Тайный советник вождя - Владимир Успенский

И уж если Сталин свел счеты со своими подлинными и мнимыми противниками, то Ворошилов и Буденный — тем более! Убрали всех, кто мог сказать слово против них, кто был знаком с темными сторонами их прошлого. Тухачевского, например. Или вот наиболее характерный случай. Давайте вспомним выдающегося полководца гражданской войны Николая Акимовича Худякова. Я уже рассказывал о том, как отличился он, командир 1-й Коммунистической дивизии, в боях за Царицын. Много раз спасал положение. Закончив Алексеевское военное училище, он воевал затем в 4-м Заамурском полку на Юго-Западном фронте, в Галиции. Там я и познакомился с ним. Светлого ума был человек и отчаянной храбрости офицер. Награжден был орденом Георгия Победоносца, орденом Св. Станислава с мечами и бантом, офицерским Георгиевским оружием. И этот храбрый боевой офицер выступил в начале 1917 года против войны, против напрасного кровопролития! По распоряжению Керенского штабс-капитан Худяков был разжалован и заключен в Каменец-Подольскую крепость. Генерал Корнилов настоял на том, чтобы его приговорили к смертной казни. Однако привести приговор в исполнение помешала Октябрьская революция.

Далее — мужественная борьба за торжество Советской власти. Бои на Волге. С октября 1918 года — член партии большевиков. После 1-й Коммунистической дивизии командует 3-й Украинской социалистической Красной Армией (К. Е. Ворошилов в то время был членом правительства на Украине). Разгром формирований атамана Григорьева. Борьба за Одессу. Восемь ранений в боях! Орден Красного Знамени и Почетное революционное оружие (дважды!). И при всем том Худяков оставался лишь скромным военным специалистом при Ворошилове. Если Климент Ефремович и одерживал победы под Царицыном и на Украине, то в основном благодаря полководческому таланту Худякова. И тот, и другой понимали это, а такое положение никак, разумеется, не устраивало Наркома Ворошилова. Он приложил немало стараний, чтобы держать Худякова подальше от Москвы, в безвестности. Николай Акимович был отозван из армии на хозяйственную работу и в 1925 году отправлен на Северный Сахалин, где возглавил разведку и освоение дальневосточных нефтяных богатств. Поработал там много и пользу стране принес очень большую. У нас на востоке появилась база горючего!

В Москве он почти не появлялся, в печати не выступал. И все-таки Климент Ефремович побаивался Худякова: вдруг напишет свои воспоминания или расскажет широкой аудитории правду о военных действиях! И померкнут легенды о непобедимых и непогрешимых полководцах Ворошилове и Буденном. Разве можно это допустить?

Николай Акимович Худяков был ликвидирован. Его арестовали, дай Бог памяти, в 1938 году, а в следующем году он был расстрелян как враг народа. Его фамилия была вычеркнута из истории. А все его достижения под Царицыном и на Украине автоматически перешли к Клименту Ефремовичу, укрепляя известность и славу Наркома.

Пишу об этом для того, чтобы еще раз подчеркнуть: нельзя сваливать всю ответственность за массовые репрессии только на Сталина. Он даже не знал о гибели Худякова и целого ряда других товарищей. Соратники Иосифа Виссарионовича, которые пользуясь обстановкой, всеми силами укрепляли свое положение, тоже виновны во многом. С них тоже спрос.

Кто, например, заставлял члена Политбюро В. М. Молотова написать резолюцию о расстреле жен «врагов народа» Косиора и Постышева? Да никто. Проявил инициативу, преследуя какие-то свои интересы.

Ворошилов и Буденный не только убирали тех, кто был опасен для них или неугоден им, но и выдвигали на ответственные военные должности своих верных людей. Независимо от умственных способностей, от образования, а лишь по одному принципу — личной преданности. Люди с кругозором эскадронных командиров становились вдруг комдивами и комкорами. К лету сорок первого года примерно девяносто процентов нашего начальствующего состава в звене дивизия-армия были скороспелыми, полуграмотными выдвиженцами Ворошилова и Буденного из тех, кто знаком был им по Первой конной. Только из этого кладезя черпались кадры, будто и не было у нас других славных армий! А ведь известно: плохо, когда нет умелых военачальников, но еще хуже, когда командуют, руководят неумелые военачальники. Тем более, в армейских условиях, где приказы не обсуждаются, а лишь исполняются, любая глупость, любая ошибка чреваты самыми тяжелыми последствиями.

Высшая государственная власть, принимая различные установления, просто неспособна предусмотреть, регламентировать все конкретные варианты, все житейские случаи. Умные, самостоятельные люди используют такие установления, законы, инструкции применительно к обстоятельствам. Так и было до массовых репрессий в армии. А когда к руководству пришли необразованные, несамостоятельные, полностью зависящие от начальства исполнители, любые указания и распоряжения стали восприниматься и выполняться буквально, от точки до точки, творчество вытеснялось формализмом. Скороспелые руководители прятали свое неумение, свою безынициативность за правильной фразой, за цитатой: «Так сказал товарищ Сталин!» или «Так распорядился Нарком Ворошилов!». Слово в слово — вот и весь диапазон.

