Точнее, Максим выскочил, а потом помог выйти мне, при этом оглядываясь по сторонам и ероша свои светлые волосы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Несложно было заметить его волнение. Раньше, чем я успела осмотреться, он как-то неопределённо махнул рукой и обронил неуверенное «ну, вот», с лёгкой, какой-то нерешительно-боязливой улыбкой ожидая моей реакции.

Среди взмывающих прямиком в тёмное небо высоток мы были ничтожными и мизерными, как соринки. Офисные здания светились ярко и задорно, как огромные новогодние ёлки, и вызывали одновременно восторг, интерес и страх, и я сама не заметила, когда успела задрать голову вверх, чтобы иметь возможность рассматривать их, комично приоткрыв рот.

Издалека этот островок стеклянных высоток всегда казался мне каким-то ненастоящим, словно нарисованным в компьютерной программе, и ощущение это усиливала всегда окружавшая их при свете дня мягкая дымка, мазками сильно разбавленной краски нанесённая на чёткие геометрические контуры. Но сейчас меня искренне поражал размах этой футуристической мини-вселенной, раскинувшейся прямо среди знакомого и привычного мне города, и, несмотря на контраст сотен освещённых окон среди ночной мглы, вселенная эта выглядела естественной и гармоничной, лишь копируя скопление светлячков на бескрайнем тёмном поле.

— Пойдём? — он осторожно коснулся моей руки, и я сама торопливо обхватила его ладонь и сжала, не находя слов, чтобы описать свою благодарность и радость. Уже! Несмотря на то, что мы только минуту назад приехали, а планы Максима на вечер вряд ли ограничивались недолгим нахождением среди человеческого муравейника Москвы-Сити.

В первые мгновения восторга я как-то упустила из виду огромное количество снующих рядом людей, с тут и там торчащими из-под зимних курток полами пиджаков и модными чёрными оправами очков, повторяющимися на всех встречающихся нам лицах. Лавировать среди них было не так-то просто, но Иванов и с этой задачей справлялся мастерски, не забывая тащить меня за собой и оглядываться на каждый седьмой шаг, посылая мне улыбку.

— Я знаю, что это уже не оригинально, зато сейчас ты точно знаешь, что мы на свидании, — невнятно бормотал он мне на ухо, пока лифт поднимал нас на высоту восемьдесят девятого этажа в одной из стеклянных башен. Интрига сохранялась не так уж долго, а жаль: если бы не развешанные вдоль стен у самого лифта фотографии с обзорной площадки, я бы до последнего ни за что не догадалась, куда именно мы направляемся.

И, вопреки его сомнениям, это было оригинально, интересно и, что уж греха таить, вместе с ним я бы всё равно хоть к чёрту на кулички отправилась. Поэтому я прервала его очень бесцеремонно: встала на цыпочки, схватилась за края уже расстёгнутой куртки и притянула к себе, впиваясь поцелуем в продолжавший что-то говорить рот.

И вообще, постоянно тушеваться, смущаться и что-то лепетать — моя роль! И я очень хотела получить обратно своего любимого, невыносимо самоуверенного Иванова.

— Максим, как же я… — уже начала шептать я, но резко осеклась.

Кто бы мог подумать, что лифт может подниматься на восемьдесят девятый этаж примерно столько же по времени, сколько у нас в доме ползёт на четвёртый. Хотя, оно и к лучшему — кабинка дёрнулась и остановилась, двери разъехались в стороны, выпуская нас вместе с другими посетителями, а я сохранила при себе внезапный порыв, которого теперь очень сильно боялась и стеснялась.

Кажется, он не заметил. Или заметил, всё понял, но специально не стал переспрашивать и снова поднимать эту тему?

Ведь я почти сказала ему! Почти вырвала из глубины собственного трепещущего сердца ставшее личным помешательством «как же сильно я тебя люблю».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Теперь ты точно показал мне всю Москву, — тихо заметила я, замерев истуканом сразу же напротив входа, у огромного панорамного стекла, заменявшего стену. Руки стоящего позади Максима бережно обняли меня за талию, а пальцы легонько поглаживали живот, и сквозь тонкую форменную блузку, надетую под курткой, эти прикосновения ощущались очень ярко и чувственно. Казалось, даже колотящееся на разрыв сердце рухнуло вниз, туда, ближе к нему, прямиком под тепло его нежных ладоней.