Юлия, или Новая Элоиза - Жан-Жак Руссо

Здесь редко увидишь кучу бездельников, именуемую хорошим обществом, зато все, кого встречаешь в сем уголке, располагают к себе чем-либо привлекательным в своей натуре и множеством добродетелей искупают какие-нибудь смешные свои черты. Местные жители, не знающие светских манер и учтивости, но добрые, простые, честные и довольные своей судьбой; отставные офицеры; коммерсанты, коим надоела погоня за богатством; разумные матери, воспитывающие дочерей своих в школе скромности и добронравия, — вот свита, которую Юлия любит собирать вокруг себя. Ее муж не прочь присоединить к ним иной раз былых искателей приключений, коих исправили годы и житейский опыт, после чего, умудренные всяческими превратностями, они остепенились и без печали возвратились домой возделывать отцовскую ниву, сожалея лишь о том, что когда-то ее покинули. Ежели кто-нибудь из них рассказывает за столом о своей жизни, то это отнюдь не волшебные приключения богатого Синдбада, повествующего среди восточной изнеженности, как добыл он свои сокровища; нет, сии повествования гораздо проще, и ведут их здравомыслящие люди, коих капризы судьбы и несправедливость людская отвратили от тщетной погони за ложными благами, вернув им уважение к благам истинным.

Представьте, что даже обычная беседа с крестьянами имеет свою прелесть для сих возвышенных душ, у коих могли бы поучиться иные мудрецы. Г-н де Вольмар, человек справедливый, находит, что среди простодушных поселян больше попадается ярких характеров, больше самобытных умов, нежели среди горожан, носящих единообразную личину, ибо там каждый хочет показаться таким же, как другие, а не таким, каков он на самом деле. Нежная Юлия находит в поселянах сердца, чувствительные к малейшей ласке, почитающие за счастье, что она печется об их нуждах. Ни в чувствах, ни в мыслях у них нет никакой искусственности, они не научились подражать нашим образцам, и можно не бояться, что тут встретишь людей, созданных людьми, а не природой!

Нередко, обходя свои владения, г-н де Вольмар встречает какого-нибудь славного старика, поражающего своим здравым смыслом и рассудительностью, и г-ну де Вольмару приятно бывает вызвать его на разговор. Он ведет старика к своей жене, Юлия оказывает ему радушный прием, свидетельствующий не столько об учтивости и аристократической воспитанности, сколько о врожденной доброте и человечности. Старика оставляют обедать, Юлия сажает его рядом с собою, угощает, говорит с ним ласково, с участием расспрашивает о его семье, о его делах, не улыбается, видя его смущение, не обращает внимания на его деревенские повадки, держится так просто, что он чувствует себя свободно, и неизменно она выказывает ему ласковое и трогательное почтение, полагая, что все должны уважать немощного старца, у коего за плечами долгая и безупречная жизнь. Восхищенный старик расцветает душой, и как будто на миг к нему возвращается живость молодых его дней. Вино, выпитое за здоровье молодой хозяйки, согревает его охладевшую кровь. Он оживленно рассказывает о прежних временах и сердечных своих делах, о военных походах, о сражениях, в коих участвовал, о храбрости своих соотечественников, о возвращении на родину, о жене, о детях, о сельских работах, о злоупотреблениях, им замеченных, о средствах их устранить. Нередко из его речей, по-стариковски пространных, выносишь какое-либо превосходное нравственное назидание или же урок земледелия; да ежели бы он даже говорил лишь для удовольствия поговорить, у Юлии и тогда хватало бы терпения слушать его.

После обеда она идет в свою комнату и выносит оттуда маленький подарок — что-нибудь из одежды, что может пригодиться жене или дочерям старика. Подарок вручают дети Юлии, а он в ответ дарит им какую-нибудь простенькую, но забавную игрушку, которую она сама же тайком заказывает ему. Так с самой ранней поры детства завязываются тесные дружеские отношения, связующие два сословия, столь различные. Дети приучаются почитать старость, уважать простоту и различать достойных людей в любых сословиях. Крестьяне, видя, как в уважаемом всеми доме чествуют их стариков отцов, сажают там за стол с хозяевами, не обижаются, что их самих туда не зовут; причину тому они усматривают не в своем общественном положении, а в своем возрасте, — они не говорят: «Мы для этого слишком бедны», а говорят иное: «Мы еще слишком молоды, не заслужили такого обращения». Почет, оказанный их старикам, и надежда когда-нибудь разделить его с ними утешают их в том, что сейчас они лишены его, и побуждают стать достойными уважения.

