МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж) - Дзюнъитиро Танидзаки

Из слов Итани следовало, что на сей раз дело действительно идёт к свадьбе. Сатико смущало только одно: Юкико наверняка не прельстит перспектива жить в Токио. Впрочем, дело было не столько в Юкико — теперь уже она вряд ли станет упрямиться, а если и станет, к её возражениям совсем не обязательно прислушиваться, — сколько в самой Сатико, которой почему-то была неприятна мысль о том, что сестра уедет в Токио. Она от всей души желала, чтобы Юкико с мужем поселилась где-нибудь в Киото, Осаке или Кобэ.

А где предполагает жить господин Мимаки после свадьбы? — спросила Сатико у Итани. Она слышала, что виконт как будто бы готов купить молодожёнам дом, но где, в каком городе? Разумеется, она отнюдь не намерена выдвигать какие-либо условия, просто ей интересно знать, хочет ли господин Мимаки остаться в Токио, или, может быть, он не возражал бы переехать в Кансай? Гм, пробормотала в ответ Итани, ей не пришло в голову спросить его об этом, но теперь она непременно всё выяснит. Впрочем, ей кажется, что господин Мимаки не захочет уезжать из Токио. А что, разве госпожа Макиока возражает против Токио?

— Да нет… — неуверенно произнесла Сатико, но тут же поправилась: — Вовсе нет.

Ну что ж, в таком случае они пока попрощаются, сказала Итани, но не надолго. После ужина должна приехать Мицуё вместе с господином Мимаки. Итани будет ждать сестёр Макиока к себе.

Итани позвонила в девятом часу вечера. Она прекрасно понимает, что госпожа Макиока с сёстрами устали, но только что приехал господин Мимаки, и она просит их втроём заглянуть к ней в номер.

Сатико достала из чемодана нарядные кимоно с поясами и разложила их на обеих кроватях, после чего они с Таэко помогли Юкико одеться. Когда же настал их черёд заняться собственным туалетом, снова позвонила Итани с просьбой поторопиться.

— Проходите, пожалуйста, — сказала Мицуё, впуская Сатико с сёстрами в дверь. — Извините, у нас тут ужасный беспорядок.

И действительно, посреди комнаты стояло несколько чемоданов, повсюду громоздились какие-то коробки, картонки, пакеты, прощальные сувениры.

При виде сестёр Мимаки тотчас же поднялся со стула. Когда Итани представила их друг другу, он подвинул свой стул дамам, а сам устроился на чемодане:

— Пожалуйста, пожалуйста. Здесь мне даже удобнее. В комнате было всего четыре стула. Их заняли Сатико с сёстрами и Итани. Мицуё присела на край кровати.

— Ну так как, госпожа Итани, — сказал Мимаки, как видно продолжая прерванный разговор, — быть может, вы всё-таки продемонстрируете, нам свои туалеты? Глядите, сколько у вас зрителей.

— Нет, господин Мимаки, как раз перед вами я ничего демонстрировать не буду.

— Напрасно, ведь я поеду провожать вас на пароход и тогда, всё равно увижу вас в одном из ваших европейских нарядов, хотите вы того или нет.

— Ошибаетесь, я буду в кимоно.

— Как? Вы и на корабле собираетесь ходить в кимоно?

— Не знаю, во всяком случае, я постараюсь как можно реже надевать европейское платье.

— Ну, это совсем непонятно. Зачем же тогда вы сшили себе всё эти туалеты? — Мимаки повернулся к Сатико. — Вы знаете, перед вашим приходом у нас зашла речь о том, как одевается госпожа Итани. Скажите, пожалуйста, вы когда-нибудь видели её в европейском платье?

— Нет, ни разу, — ответила Сатико. — Сколько мы знаем госпожу Итани, она всегда ходит в кимоно. Удивительно, но это так.

— Вот, вот, и нас в Токио это удивляет. Даже Миттян, оказывается, никогда не видела свою маму в европейской одежде. Поэтому-то мы и просим госпожу Итани продемонстрировать свои новые туалеты. Ну, пожалуйста, госпожа Итани, примерьте хотя бы одно платье в порядке, так сказать, репетиции.

— Прикажете переодеваться прямо здесь, перед вами?

— А почему бы и нет? Впрочем, мы можем подождать в коридоре.

— Господин Мимаки, вы совсем задразнили маму. Не всё ли вам равно, как она одевается?

— Кстати, — поспешила переменить тему разговора Итани, — я вижу, в последнее время Кой-сан тоже стала одеваться по-японски.

— Не хитрите, госпожа Итани. Так просто вам от меня не отделаться, — улыбнулся Мимаки.

— Да, с некоторых пор Кой-сан действительно предпочитает японскую одежду европейской, — сказала Сатико.

