Побеждённые - Ирина Головкина (Римская-Корсакова)

В этот день была продана и уже вынесена из гостиной большая хрустальная люстра, опускавшаяся из плодового букета, вылепленного на потолке. Это существенно изменило вид гостиной, и все-таки комната со своим красным деревом и фарфоровыми свечами в бронзе имела еще очень изысканный облик, а дамы на старинном диване дополняли картину.

— Я искала цветов, но магазины пусты. Я мечтала тебе поднести букет пурпурной гвоздики, — сказала Ася.

— Что? Гвоздики? Почему именно гвоздики? — воскликнула Леля.

— Невестам не подносят пурпурных цветов, а только белые, — внесла внушительную поправку Наталья Павловна.

— Но почему же гвоздики? — не успокаивалась Леля.

— Да ведь ты же всегда их любила! Что с тобой, Леля? На что ты обиделась?

Хорошенькие губы Лели дрожали.

— А теперь я эти цветы ненавижу! Запомни!

Стол был уже сервирован, когда мадам обнаружила отсутствие чая в серебряной массивной чайнице и стала взывать к молодежи, чтобы кто-нибудь пощадил ее старые кости и сбегал в магазин. Олег с готовностью поднялся и вышел, забрав с собой пуделицу. Леля начала ловить Славчика, который с радостным визгом бегал по гостиной; увертываясь, ребенок выскочил в диванную, Леля за ним. Геня, тяготившийся чопорными фразами Наталья Павловны, сорвался с кресла и бесцеремонно последовал за невестой.

— Что это у вас? — спросила удивленная Леля и остановилась перед перевернутым манекеном, окруженным опилками. (Случайно ее еще не успели посвятить в тайну.)

— Похоже, что вы, товарищи, конспирацией тут занимаетесь? — добродушно засмеялся Геня.

— Из-за бабушки, — с ноткой жалобы в голосе ответила Ася, — бабушка не хочет расставаться с семейным архивом. Она ничего не скрывает — и в гепеу, и в райсовете отлично знают, что она вдова генерал-адъютанта, однако же могут сказать: зачем мы бережем такие вещи? Вот мы и порешили лучше спрятать.

— Ух, какая девочка чудная, и бант огромный — сейчас улетит, как бабочка! — сказал Геня, беря в руки одну из карточек. — Это уж не вы ли? — прибавил он, обращаясь к Асе.

— Да, я на коленях у папы, — ответила та. Геня взял другую карточку, где была сфотографирована Наталья Павловна в боярском летнике и кокошнике.

— Какая странная одежда! — сказал он.

— Придворная форма, — пояснила Леля.

— Бабушка была фрейлина, — сказала Ася.

Он с любопытством взглянул на ту и на другую и взял еще одну карточку.

— А это, кажется, ваш муж? — спросил он уже с новой интонацией.

Ася, застигнутая врасплох, растерянно молчала.

— Как похож Славчик на эту карточку Олега: совсем такие же глаза, — сказала Леля.

Геня перевернул карточку и прочел надпись.

— Паж, — сказал он и начал перебирать остальные.

— Пойдемте в гостиную к бабушке, — нерешительно сказала Ася.

— А кто эти двое в подвенечном уборе? — со странными упорством продолжал Геня.

— Знакомая дама со своим женихом, — ответила Ася.

— Кавалергард, — сказала Леля, предупреждая вопрос Гени и глядя через его плечо.

— Он поразительно похож лицом на вашего мужа… отец или брат? — Спросил опять Геня у Аси.

— Брат, — промямлила та, находя слишком неудобным промолчать во второй раз.

Ни Ася, ни Леля не подозревали, что на этой карточке тоже имеется надпись, но Геня перевернул, и все увидели: «На память о дне нашей свадьбы. Нина и Дмитрий Дашковы».

Геня перевел глаза на Лелю, и она вдруг вспыхнула и отвела свои, как будто в чем-то уличенная.

— Неудобно, что старшие одни в гостиной, — сказала Ася, беспокоившаяся больше всего о том, чтобы Наталья Павловна не сочла невежей Геню и чтобы Олег не рассердился, увидев его перед манекеном.

— Ну пошли, пошли. Уважимте старуху, — добродушно откликнулся Геня.

За чаем разговор то и дело приближался то к одной, то к другой пропасти, которые удавалось благополучно миновать только благодаря стараниям Лели и Олега, с удивительной находчивостью приходившего на помощь. Радость и оживление Лели потухли с той минуты, как Геня бросил на нее свой взгляд, узнав подлинную фамилию Олега. Ей почудился упрек в этом взгляде и теперь не терпелось внести ясность в их отношения. Она не могла дождаться конца беседы за чайным столом и вздохнула свободно только когда все вышли в переднюю. Наталья Павловна произнесла несколько приятных фраз; мать, разумеется, сказала, что если они хотят пройтись пешком, пусть идут вдвоем, а она сядет в трамвай. И вот они идут рука об руку.