Например, упор на наступательные действия всегда был основным принципом подготовки наших войск. Но при этом и обороняться учились, и отходить. А после известного заявления о том, что мы будем бить любого врага на его собственной территории, возник опаснейший перекос. Учить стали только наступлению. Командиров, отрабатывавших оборонительные действия, зачисляли в «пораженцы». А те, кто пытался приобщить свои батальоны и полки к труднейшему искусству отступления, вообще попадали в разряд подозреваемых. Это же вредители, подрывающие дух войск! Их арестовывали, судили. Зато раздольно было безответственным крикунам, демагогам. О каком творчестве, о каких поисках и достижениях могла идти речь в подобной обстановке?!

Рассказываю сейчас и вспоминается мне лицо Ворошилова того времени. На Семене-то Михайловиче с его железными нервами, с давней привычкой сметать любого, кто становился на пути, события конца тридцатых годов почти не отразились. Разве что осунулся, да глаза, будто прихваченные изнутри морозом, стали холоднее и жестче. А вот худощавый Ворошилов еще более высох, легла на его потемневшее лицо печать озлобленности. К сожалению, запамятовал фамилию художника, который сделал тогда серию небольших портретов Климента Ефремовича — штук шесть. Сознательно или нет поступил художник, но на портретах 37–38 годов прежде всего выделена ожесточенность.

Новые люди, поднявшиеся на командные посты вместо «врагов народа», по незнанию или по чрезмерной услужливости перед начальством подвергали гонению, искоренению все то, что было связано с именами репрессированных предшественников. Тухачевский и Егоров, к примеру, много сил приложили для создания у нас самых мощных в мире бронетанковых войск. Не стало этих маршалов, и начались среди рьяных борцов за собственную карьеру и просто среди недальновидных товарищей разговоры о том, что крупные бронетанковые соединения нам без надобности, ни у французов, ни у англичан их нет, и ничего, обходятся. Военный опыт, дескать, показывает, что иметь бронекорпуса нецелесообразно… А какой опыт-то был? Бои у Хасана да в Испании: все это без размаха, в небольших масштабах. Ну и порешили наши военные деятели «рассыпать» бронетанковые корпуса, оставить бригады да дивизии. И это в то время, когда фашисты, используя наши недавние достижения, поспешно организовывали у себя мощные танковые группы. Фашисты создавали бронированные кулаки, а мы свои кулаки, наоборот, разжимали. Но пальцами можно лишь тыкать, разящего удара ими не нанесешь. Я говорил об этом, доказывал, спорил. А новоявленные генералы, используя ситуацию, действовали вполне «успешно», подрывая могущество наших Вооруженных Сил.

Только после Халхин-Гола, особенно после роковых неудач в войне с белофиннами, спохватились мы, начали вновь формировать танковые и механизированные корпуса. Торопились, лепили на скорую руку из уцелевшего еще материала, но уже не было кадров, устарела техника, а новую выпускать не успевали. Срочно переводили в танковые войска командный состав из конницы. И там, и тут, мол, быстрота, маневр. Но это лишь внешние, формальные признаки. Многие десятки и сотни хороших кавалерийских командиров оказались вдруг в незнакомом роде войск, а переучиваться не оставалось времени. Среди них — генералы, даже будущие маршалы: Богданов и Лелюшенко, Стученко и Рябышев, Черевиченко и Москаленко, Гречко и Рыбалко и многие, многие другие ветераны буденновской армии. Трудно им пришлось, особенно в начале войны. Но еще трудней тем, кто оказался тогда под их руководством, кто жизнями расплачивался за их неумение.

Помните о том концентрированном ударе, который нанесли под Царицыном по белогвардейцам наши артиллеристы? О нем шла речь в начале книги. Тот самый удар, который помог нам удержать в своих руках хлебную житницу и транспортную артерию. Брусиловскую идею предложил тогда Сталину я, а при осуществлении идеи своей энергичностью расторопностью отличился Г. И. Кулик, чем и привлек к себе внимание Иосифа Виссарионовича. Ну, надежный, деятельный — это, безусловно, хорошие качества, однако не только они являются определяющими для высокого военного руководителя. До периода репрессий Кулик занимал должности, соответствующие его знаниям, опыту, интеллекту. Думаю, мог бы командовать артиллерийским полком. А он вдруг вознесся на головокружительную вершину — стал маршалом Советского Союза, возглавил артиллерию Красной Армии. Вот уж действительно, «незаменимых людей у нас нет!». И взвалили тяжкую ношу на совершенно неприспособленные плечи.[29]