И вот старик, умиленный ласковым приемом, оказанным ему, возвратясь в свою хижину, спешит показать жене и детям, какие подарки он принес; эти скромные дары доставляют радость всем домочадцам старика, они гордятся, что и о них не забыли. С воодушевлением старик рассказывает, как его принимали, чем потчевали, какие вина он отведал, что за любезные речи с ним вели, как участливо расспрашивали о семье, как приветливы были хозяева и внимательны слуги, — и вообще говорит обо всем, что придавало особую цену знакам уважения и благожелательности, выказанным ему. Рассказывая, он вторично все переживает, домочадцы как будто все переживают вместе с ним и радуются почету, оказанному их главе. Все дружно шлют благословения знатному и великодушному семейству, которое, подавая пример великим мира сего, протягивает руку помощи малым, отнюдь не презирает бедняка и воздает честь его сединам. Вот фимиам, приятный для благодетельных душ! Ежели небо и внемлет хвалам людей, прославляющих благодетелей, то уж, конечно, не тем, кои льются из уст низких льстецов в присутствии тех, кого они громогласно восхваляют, — нет, бог внемлет благословениям, звучащим у камелька в незаметной сельской хижине, где их подсказывает бесхитростное и признательное сердце.

Вот так приятное и сладостное чувство может придать очарование уединенной жизни, докучной для равнодушных сердец; такие труды и заботы могут стать утехами, если искусно их распределять. Душе здоровой радостны самые заурядные занятия, так же как здоровому телу приятна самая простая пища. Скучающие люди, коих так трудно бывает развлечь, обязаны своей хандрой усвоенным ими порокам, и чувство удовольствия они теряют вместе с чувством долга.

У Юлии все произошло как раз наоборот, — заботы, коими она в тоске душевной некогда пренебрегала, теперь ей милы, ибо милы стали побуждения к ним. Надобно быть бесчувственным, чтобы никогда не проявлять живости. Живость ее развилась по тем же причинам, какие когда-то ее подавляли. Сердце ее искало уединения и тишины, дабы спокойно предаться чувствам, проникшим в него; и ныне, когда установились новые жизненные связи, Юлия приучилась к новой деятельности. Она не принадлежала к числу тех беспечных матерей, которые только еще собираются обучаться, когда уже надобно действовать, и, присматриваясь, как другие матери выполняют свои обязанности, лишь теряют драгоценное время, ибо сами-то они ничего не делают. Сейчас Юлия прилагает на деле познания, приобретенные ею раньше. Она уже не учится, уже не читает — она действует. Встает она на час позднее мужа, зато и ложится часом позже. Это единственный час, который она еще посвящает чтению, и день никогда не кажется ей слишком длинным, — так много у нее дел, и к тому же дел приятных.

Вот, милорд, что хотелось мне рассказать вам об укладе сего дома, а также о личной жизни его хозяев, установивших такие порядки. Довольные своей участью, они мирно наслаждаются ею; довольные своим состоянием, они трудятся не ради того, чтобы нажить побольше для своих детей, они желают передать им в сохранности наследственное имущество, привести землю в хорошее состояние, оставить им преданных слуг, воспитать в детях своих трудолюбие, вкус к порядку, умеренность и все то, что может для человека здравомыслящего сделать жизнь сладостной и даже восхитительной при скромном достатке, честно приобретенном и разумно сохраненном.

В последнее время у нас были гости, вчера они уехали, вновь мы остались втроем и находим великую приятность в столь малочисленном обществе, тем более что теперь уже нет у нас в сердцах ничего потаенного, что хотелось бы скрыть друг от друга. Как радостно чувствовать, что я становлюсь другим человеком, достойным вашего доверия! При каждом знаке уважения, коим дарит меня Юлия или муж ее, я с некоторою гордостью говорю себе: «Наконец-то мне не стыдно будет предстать перед ним». Ведь лишь благодаря вашим заботам мое настоящее, надеюсь, сотрет прошлые мои ошибки. Угасшая любовь опустошает душу, любовь покоренная вместе с сознанием победы порождает в нас новые возвышенные порывы и более живое влечение ко всему высокому и прекрасному. Кто же захочет лишиться плодов жертвы, стоившей нам так дорого? Нет, милорд, я чувствую, что, по вашему примеру, мое сердце обратит себе на пользу все пламенные чувства, им побежденные, я чувствую, что надо было быть тем, кем я был, чтобы стать тем, кем я хочу быть.