Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

Но причина была совсем другая. Не мог же он сказать отцу, что столько лет дрался в Мексике за свободу народа и вынужден был бежать, как вор, тайком на английском корабле. «Ничего другого я и не ожидал, – проворчал бы отец. – Как еще голова уцелела, удивляюсь!.. Лучше бы ты был физиком и не совался не в свое корыто».

Придет время, и он еще встретится с отцом. И кто знает, может, не с поражением, а с победой?..

С Почтамтского на Воскресенскую вышел взвод солдат – серая суконка. Поближе к тротуару шли знакомые прапорщики Окулов и Тимофей Боровиков.

Увидев русского мексиканца с Аинной, Тимофей что-то сказал Окулову и шагнул на тротуар.

– Здравия желаю! Гуляете?

Арзур Палло усмехнулся:

– Митинги проводим.

– Митинги? – покосился Тимофей. – Это что, «Красноярский рабочий»? Сегодняшний? Читали? Нет еще? – Помолчал, приноравливаясь к шагу Арзура. – Там одно сообщение напечатано. Прочитайте обязательно. Читали?

Арзур ответил:

– Партия начинает действовать.

– С такими действиями я не согласен. Послано по два делегата в Совет рабочих и в этот Комитет общественной безопасности!

– Так в чем же дело?

– Как вы не понимаете? Наша партия рабочая, и программа у нас определенная. Никакой сделки с буржуазией! А кто во Временном? Буржуазия. Тузы капитала. Их с помещиками водой не разольешь! Этот Родзянко… Знаете, какой он помещик? Ого! И князь Львов. И все они. А Гучков? Он приезжал к нам в Смоленск. Видел же, что дивизия Лопарева вышла из «кошеля» – двух полков не собрать, а он три часа орал: «Солдатики! Братцы! Убивайте, убивайте немцев! Убивайте!..» Он других слов не знал, этот Гучков. И он во Временном. Что же он – против войны будет говорить? За власть народа? Ждите!

Забывшись, Тимофей сплюнул и, взглянув на Аинну, готов был провалиться сквозь землю.

– Так что же вы предлагаете?

Тимофей выдержал сверлящий взгляд русского мексиканца, ответил:

– Никаких делегатов в Комитет, к эсеру Крутовскому. Ни одного! Это меньшевики у нас орудуют. Заблудились в трех соснах. Но большевики сумеют отстоять рабочую правду. У нас вся сила в Совете рабочих, солдатских и казачьих депутатов. И партийный комитет должен поддерживать только Советы.

– Как же Комитет общественной безопасности? Кому он подчиняется?

– Временному Керенского.

– Так что ж, вы против Временного правительства?

– В корне. С буржуазией, с эсерами, кадетами, меньшевиками и всякими соглашателями нам не по пути. Нашей партии большевиков, говорю.

Арзур Палло подумал.

– Самоизоляция?

– Никакой изоляции! Мы же рабочая партия, и рабочие с нами. А кто солдаты? Те же рабочие и крестьяне. Ни одного буржуйского сынка в солдатской суконке нет. Точно. С солдатами нам жить и работать, с ними, а не с комитетом Крутовского. С кем он, Крутовский? С буржуазией. С Гадаловым, Чевелевым, Востротиным, с генералом Коченгиным, с атаманом Сотниковым, которые сейчас на стену лезут и совершенно не признают комитеты солдатских депутатов. Не по ноздрям им.

– Это что-то новое, – признался Арзур Палло. – Похоже на двоевластие. С одной стороны Комитет общественной безопасности, с другой – Совет солдатских депутатов.

– Так и есть. По всей России.

– От фронта до Владивостока. И Советы, и комитеты. Но самое революционное – это Советы. Как было в девятьсот пятом. Слышали?

Еще бы! Арзур Палло – участник девятьсот пятого, конечно, знает, как были созданы Советы рабочих и солдатских депутатов. Но они недолго продержались: были жестоко раздавлены.

– Сейчас не раздавят, если большевики будут работать с Советами. Иначе как же? Кто куда, что ли? Есть здесь настоящий большевик, Белопольский, из пролетариев. Он прямо говорит, что наш партийный комитет допустил грубую ошибку. И мы будем прямо говорить об этом. И драться будем. Меньшевики-интернационалисты сейчас маневрируют. Есть такая группка всепрощенцев, сколачивающих дом без углов и крыши. Фантазиями занимаются.

Арзур Палло спросил:

– Но ведь комитет признает Советы?

– Попробуй не признай! – кивнул Тимофей, и папаха его съехала на затылок. – У наших Советов винтовки с привинченными штыками и подсумки с патронами. Видели взвод? Мало – полки выведем. Но они хитрят, комитетчики. Выжидают момент, чтобы раздавить Советы и захватить власть. Знаете, что происходит в казачьем войске Сотникова? Самоизоляция, как вы сказали. Никаких Советов. Хоть сейчас готовы: «Шашки наголо!» – и рубить, рубить. Кого рубить? Советы. Революцию.

