Севастополист - Георгий Панкратов

«Инкер, ты?» – Я принялся набирать буквы и, лишь поставив знак вопроса, осознал, какой я идиот! Мой друг бежал по соседней дорожке! Что делают с простыми севастопольцами эти изобретения избранных!

Я поспешил спрятать вотзефак в карман, опасаясь позора, но Инкерман, кажется, даже не заметил.

– Здесь так, – на ходу бросил он, даже не поздоровавшись.

«Вот засранец!»

– Те, кто рядом, совсем незаметны, как будто это не имеет никакого значения. Я поначалу тоже удивлялся. Никто не обращает ни на кого внимания, пока ты в квадрате, пока не прекращаешь отдыхать.

Глядя на то, как бежит Инкерман, я слегка позавидовал: его движения были ровными, не суетливыми, как мои, дыхание размеренным, а сам он источал уверенность и совсем не выглядел уставшим. Интересно, сколько он уже пробегал, отмотал на этих платформах? Инкер снял с плеча полотенце и обтер им лоб.

– Пройдемся? – предложил он.

Несмотря на теплое приветствие, та наша встреча была не слишком сентиментальной, а запомнилась мне совсем по другим причинам, о которых не хотелось бы и вспоминать, но без которых эта история вполне могла бы остаться незавершенной.

– Ты видел Сервер веры? – спросил я.

– Который с приседанием или упором лежа?

Я растерялся.

– Это под здешним селом, по всей видимости. Между вторым уровнем и третьим.

– Я попал сюда по боковому лифту. Помнишь, где еще «КАССА» написано? Еще казалось, что они там так, для красоты, но решил рискнуть и под шумок… Мне скучно на всех этих бесконечных торжествах, вот и решил ретироваться. Даже не знаю, чем все закончилось. – Инкерман развел руками.

– Боюсь, что там все только начинается, – хмуро ответил я.

Мы прошлись с ним вдоль платформ вблизи зеркала, поднялись по лестнице на пару ярусов, но там все оказалось предсказуемо. Я поглядывал вниз, наблюдая этот странный мир и пытаясь дать ему оценку, классифицировать в своем сознании, но это не получалось. Я даже не мог понять толком, что думаю обо всем этом. Обитатели уровня посматривали на нас косо и пару раз весьма настойчиво предложили отдохнуть, но нам удалось отмахнуться.

– Что будем делать? – спросил я Инкера.

– То же, что и все здесь, – отдыхать. Люди прошли такое расстояние не для того…

– А те, кто родился здесь? – перебил я. – С чего им требуется отдых? Они уже родились уставшими?

Инкерман покачал головой, словно расстроившись моим непониманием.

– Этот уровень потому и хорош, что тем, кто устал, предоставляет отдых, а тем, кто наотдыхался, дает нагрузку.

– Понятно, – коротко ответил я. – Но, кажется, он не дает главного.

Друг посмотрел на меня вопросительно, а я внезапно понял, что и сам не знаю, как сказать. Но все же попытался:

– Мне бы хотелось понять, что происходит и зачем все это нужно. Я несу лампу, чтобы она пролила свет. В этой лампе – все, на что я надеюсь, и больше всего я боюсь потерять ее, потому что произойди это…

– Ищешь истину? – перебил меня Инкерман – не то насмешливо, не то сочувственно.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Мы ведь всю жизнь были вместе, неразлучны – до тех пор, пока не попали сюда. Стоит ли говорить, мы часто ощущали что-то похожее. Иначе бы мы не дружили.

Я кивнул, но почему-то неуверенно.

– И все здесь испытывают похожие чувства, – продолжил Инкер. – Другое дело, как ими распоряжаться. Вот это каждый для себя решает сам.

– Нет. Мне кажется, это не мы распоряжаемся. Ты заметил, как все изменилось? С тех пор, как мы попали сюда. А ведь ничего не произошло: мы все так же ходим, исследуем Башню, мы по-прежнему не сдали лампу, а стало быть, мы в игре. В отличие от той же Евпатории, Керчи…

– Не знаю, стоит ли быть довольным таким отличием, – сказал друг. – Но правда в том, что и здесь неплохо, а они этого не увидят. Вот и все.

– Нет, не все, – возразил я. – Мне кажется, мы – я, по крайней мере, – тоже многого не видим. Вопрос лишь в том, можно ли это увидеть вообще.

– Знаю, о чем ты говоришь, – улыбнулся Инкерман, и это прозвучало удивительно: ведь я и сам не знал, лишь мучительно подбирал слова, но они утекали, словно песок сквозь пальцы. – Я тоже задумывался об истине, мне казалось, что раз у нас есть миссия, все, что мы увидим, что нам встретится здесь, озарено отблеском этой миссии; все для нее…

– А разве нет?

– Дослушай! – возмутился он. – Я думал: наша миссия велика, а значит, велики и мы; достаточно того, что мы к ней прикоснулись. А так… можно жить все той же обычной жизнью, которой мы жили. Я мало задумывался об истине, ты же знаешь. Мне было достаточно самого факта, что она есть. Но чем дольше ты здесь и чем выше…

– Тем сильнее сомневаешься, – продолжил я.

– Ты не можешь дослушать? – взорвался Инкер. – Зачем мы тогда пришли сюда, зачем встретились?

– Прости, виноват, – примирительно ответил я, а сам подумал: «Как у нас все по-разному! Ведь мы идем оба наверх, а будто в противоположных направлениях».

– А, брось, – ответил он слегка раздосадованно. – Никто не виноват, разве что она. – Он описал в воздухе полукруг, но я, конечно, догадался, что Инкер говорит о Башне. – Просто чем дальше, тем истина становится менее интересной. Чем выше ты находишься…

Я как будто почувствовал легкий укол при этих его словах; мне вспомнились слова из бреда: чем выше находишься, тем меньше становится истина. Только это говорила Фе. «Мне надо бы найти ее, поговорить», – подумал я, но эта мысль не сподвигла меня на активные действия, я все больше понимал, что на этом уровне если и хочется активничать, так только внутри квадратов. Я посмотрел на Инкермана с тревогой и надеждой. Но на его лице была лишь улыбка, мне так и представилось, как он протянет руку и скажет: «Ну что, Фиолент, отдохни. Ты заслужил это» – или что-то еще в таком духе.

И, надо сказать, я почти не ошибся.

– Послушай, останься здесь, – примиряюще, но настойчиво произнес Инкер. – Нужно немного освоиться, пообтереться. Сместить акценты. Прелесть этого уровня видна не сразу. – Он запнулся. – Хотя нет, видна она сразу, но…

– Здесь вообще все хорошо видно, – вставил я.

– Ты поймешь эту прелесть, – взволнованно продолжил Инкер, словно не услышав моего замечания. – Оценишь ее, я уверен.

– Ну а дальше?

– Дальше – решай сам. Бежать выше со своей лампой или делать что-то еще.

– А сам-то? – спросил я с недоверием. – Далась тебе эта прелесть?

Он пожал плечами и