История Советского Союза: Том 2. От Отечественной войны до положения второй мировой державы. Сталин и Хрущев. 1941 — 1964 гг. - Джузеппе Боффа

В 1947 г. Сталин, в свою очередь, понял, что его прежние оценки положения в Китае были ошибочными, или, как выразился Мао, «он осознал, что совершил немалые ошибки»[27]. В апреле этого года он еще относил Китай к числу рынков, открытых для американского капитала, но в феврале следующего года понял, что китайские коммунисты имели свои основания не следовать его советам[28]. В то же аремя тяжелые последствия распада антифашистской коалиции стали сказываться и на Дальнем Востоке. В Японии американцы делали все, что хотели, обращая мало внимания на соображения других держав-победительниц и, уж во всяком случае, на пожелания Советского Союза. Многочисленные военные базы, созданные на Тихом океане японцами, были переданы в руки американских вооруженных сил, действующих так, словно они намеревались превратить этот океан в своего рода «американское озеро», по меткому определению сути их политики[29]. С появлением атомной бомбы и обострением отношений между Москвой и Вашингтоном эти передовые позиции американской авиации и флота, приближенные к границам СССР, стали источником непосредственной опасности для него; тем большее значение приобретал в глазах советских руководителей нарастающий в Китае крах американских марионеток.

Постепенно, по мере приближения победы, прояснялась также /371/ внешнеполитическая ориентация Мао и китайских коммунистов. Их попытки завязать диалог с Вашингтоном были отвергнуты. Мы не можем утверждать ничего определенного о том, что, когда и думал ли вообще Мао о возможности занять нейтральную позицию в «холодной войне» между СССР и США, как это утверждают некоторые советские авторы[30]. Если он когда-либо и лелеял подобные мысли[II], то всевозрастающая враждебность со стороны американцев к китайской революции должна была подтолкнуть его к поискам союза с Москвой, независимо от состояния тех традиционных связей, более или менее крепких, которые существовали уже между партиями двух стран. Была и вторая причина, требующая сделать именно такой выбор. Китайские революционеры, действовавшие в течение многих лет в сельских зонах, которые и являлись их естественной средой, были теперь серьезно обеспокоены вставшей перед ними задачей управления огромными городами с их интеллигенцией и промышленностью. Городские центры были захвачены ими на последнем этапе войны. Стремительность катастрофы, постигшей их врага, заставила китайских коммунистов занять основные города поспешнее, чем хотелось этого (если верить некоторым источникам) ряду их руководителей. Эта новая трудная проблема также стимулировала их желание обратиться к единственному опыту, который был бы для них полезен и приемлем, — к опыту Советского Союза[31].

В конце июня 1949 г. Мао провозгласил: «Мы присоединяемся к антиимпериалистическому лагерю, возглавляемому Советским Союзом, и только к нему мы можем обратиться, чтобы получить дружескую и естественную помощь». «Коммунистическая партия Советского Союза является нашим лучшим учителем, и на ее опыте нам надо учиться»[32]. В тот же период Сталин в Москве, принимая руководителей китайских коммунистов, провозгласил тост за то, чтобы Китай «в будущем превзошел СССР»[33]. Согласие, таким образом, установилось[III]. В течение всего этого года контакты между двумя партиями становились все более тесными. Важные переговоры велись летом накануне победы Мао. Уже тогда был согласован приезд в Китай первой группы советских советников в составе 250 человек: их участие было необходимо прежде всего для организации министерств центрального народного правительства, которые могли /372/ бы руководить экономической политикой и заставить работать крупные заводы[34]. СССР признал официально Китайскую Народную Республику на следующий день после ее основания.

Договор о союзе

Победа китайской революции радикально изменила ситуацию в Азии: впервые после 1911 г. Китай вновь стал единым государством, и совершить это смогли коммунисты. Это дало мощный импульс борьбе на континенте за национальное освобождение. Вьетнамцы, которые сражались против французов под руководством Хо Ши Мина и его коммунистической партии, не были более изолированы; освобожденные ими зоны в Северном Индокитае теперь имели общую границу с миром, симпатизирующим их борьбе, миром, который простирался до самой Восточной Европы. Их правительство, находящееся в условиях партизанского подполья, было признано в начале 50-х гг. как новым Китаем, так и СССР. Развернулся кризис всей старой колониальной политики европейских держав. Независимость, завоеванная Индией, становилась еще более важным фактором, хотя в Москве и в коммунистическом движении в целом еще не до конца оценили значение этого события[35]. Американский категорический антикоммунизм, породнившийся с колониализмом, переживал свое наиболее тяжелое поражение. Для СССР явилось огромным облегчением, что внезапно Азия оказалась его важнейшим союзником.

