Айша. Возвращение Айши. Дочь Мудрости - Генри Райдер Хаггард

иллюзия, видимость смерти, на самом же деле это был переход, перевоплощение. Как бы то ни было, я потерял ее и вот уже много лет как пытаюсь найти.

— Почему же ты ищешь ее здесь, на моей Горе, Лео Винси?

— Потому что мне было видение, это видение и привело меня сюда — посоветоваться с Оракулом. Я хочу узнать о судьбе потерянной возлюбленной, а это можно сделать только здесь, и нигде больше.

— А ты, Холли, ты тоже любишь эту бессмертную женщину, чье бессмертие, однако, склонилось перед смертью?

— О жрица, — ответил я, — я тоже поклялся принять участие в поисках; куда бы ни направился мой приемный сын, я следую за ним. А он ищет утраченную красоту...

— Стало быть, ты следуешь за ним. И оба вы ищете утраченную красоту, как и все мужчины, эти слепцы и безумцы.

— Нет, — возразил я, — будь они слепцами, они не смогли бы различить красоту, а будь они безумцами, они не смогли бы оценить ее, даже если бы и видели. Только мудрецам дано видеть и понимать, Хес.

— Я вижу, ты скор на ответ и находчив, о Холли, как... — Не договорив, она вдруг спросила: — Скажите мне, оказала ли вам должное гостеприимство моя слуга Хания; послала ли она вас сразу ко мне, как я ей велела?

— Мы не знали, что она твоя слуга, — ответил я. — Гостеприимство она оказала нам более чем достаточное, мы бежали из ее города, а по пятам за нами гнался ее муж Хан со своими палачами-псами. Но скажи, жрица, что ты знаешь о нашем путешествии сюда?

— Немногое, — небрежно обронила она. — Более трех лун назад мои лазутчики заметили вас в дальних горах; ночью они подползли ближе и подслушали ваш разговор — вы как раз говорили о цели своего путешествия, они тут же вернулись и доложили мне обо всем. И я повелела Хании Атене и этому старому колдуну, ее двоюродному деду, Хранителю ворот, чтобы они встретили вас за древними воротами Калуна и как можно быстрее послали сюда. Для людей, жаждущих получить ответ на свой вопрос, вы не очень-то торопились.

— Мы очень торопились, о Хес, — сказал Лео, — и если твои лазутчики смогли перейти через горы, где нет ни одной живой души, и спуститься в эту адскую пропасть, они должны были доложить тебе о причине нашей задержки. А нас, прошу тебя, не спрашивай.

— Что ж, я спрошу у самой Атене, она ждет у входа; уж она-то мне ответит, — холодно произнесла Хесеа. — Орос! Введи Ханию — и побыстрее!

Жрец повернулся, поспешил к деревянным дверям, через которые мы вошли в святыню, и исчез.

Наступила тишина, затем Лео — он явно нервничал — сказал по-английски:

— Хорошо бы оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте: разговор будет пренеприятнейший.

— Не думаю, — ответил я, — а если и будет, то это, может быть, к лучшему: в таких вот неприятных разговорах часто выясняется правда, а она нам так нужна... — Тут я запнулся, вспомнив, что это странная женщина утверждала, будто ее лазутчики подслушали, о чем мы разговаривали в горах, но ведь мы говорили только по-английски.

Мои опасения оказались вполне обоснованными, ибо Хесеа спокойно повторила за мной:

— Ты прав, Холли, в неприятных разговорах, как вино из порванного бурдюка, нередко выплескивается истина.

Она замолчала; излишне говорить, что я не настаивал на продолжении этой беседы.

Двери распахнулись, вошла процессия людей в черном, за ней следовал шаман Симбри, за ним восемь жрецов несли гроб с телом Хана. Гроб сопровождала Атене, с головы до пят закутанная в черное покрывало, а в самом конце шествовала еще группа жрецов. Перед алтарем гроб поставили на пол, жрецы отошли назад. Атене и Симбри остались перед гробом одни.

— С какой просьбой обращается ко мне мой вассал Хания Калуна? — холодно осведомилась Хесеа.

Атене шагнула вперед и с явной неохотой преклонила колена:

— О Древняя Мать! Я чту твою священную миссию, как чтили многие поколения моих предков. — Она наклонила голову. — Мать! Этот покойник имеет право на погребение в огненном кратере твоей священной Горы: это право было с самого начала даровано всем нашим правителям.

— Да, это право даровано всем правителям, — подтвердила Хесеа, — еще моими предшественницами; не будет в нем отказано ни твоему покойному господину, ни тебе, Атене, когда пробьет твой час.

— Благодарю тебя, о Хес, и молю, чтобы ты письменно закрепила это право, ибо твоя почтенная глава убелена уже снегом старости и не сегодня завтра ты покинешь нас. Посему вели писцам занести свое повеление в книгу законов, дабы та Хесеа, что сменит тебя, могла свершить погребальный обряд, когда придет для него время.

— Перестань, — остановила ее Хесеа. — Перестань изливать свою желчную злобу по поводу того, что тебе следует почитать, о глупое дитя. Может быть, завтра огонь поглотит и недолговечную молодость и красоту, которыми ты так гордишься. Повелеваю тебе: замолчи; расскажи мне, каким образом погиб твой господин.

— Спроси этих странников, что были его гостями: его кровь — на их руках и взывает к отмщению.

— Я убил его, — сказал Лео, — ради спасения собственной жизни. Он хотел затравить нас своими собаками; вот следы их клыков. — Он показал на мою руку. — Жрец Орос знает, он перевязывал раны.

— Как же это случилось? — спросила Хесеа у Атене.

— Мой господин был не в своем уме, — смело ответила Атене. — У него было жестокое развлечение — охотиться на людей.

— Так. И к тому же твой господин ревновал? Я вижу, твои уста готовы изрыгнуть ложь, — не лги! Лео Винси, ответь мне ты... Нет, нет, я не хочу, чтобы ты разглашал тайны женщины, которая предлагала свою любовь. Говори ты, Холли, — и только правду.

— Правда такова, о Хес, — ответил я. — Эта госпожа и ее родственник — шаман Симбри спасли нас от гибели в водах реки, что протекает на дне ущелья, рядом с Калуном. Оба мы занемогли, за нами заботливо ухаживали, но Хания полюбила моего приемного сына.

Жрица зашевелилась под своим полупрозрачным покрывалом, и Голос спросил:

— А не полюбил ли и твой приемный сын Ханию, как