Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш

человека и бастион против коммунизма. Он выразил надежду, что конвенция «остановит наступление тоталитаризма» и послужит «путеводной звездой для народов по ту сторону железного занавеса»[1467].

А в Москве за пресловутым «железным занавесом» Коровин по-прежнему призывал к созданию «патриотической советской науки права»[1468]. Трайнин и другие пытались спасти себя, публикуя статьи о недостатках буржуазной юстиции[1469]. Но к тому времени во всей советской юриспруденции воцарились страх и неуверенность. Институт права спешно пытался интерпретировать труды Сталина, ища в них подсказки о его взглядах на юриспруденцию, но без особого успеха[1470]. Советские юристы-международники были особенно уязвимы из-за своих тесных связей с западными юристами. Поэтому Корецкому было чего бояться в июне 1950 года, когда он отправился в Женеву на вторую сессию Комиссии ООН по международному праву. В конце концов он блестяще сыграл на политическом поле, покинув обсуждение после того, как комиссия отклонила его требование заменить представителя Гоминьдана на делегата новой Китайской Народной Республики[1471].

Поэтому Комиссия по международному праву завершила разработку Нюрнбергских принципов в отсутствие Корецкого. Окончательная редакция была относительно прямолинейна и близка по тексту к Уставу МВТ. В ней утверждалось, что преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности являются согласно международному праву наказуемыми преступлениями. Утверждалось также, что соучастие в любом из этих преступлений тоже наказуемо, и в этом принципы шли дальше, чем нюрнбергский приговор, который ограничил обвинение в соучастии преступлениями против мира. Нюрнбергские принципы утверждали, что главы государств несут уголовную ответственность, а исполнение приказов вышестоящих не снимает ее. Большинство этих положений близко следовали первоначальным доводам Трайнина в книге «Уголовная ответственность гитлеровцев». Идеи Трайнина о преступлениях против мира и соучастии продолжали влиять на дискуссию о международном праве, несмотря на то что сам Трайнин угодил в опалу в СССР.

Комиссия по международному праву в своей формулировке Нюрнбергских принципов решила по крайней мере в ближайшей перспективе последовать примеру Нюрнберга и оставить без дефиниции термин «агрессия». Но эта комиссия расширила понятие «преступлений против человечности» – которые определила как «преследование на основе политики, расы или религии», – специально чтобы включить в него действия, совершаемые правителями против их собственных народов[1472]. Тут она зашла гораздо дальше Устава МВТ и нюрнбергского приговора.

Дискуссии о правоприменении прошли в Комиссии по международному праву гораздо глаже в отсутствие Корецкого. Большинство делегатов высказывались в пользу создания международного уголовного суда. Но они понимали, что МВТ собрался только благодаря полной капитуляции стран Оси – и что в нынешней обстановке заставить страны согласиться на международный уголовный суд с обязывающей юрисдикцией будет как минимум непростой задачей. В конце концов комиссия заключила, что учредить такой суд было бы желательно, несмотря на значительные проблемы. Комиссия послала свои результаты и свою формулировку Нюрнбергских принципов в Шестой (правовой) комитет ООН, который утвердил их и передал в Генеральную Ассамблею. В декабре 1950 года Генеральная Ассамблея разослала их правительствам и задала принципиальный вопрос: оставить их в виде отдельного документа или включить в Кодекс преступлений против мира и безопасности человечества? Генеральная Ассамблея также решила создать еще один комитет, на этот раз для изучения вопроса о создании международного уголовного суда[1473].

* * *

К тому времени язык прав человека уже регулярно использовался в холодной войне как политическое оружие. Советские руководители, писатели и юристы часто обвиняли Запад в агрессии и преступлениях против человечности по всему миру[1474]. Трайнин благодаря тому, что был хорошо известен западным юристам и дипломатам, по-прежнему играл для СССР важную пропагандистскую роль, хотя и оставался в Москве на положении невыездного. Летом 1950 года, после начала Корейской войны, он написал несколько докладов и статей, обвиняя США в геноциде в Корее и развивающихся странах и в подготовке к «третьей мировой войне» против СССР и «народных демократий» Восточной Европы[1475]. Американские власти в ответ обвиняли СССР в том, что он пытается «связать руки ООН и обмануть мировое общественное мнение» своими заявлениями в поддержку мира, одновременно поддерживая и поощряя коммунистические перевороты в Европе и Азии[1476]. Американские журналисты тоже ссылались на Нюрнбергские принципы, призывая к санкциям против Советского Союза. В июле 1951 года в редакционной статье в вашингтонской газете «Ивнинг стар» писалось, что «та же Россия, чьи представители заседали в Нюрнбергском суде», планировала вторжение в Южную Корею и должна нести ответственность за «преступления против мира»[1477].

Советские юристы, участвуя в этих перепалках, одновременно с большим трудом пытались нащупать специфически советский подход к международному праву. В 1951 году Коровин сделал отважную попытку, опубликовав новый учебник, в котором провел границу между «буржуазным» и «социалистическим» международным правом. Но он попал под огонь, когда МИД выступил против его формулировки как противоречащей «дипломатической практике Советского государства». Тезис Коровина стал главным предметом обсуждения на партийной конференции в Академии наук в 1952 году, подтвердившей, что существует «только одна система международного права» – но две противостоящие политические системы, социалистическая и империалистическая. От советских юристов ждали, что они будут разоблачать нарушения международного права государствами из империалистического лагеря[1478]. Коровин за свою ересь был снят с поста директора Института права, но в остальном не пострадал.

Тем временем Трайнин испытывал все более пристальное внимание. В последующие годы на совещаниях и в советской прессе его обвиняли в том, что он развивает «политически опасные теории», не поддерживает партию и строительство коммунизма и ведет по ложному пути Коровина и других юристов-международников[1479]. Это последнее обвинение наверняка его особенно взволновало.

Из советских участников Нюрнбергского процесса не только Трайнин стал мишенью антикосмополитической кампании Сталина. Обвинителя и писателя Льва Шейнина, а также офицера НКВД Леонида Райхмана в 1951 году арестовали и посадили в тюрьму. Абакумов, бывший глава Смерша, вскоре после того был арестован по обвинению в измене и расстрелян. Трайнин, Шейнин, Райхман, Абакумов и Лозовский (которого казнили в августе 1952 года) участвовали в операции прикрытия Катыни. Все они были евреями, кроме Абакумова, – но среди обвинений против последнего было и соучастие в «сионистском заговоре»[1480]. Ирония такого поворота событий, вероятно, не осталась не замеченной Трайниным, который сформулировал советскую идею заговора во время Московских процессов 1930-х годов, а во время войны наряду с другими советскими юристами и писателями упирал на советскую идентичность евреев – жертв нацизма, чтобы подчеркнуть единство советского народа.

Трайнин терял позиции на международной арене, а Вышинский оставался лицом СССР в международных отношениях. Теперь как никогда прежде Вышинский, восходя на трибуну ООН,