— А ваша кузина очень мила: прехорошенькая и так просто себя держит, — сказал Геня.

— Боже мой! Да как же иначе-то можно себя держать? Так принято, так мы приучены с детства, — возразила Леля.

Они помолчали.

— Геня, — тихо сказала она, и маленькая рука протянулась к нему, — не оскорбились ли вы? Я не собиралась хитрить с вами: я дала себе слово, что доверю вам нашу семейную тайну, чтобы вы знали, с какими людьми имеете дело. Но вчера я об этом забыла, а сегодня… не собралась с духом… Верьте, что ни я, ни Ася никогда не усомнимся в вашей порядочности.

Но он не повернулся к ней и не взял ее руку, глаза его не засветились ей навстречу, когда, прибавляя шаг и словно убегая от нее, он ответил:

— Я на доверие ваше не претендовал и не претендую, но такого пассажа, признаюсь, не ожидал. Можно было предполагать, что все это только нелепое, ни на чем не основанное подозрение…

Леля в изумлении остановилась.

— Как «предполагать»? Как «подозрение»? Да вы разве уже слышали об этом? Кто мог вам говорить?

— Никто ничего не говорил. Я сам сделал некоторые выводы… Бросимте этот разговор.

Наступило молчание.

— Отчего у меня вдруг так заныло сердце! — Леля вновь остановилась, и слезы зазвенели в ее голосе.

— Стоит ли расстраиваться, Леночка? Какое нам, в конце концов, до этих людей дело? У нас своя жизнь. — Он взял ее под руку. — Послушайте-ка, Леночка, что я вам скажу: накануне первого мая у нас в клубе вечер — торжественная часть, ужин, вино, танцы. Все будут с девушками, и я хотел привести свою. Поедет она со мной? Леночка-Леночка, милая девочка, ваша кузина хорошенькая, очень хорошенькая, но «изюминка»-то в вас, а не в ней. Слышали вы это выражение — «изюминка»?

Леля прижалась к его руке.

— Геня, вы меня в самом деле любите?

— Вот так вопрос! Стал бы я иначе вас приглашать? Я часа бы на вас не потратил! После дома отдыха я еще ни на одну девушку, кроме как на вас, не смотрю, да вот толку-то пока никакого.

— Как никакого, если я ваша невеста! Разве этого мало?

— Вы знаете, чего я хочу.

— Почему же непременно теперь? Зачем ускорять события и напрасно терзать меня?

— Улита едет, когда-то будет?

— Почему так, Геня? Свадьбу можно сделать очень скоро, на церковном венчании я не настаиваю, хоть мне и грустно отказаться от него. Ничего не мешает нам стать мужем и женой.

Наступила минутная пауза.

— В ближайшие дни я не смогу к вам заскочить — у меня срочная командировка, а тридцатого вечером заеду, чтобы вместе отправиться на вечеринку. Идет?

— Буду ждать, — ответила Леля и не решилась повернуть разговор снова на задушевную тему, хоть и чувствовала, что не удовлетворена объяснением.

Тридцатого Геня появился у Лели в шесть часов вечера.

— Вы? — спросила она, выбегая к нему еще в домашней блузке, — я не ждала вас так рано. Я еще не готова. Мама гладит мне платье.

Он поймал ее за руку и увлек в угол.

— На вечеринку еще рано, но я приехал попросить… попросить вас заехать сначала ко мне… Я не ловелас и не обманщик! Я не стану лживо уверять, что вы уйдете такой же… как пришли. И все-таки прошу! Ведь и меня может обидеть недостаток доверия то в одном, то в другом… Или вы сейчас поедете ко мне, или пусть все между нами кончено! Вот — как хотите.

— Но почему так, Геня? Не понимаю ничего!

— Не надо расспросов, Леночка! Боюсь потерять вас — довольно вам? По-видимому, родные ваши вам дороже меня!

— Мои родные тут ни при чем, а отказывать вам я не собираюсь. Объясните яснее.

— Не стану. Мне не объяснения нужны. Вот я теперь увижу вашу любовь! Ну, как?

— Вы так жестко и сухо со мной говорите!

— А вы смотрите не на тон, а на содержание слова!

— А что же… потом?

— Потом пойдем в загс — в день, который наметили, если вы ничего не измените.

Он сделал ударение на слове «вы». Она пытливо всматривалась в него, чувствуя, что он чего-то не договаривает. И опять ее охватила уверенность, что она перед несчастьем, которое стоит тут, у двери, стоит и стучит…

— Пусть это будет между нами теперь или не будет вовсе, — повторил Геня, глядя мимо нее.

Что-то трепыхало в ее груди, как будто залетела туда и билась там испуганная птица. Она закрыла лицо руками.