Пауль Кречетски. Жизнь среди героинь (СИ) - Отчаянный Мореход

– Интересно, я вообще туда пришёл? – Спросил Павел, мимолётно оглянувшись по сторонам.

***

– Объект «Сокол» на месте. – Доложилась одна из наблюдательниц ЩИТа, сидя за мониторами.

– Объект «Вымпел» на подходе. Всё согласно составленному аналитиками плану. – Ответили ей с другого конца канала связи.

– Продолжаю наблюдение.

– Обо всех непредусмотренных ситуациях докладывать немедленно.

– Вас поняла.

– Конец связи.

– Конец связи.

– Это на самом деле Капитан Рэд? – Спросила девушку за мониторами её коллега, ещё одна оперативница специальной группы «МЕЧ», секретного подразделения ЩИТа, созданного для борьбы с внедрившейся в состав организации Гидрой. Для этого подразделения отбирались только самые надёжные, проверенные и доверенные оперативники, вроде Бартон, Романофф, покойных Паркеров, Хилл и прочих из тех, на кого не вышло накопать ничего такого, что не могло бы связать их с Гидрой. Именно они занимались поиском вражеских агентов в своём стане и занимались их отловом или просто слежкой. Помимо же этого МЕЧ занимался подобными, секретными поручениями, при которых ничего не должно попасть в руки Гидры, вроде данных про Капитана Рэда.

– Если верить Директору, то да, это он. – Ответила девушка, продолжая просматривать мониторы, на которые выводилась картинка с нескольких десятков камер по всему контролируемому периметру.

– Я знаешь, чего понять не могу, а? – Вновь подала голос напарница.

– Чего? – Вздохнула оператор, понимая, что её коллега снова вступила в стадию «заболтаю до смерти от скуки».

– Почему мы данные по Капитан Америке от остальной организации не скрываем, а про него – да? В смысле, разве не логичнее было бы, если бы мы засекретили так же и её?

– А как её теперь засекретить, если проект «Валькирия» был известен практически всем, кто имеет доступ от шестого и выше, а то и некоторым на пятом, и даже на четвёртом? Вот если бы она оттаяла где-нибудь в Канаде, как Рэд, тогда да, можно было бы попытаться.

– А он точно не станет работать на русских, а? Вдруг он шпионит на красных?

– Не мели ерунды, он ещё при Сталине с нами нормально работал, думаешь, при Путине или Медведевой что-то изменится? К тому же, они же с Роджерс встречаются, со Старк у него, вроде как, что-то проклёвывается, так почему бы ему пытаться нам подгадить?

– Ну, он же русский. – Пожала плечами болтушка.

– И что? Вон, Лорен Ди Каприо тоже по происхождению русская, как и Мила Йовович, да у нас половина Голливуда кишит русскими, что нам теперь, всех их начать пасти? – Тяжко вздохнула операторша.

– Так он же на службе у русских до сих пор числится! – Заметила болтушка.

– И у нас. Всё! Хватит! У нас тут Роджерс появилась. – Отмахнулась девушка, а после снова включила гарнитуру. – Сова! Это Сипуха! Объект «Вымпел» на подходе.

***

Стефани едва смогла свыкнуться с тем, что она пробыла в заморозке больше полувека, стойко приняла факт смерти многих друзей, знакомых, факт того, что ей уже скоро сто, но с одним она смириться никак не могла: со смертью своего жениха. Павел… её Паша. Добрый, весёлый, надёжный, но если нужно – то серьёзный, и с такими удивительными голубыми глазами, которые, казалось бы, меняли свой цвет от настроя их хозяина. То они нежно-голубые, словно небо, отражающееся в пруду в центральном парке, такие тёплые и добрые, то льдистые тёмные, словно снег в холодную, лунную ночь, а иногда они практически выцветали, становясь серо-синими, словно холодная сталь. И эти глаза больше никогда не суждено ей увидеть?

Она долгое время хотела подавить эту боль, напоминающую противотанкового ежа прямо в груди, в области сердца, уморив себя на тренировках, но чёртово модифицированное тело вовсе не желало валиться с ног от усталости, лишь всё больше и больше привыкало к нагрузкам, которые свели бы в могилу кого угодно, но не её. Одна за другой разлетались в клочья боксёрские груши в тренировочном зале, пока их не заменили на груши из армированного материала, те стали просто слетать с цепей, разрывая звенья, чтобы отлететь в противоположную от Стефани стену и оставить на ней вмятину. Ещё одну вмятину.