— Говорят, это признак надвигающейся старости, — шутливо заметила Таэко, ничуть не смущаясь своего осакского выговора.

— Я надеюсь, Кой-сан на меня не обидится, — проговорила Мицуё, скользнув взглядом по пышному наряду Таэко, — но мне кажется, ей больше пошла бы европейская одежда. Разумеется, я не хочу сказать, что ей плохо в кимоно.

— Простите, Миттян, но мне казалось, что эту милую молодую даму зовут Таэко-сан. Почему вы называете её «Кой-сан»?

— Ну и ну, господин Мимаки — уроженец Киото и не знает, что такое «Кой-сан»!

— «Кой-сан» — осакское слово, — объяснила Сатико, — в Киото его, наверное, не знают.

Итани открыла коробку шоколадных конфет, очевидно полученную от кого-то в подарок, но никто из гостей не притронулся к ним — всё были сыты и пили только чай.

«Надо бы заказать что-нибудь для господина Мимаки», — шепнула Мицуё матери, и та распорядилась по телефону, чтобы в номер подали виски. Мимаки, судя по всему, был не прочь выпить. «Оставьте здесь всю бутылку, любезнейший», — добродушно сказал он официанту и с прежней живостью поддерживал беседу, время от времени отпивая из своего стаканчика.

Итани умело направила разговор в нужное русло. Для начала она спросила Мимаки, где он намерен поселиться, обзаведясь собственным домом, — в Токио или в каком-нибудь другом городе, — и тот, отвечая на её вопросы, принялся рассказывать о себе и о своих планах на будущее.

Только что Миттян назвала его выходцем из Киото, сказал Мимаки, но это не совсем верно. Ещё со времён его деда постоянной резиденцией семьи Мимаки служит дом в районе Коисикава в Токио, и сам он родился в Токио. Отец его — коренной киотосец, но мать была уроженкой Токио, поэтому Мимаки считает себя, так сказать, «полукровкой». В молодые годы Мимаки совершенно не влекло в Киото, его манили дальние страны, Европа, Америка, но в последнее время он стал испытывать нечто вроде ностальгии к городу своих предков. Отец тоже всю жизнь провёл в Токио, но на склоне лет его потянуло в Киото. Должно быть, и самому Мимаки на роду написано поселиться в тех краях.

С некоторых пор, продолжал он, в нём проснулся интерес ко всему исконно японскому, он оцепил достоинства национальной архитектуры. Со временем он надеется вернуться на поприще архитектора, чтобы в дальнейшем проектировать здания, опираясь на традиции японской старины. Таким образом, с точки зрения профессиональных интересов ему было бы желательно жить именно в Кансае. Кроме того, дома, которые он намерен построить в будущем, идеально вписались бы в пейзаж Киото, Осаки или Кобэ, но никак не Токио. Одним словом, он считает, что его дальнейшая судьба будет связана с Кансаем. Кстати, обратился Мимаки к Сатико, в какой части Киото она посоветовала бы ему купить дом? Сатико осведомилась, где находится вилла виконта, после, чего сказала, что выбирать для себя дом Мимаки, очевидно, следует либо в Саге, либо в окрестностях храма Нандзэндзи, либо в районе Окадзаки или Сисигатани.

Беседа затянулась до позднего вечера. К тому времени Мимаки успел опорожнить бутылку на треть, но тем не менее великолепно владел собой, только стал ещё более словоохотливым и много шутил, веселя всю компанию. Мицуё умело подыгрывала ему, они без конца состязались в остроумии, как заправские комики. Сатико с сёстрами смеялись от души, совершенно позабыв про усталость. Около одиннадцати вечера Мимаки внезапно вскочил: какой ужас! Он пропустит последний трамвай! Мицуё поднялась вслед за ним.

На следующее утро сёстры проспали до половины десятого. Сатико не хотела дожидаться, когда откроется ресторан, и заказала в номер гренки, после чего они с Юкико отправились в парикмахерский салон «Сисэйдо». В гостинице тоже была парикмахерская, но накануне Мицуё посоветовала им сделать завивку именно в этом салоне, потому что там применяют какой-то новый состав, который не портит волосы. Перед ними в очереди было человек тринадцать, и оставалось только гадать, сколько времени уйдёт у них на причёску. В парикмахерской Итани в иные дни тоже бывало многолюдно, но там они были свои люди, и Итани никогда не заставляла их сидеть в очереди, здесь же их никто не знал. Вокруг не было ни одного располагающего к себе лица, всё держались на удивление неприступно. Сёстры чувствовали себя словно на вражеской территории. Они старались не переговариваться между собой, чтобы не привлекать внимание своим провинциальным выговором, лишь робко прислушивались к бойкой токийской речи сидящих рядом дам.

— Что-то сегодня чересчур много народу, — сказала одна из них.