– Так ли?

– Точно. А чего же ждать от буржуазии? Чтобы сама разбуржуазилась – заводы, фабрики и капиталы отдала народу?

«Пожалуй, он прав, – подумал Арзур. – От буржуазии добра не ждать, сама себя не ликвидирует. Так же случилось в Мексике. Шесть лет гражданской войны, а помещики взяли верх».

– Таких прапорщиков не было в мексиканской революции, – признался Арзур.

Тимофей смутился, пробормотав, что таких немало в гарнизоне. Сама революция учит.

– Суровая академия.

– У нас сегодня заседание исполнительного комитета Совета. Приходите.

– Со взводом на заседание Совета?

– Ну а как же? Иначе нельзя. Говорю же: атаман казачьего войска начинает хитрить. Приготовили похороны к заседанию Совета.

– Похороны?

Тимофей взглянул на часы:

– Начались уже. Есаула Могилева с жандармским ротмистром Трусковым, и с женою Трускова, и с его сыном – четыре гроба сразу. Могилева при побеге застрелили, ротмистр Трусков сам себя прикончил. И записку оставил: «Россия гибнет: лучше смерть, чем власть жидов и уголовных преступников, освобожденных из тюрем. Граждане, опомнитесь! Всех честных людей России ждет насильственная смерть от рук разбойников» – и всякое такое, подходящее для жандарма. Я его помню, Трускова! Измолотил меня в тринадцатом году при допросе, думал, сдохну. Месяц в тюремной больнице отлеживался. А вот теперь, видите, когда сама земля ушла из-под ног, и жену отправил на тот свет, и гимназиста-сына, а потом себя. Чисто сработано, по-жандармски.

Аинна злилась. То белые ромашки захватили Арзура Палло, то прапорщик. Хоть не выходи на улицу. И никакого к ней внимания, как будто ее нет. «Хамство, и больше ничего. Прапорщик, а воображает о себе! Как будто он лидер партии. Терпеть не могу нахалов. Из хамов хам».

Прапорщик все-таки заметил Аинну и, обращаясь к ней, спросил, дома ли Дарьюшка?

– Где же ей быть?! – вздула губы Аинна.

Тимофей еле промигался и ушел.

– Мужлан!

– Ты злая, детка.

– Терпеть не могу хамов. Прапорщик!

– Голова у него крепко привинчена. Если бы в мексиканской революционной армии были такие прапорщики, народ выиграл бы революцию. Самое главное для революционера – не спутать адреса друзей и врагов. А это очень важно – не спутать адреса. Ну а теперь пойдем домой. Надо подготовить выступление на Совете.

– Речь?

– Что-нибудь придумаю. – И, помолчав, прислушиваясь к собственным хрустящим шагам, дополнил: – Надо же разобраться в собственном умственном хозяйстве.

– Я буду твоей секретаршей, майор.

– Быть по сему. Хотя по законам совести и революции это нечто сродни эксплуатации?

– Эксплуатируй! – махнула рукой Аинна. – Чему быть, того не миновать. Терпеть не могу «третьего лишнего».

– Все зависит от тебя, детка.

– Не зови меня деткой.

– Ну а если ты совершеннолетняя и принимаешь революцию, то и прапорщика должна принять. Он настоящий парень.

Аинна примолкла. Ей тоже надо пересмотреть свое умственное хозяйство, если Арзур Палло со всеми своими шрамами и рубцами в сердце требует, чтобы она поняла и «приняла» прапорщика.

– Сделаю так, как ты хочешь.

– Делай так, как подсказывает тебе сердце, совесть и здравый рассудок, – уточнил Арзур Палло.

VI

Трубная, стонущая музыка. Черная, мутная, клокочущая толпа запрудила Театральный переулок, закрыв подступы к двухэтажному каменному дому, где должны были собраться депутаты солдатских, казачьих и рабочих Советов на свое первое заседание исполнительного комитета Красноярского Совета.

От Благовещенской улицы по Театральному текли люди, переливаясь через Воскресенскую.

Взвод солдат, щетинясь штыками, остановился на перекрестке.

Прапорщики Окулов и Боровиков совещались: как им быть? Главное, не поддаться на провокацию казаков и долгогривых семинаристов в черных сутанах до пят. И сколько же тут собралось обывателей! Только не было милиционеров Комитета общественной безопасности. Оно и понятно: недавно созданная милиция, оглядываясь через левое плечо на попранную полицию его императорского величества, еще не уяснила, как ей поддерживать порядок в городе с царствующим двоевластием. Кого миловать, а кому под микитки насовывать? Побьешь совдеповца – похвалят комитетчики; прижмешь комитетчика – похлопают по плечу совдеповцы. А не лучше ли – ни тех ни других? И милиция каждый раз, если возникали митинги, шествия, отсиживалась по бывшим полицейским участкам – так покойнее.

Гроб с телом есаула Могилева, «убиенного разбойниками», вынесли из ограды под трубный рев духового