Лабиринт - Яэко Ногами

Глава четвертая. Пролив

После кровавых событий 26 февраля два главаря мятежа застрелились. Пятнадцать молодых офицеров были взяты под стражу и 12 июля по приговору военного трибунала расстреляны в гарнизонной тюрьме в Еёги.

Японцы склонны поддаваться своеобразному обаянию людей, действующих не из личных, корыстных побуждений, даже если они и являются виновниками серьезных бед. К тому времени, когда начались заседания суда, острота момента прошла, и общество было уже довольно благодушно настроено к мятежникам, хотя еще недавно готово было растерзать их. А сторонники фашизма решительно заявляли, что ни один волос не упадет с их головы. Впрочем, почти все были уверены, что дело обойдется благополучно. На худой конец им устроят побег в Маньчжурию. Поэтому сообщение о том, что вся группа военных заговорщиков сурово наказана, произвело на людей не менее сильное впечатление, чем сами февральские события.

На другой день после этого приговора Киити был выпущен на поруки.

Адвокат известил об этом по телефону Сёдзо, и тот вместе со старшим приказчиком Хирота отправился в Камада.

— Вы не находите, что между вашим делом и этим событием, как ни странно, существует тесная связь? — спросил Сёдзо брата, когда они в полдень сели в пустой вагой второго класса и он рассказал Киити о казни заговорщиков.

Сёдзо вспомнил, что дядино письмо об аресте брата он получил воздушной почтой в тот день, когда вспыхнул февральский путч. Узнав вчера о приговоре мятежникам, он сразу подумал об этом странном совпадении: накануне выступления мятежников брата арестовали, а через день после вынесения им приговора освободили. И он поделился своими мыслями с братом.

Но тот был как будто недоволен и в ответ пробормотал что-то неопределенное.

Одетый в короткое черное шелковое кимоно с гербами и японские шаровары-хакама, он сидел, отвернувшись к окну, и смотрел на проплывавшие мимр заливные рисовые поля. Посадки уже закончились, и теперь на полях ровными, аккуратными, как щеточки, зелеными рядами тянулись сеянцы. И вдруг он резко повернулся к брату. Его густые, косматые брови были насуплены. Глаза его, продолговатые и красивые (единственное, чем он был похож на Сёдзо), сузились, и лицо сразу изменилось.

Он был явно чем-то расстроен или обижен.

— Вы что, решили мое освобождение держать в секрете? —спросил он, и Сёдзо сразу понял, чем недоволен брат.

— Вовсе нет. Мы тут же сообщили всем родным. Немедленно прибежали Наката, Хорикава, Суги. Они сказали, что сегодня непременно поедут с нами встречать вас, но...

— Но?..

Это были его приятели и единомышленники, наиболее твердокаменные сэйюкайевцы из всех его друзей. Они были буквально помешаны на избирательной борьбе. Для них это было чем-то вроде скачек или бейсбола. В феврале их тоже арестовали, но, подержав некоторое время в полиции, отпустили.

— Адвокат не советовал, чтобы при встрече были no-i сторонние,— продолжал Сёдзо.— По его мнению, это может произвести неблагоприятное впечатление и даже как-то повлиять на исход дела в суде. Дядя согласился, поэтому решено было никому больше не ехать.

— Этот адвокатишка просто жалкий трус! — вспылил Киити.— Он боится прокурора, как черт ладана. Этот тип с самого начала мне голову морочил: власти-де сейчас не так настроены, законность-де укрепляется... Только и знал, что хныкал и скулил. У него с самого начала не было ни желания, ни уменья, ни смелости по-настоящему взяться за дело.

Киити был убежден, что его длительное заключение в тюрьме зависело не столько от фашизации органов юстиции, которые стремили-сь, как ему старались внушить, к укреплению законности, сколько от бездарности, нерадивости и трусости его адвоката. Он злился и на адвоката, и на Таруми, и на депутата парламента Хаясэ. Постепенно он начал ненавидеть всех, кто жил на воле. И даже радость долгожданного освобождения не смягчила его и не примирила с людьми, которые не пострадали, как он. В частности, ему казалось, что трое его друзей вышли сухими из воды не потому, что на сей раз было решено главный удар направить против партийных заправил, остальных же не трогать, но лишь потому, что им удалось укрыться за его широкой спиной, а ему пришлось одному за всех отдуваться. Понятно, что, узнав о его освобождении, они первыми прискакали в его до>м. Однако с какой легкостью они сошлись на том, что встречать его не надо! Хороши дружки, нечего сказать! Он готов был обругать и дядю, поддержавшего адвоката, но не решился и всю свою ярость обрушил на последнего.

Отведя душу, Киити замолчал. С тех пор как они вышли из тюрьмы, он непрерывно курил. Отвернувшись от Сёдзо, он сидел с сигаретой во рту. По выражению его лица Сёдзо видел, что он злится и на него и что самое благоразумное сейчас — оставить его в покое. Поэтому Сёдзо тоже молча курил, поглядывая на пассажира, который, по-.видимому утомленный дальней дорогой, растянулся на скамейке и, положив под голову чемоданчик, сладко дремал.

Черные с сильной проседью волосы этого человека, которому на вид было лет пятьдесят, и его приплюснутый нос, покрытый капельками пота, напомнили Сёдзо хозяина меблированных комнат в Токио. Он задумался, и вдруг у него над самым ухом раздался голос Киити:

— Х-хирота! Хирота!

Чуть заикаясь, Киити нетерпеливо звал приказчика, из скромности сидевшего на некотором расстоянии от хозяина.

— Слушаю вас,— отозвался тот и, поднявшись со своего места, подошел к Киити.

По традиции Хирота был одет в кимоно, подпоясанное твердым поясом, какой исстари носили приказчики.

— Там знают, что я приеду этим поездом?

— Я полагаю, что Сато из филиала позвонил им по телефону.

— Полагаешь! Неужели ты не мог ему это поручить?

Черт побери! Если уж и ты за время моего отсутствия так распустился, то что же говорить о других! — Киити хотел было наброситься на старшего приказчика, но сдержался, сообразив, что здесь неудобно браниться. Озадаченный неожиданным выговором, Хирота недоуменно пожал плечами и, не скрывая недовольства, вернулся на свою скамейку. Он умел постоять за себя, когда это надо было, в отличие от старых приказчиков, которые начинали службу с мальчиков на побегушках.

Сёдзо решил не вмешиваться — спорить в вагоне просто неприлично. Он был убежден, что расторопный и услужливый Сато наверняка позвонил домой и никаких оснований для беспокойства нет. Кроме того, он понимал, что брат дал нагоняй Хирота по той же причине, по какой злился на адвоката и вообще на всех на свете.

Поезд останавливался на каждой станции и шел