Наконец, Николь Фьюри, её новая начальница, директриса ЩИТа, организации, созданной её сослуживцами и друзьями на базе СНР, велела ей перестать мучать себя и тренировочный материал и выйти развеяться.

Девушка согласилась, вернее, выполнила недвусмысленный приказ, оделась в гражданскую повседневную одежду и вышла в город, обвешанный самыми разными цветастыми экранами, транспарантами, вывесками и ещё чем-то, что девушка с трудом могла бы идентифицировать. И желания сделать этого она не имела.

Она зашла в ближайший магазин, купила там рожок мороженного и бутылочку колы, после чего направилась в Центральный Парк, который был практически за углом от места, где её держали последние месяцы.

Мороженное ей не понравилось. Не ощущалось в нём сливок, привкус, даже не вкус ванили казался каким-то фальшивым, шоколадная крошка напоминала на языке воск, а рожок, казалось бы, был сделан не из хрустящей вафли, а из вымоченной в молоке картонной коробке.

Тем не менее, она доела это, с позволения сказать, «лакомство», после чего с шипением открыла бутылочку колы, уже заходя на территорию Центрального Парка.

Вкус колы напоминал тот вкус, который ей довелось попробовать тогда, ещё до войны, но он был… более приторно-сладким. Казалось, что даже её зубы становились липкими от этого слишком непривычно газированного напитка.

Короче, лакомства её юности ей не понравились, они казались слишком… не настоящими. В этом пресловутом двадцать первом веке всё казалось слишком не настоящим, прячущим свою искусственность за цветастостью и вычурностью, а всё настоящее куда-то пропало…

Размышляя об этом и попивая колу из стеклянной, холодной бутылки (не выбрасывать же эту, пусть и такую искусственную колу просто потому, что она не так хороша, как шестьдесят лет назад, верно?) она и добралась до пруда, рядом с которым у неё с Павлом было их первое свидание. Вот те самые берега, те самые фонари, те самые дорожки, и даже та самая лавочка, на ней даже сидит мужчина в похожей на одежду Павла одежде, в похожей же шляпе, и даже трубку он достал до ужаса знакомую, знакомым же жестом набивая в чашку табак.

Стефани, видя все эти жуткие совпадения, застыла на месте, неверяще смотря на этого мужчину. Казалось, что сейчас он повернётся – и на неё посмотрят те самые голубые, как отражённое в пруду небо, тёплые глаза, но он не поворачивался, и было видно только его блондинистый затылок, выглядывающий из-под шляпы, да ещё душки солнцезащитных очков, ставших модными за годы, пока она была вморожена в лёд.

Но кое-что шокировало её ещё больше: мужчина, набив трубку табаком, вынул из внутреннего кармана зажигалку Зиппо, да не обычную, а латунную, потёртую, местами почерневшую от патины, на корпусе которой выделялся блестящий, натёртый о ткань кармана череп. Такую зажигалку она видела только у одного человека – у Павла, который когда-то сказал ей, что это был трофей, полученный им от одного наёмника во время Финской Войны во второй половине тридцатых, до того, как он ушёл со службы в Красной Армии и переехал в США. Мужчина зажал зажигалку тремя пальцами, от чего та со щелчком открылась, после чего неуловимое движение большого пальца заставило колёсико высечь искры и разжечь пламя, которое было поднесено к чашке трубки, заставив по округе пойти терпкому аромату табака.

– Мягкого мне дыма. – Тихо произнёс мужчина по-русски, от чего Стефани уже не выдержала и выпустила бутылку колы, от чего та упала на дорожку и разбилась со звонким хрустом стекла.

Мужчина обернулся на этот звук, чуть не выронив трубку, но подняв взгляд вверх, к лицу выронившей бутылку девушки, он всё-таки уронил курительное устройство, от чего из него горящими искрами разлетелись частицы табака.

– Паша? – Несмело спросила Стефани, вглядываясь в такое родное лицо и пытаясь рассмотреть глаза за линзами чёрных очков.