Когда Мао приехал в Москву 16 декабря 1949 г., переговоры, которые предстояло вести, были отнюдь не легкими. Сталин оказался лицом к лицу с человеком, о котором ему много говорили, отзываясь не всегда похвально, но которого он никогда не встречал ранее: это был представитель страны, культура которой фундаментально отличалась от его собственной; руководитель революции, которая была осуществлена под лозунгами, позаимствованными из той же самой доктрины, но которая была во многих своих аспектах чрезвычайно далека от русской революции, даже если их развитие часто оказывало влияние друг на друга и переплеталось. Мао никогда не входил в органы Коминтерна и не бывал никогда в Москве; болee того, он никогда не выезжал до того из Китая. Сталин столкнулся на этот раз с вождем коммунистов, который в отличие от почти всех других не имел по отношению к нему никакого комплекса ученика, обращающегося к учителю, что бы там Мао ни говорил в своих речах. Однако этот незнакомый ему китаец искренне восхищался им прежде всего потому, что Сталин сумел добиться того, что Мао считал обязанным совершить в Китае. Сталин руководил созданием могущественного государства, исходя при этом из своих собственных идей и критериев, а не из толкования классических трудов великих предшественников, будь то Маркс или Ленин, на которых он ссылался. И это восхищение со стороны Мао не уменьшалось /373/ ни при каких обстоятельствах, даже тогда, когда миф о Сталине был развеян[36].

В Москве Мао играл роль самого выдающегося гостя на торжественном собрании, посвященном пышному празднованию 70-летия Сталина, где присутствовали также и другие руководители коммунистов, прибывшие по этому случаю в советскую столицу. Он взял слово для того, чтобы «приветствовать то единство рабочего класса всего мира, никогда не осуществлявшееся ранее, которое реализовано под руководством товарища Сталина»[37]. После этого дня Мао вынужден был еще надолго задержаться в советской столице, куда к нему прибыл Чжоу Эньлай: прошло два месяца с момента приезда до того, как он сумел заключить соглашение со Сталиным.

Два месяца — это много даже для самых трудных переговоров. Вероятно, они не были заполнены только дискуссиями. Сталин имел весьма своеобразную манеру обращаться с гостями. Случалось, что им приходилось в течение многих дней ожидать приглашения, а затем их внезапно приглашали к нему[38]. Можно предположить, что такая система служила ему для того, чтобы лучше изучить своих оппонентов. Когда же Сталин считал это необходимым, он умел очаровывать даже наиболее искушенных визитеров своим предупредительным вниманием[39]; для Мао он сделал то, чего никогда не делал, — явился лично на прием, посвященный китайской делегации, в гостиницу «Метрополь»[40]. Переговоры тем не менее были долгими и трудными. Мао их описывал так: «Мы использовали две тактики: первая заключалась в том, чтобы вести обсуждение тогда, когда другая сторона вносила предложения, с которыми мы не были согласны, вторая определялась тем, что мы принимали их предложения, если они продолжали настаивать»[41]. Другими словами, это были тяжелые переговоры, в ходе которых китайцы сохраняли твердость своих позиций до последней возможности, отказываясь от дальнейшего сопротивления лишь в случае прямой угрозы разрыва.

От Мао мы узнали и то, какие пункты вызывали разногласия: железные дороги в Маньчжурии, которые на основе Ялтинских соглашений были превращены в совместное советско-китайское владение; смешанные предприятия, то есть общества с совместным капиталом, которые Сталин хотел учредить по примеру того, что было сделано в ряде стран Восточной Европы; границы, то есть, возможно, советские базы, полученные СССР в Порт-Артуре и Дальнем (из этого рассказа отнюдь не явствует с определенностью, выдвигал ли уже тогда Мао территориальные претензии, которым суждено было стать причиной конфликта между двумя странами во второй половине 60-х гг.)[42]. Сталин проявил определенные колебания в выборе ответа на китайское предложение заключить прямой открытый союз.