Сказки века джаза (сборник) - Френсис Фицджеральд

Его дети оскорбительно смеются над ним, выкрикивая «Джаз!» и «Жизнью движут намеки!»

Мистер Липкин (подавленно). На этот раз не сработало. (С надеждой.) Может, отсырела? (Ощупывает.) Да, отсырела… В крынке была вода… Не сработает.

Все. Отсырела! Не сработает! Джаз!

Один из детей. Пошли, надо успеть на шесть тридцать.

(Можно вставить любую другую реплику.)

Мистер Липкин. Прощайте…

Все уходят. Мистер Липкин остается в одиночестве. Он вздыхает и идет к крыльцу коттеджа, ложится на ступеньки и закрывает глаза.

Наступают сумерки – сцена освещена так, как никогда не бывает ни на суше, ни на море. Не слышится ни звука – лишь жена пастушка в отдалении наигрывает на губной гармошке Десятую симфонию Бетховена. Огромные белые и серые мотыльки устремляются вниз на старика и полностью его облепляют. Он не шевелится.

Занавес поднимается и опускается несколько раз, подчеркивая, что прошло несколько минут. Можно усилить комический эффект, если Мистер Липкин зацепится за занавес и будет подниматься и опускаться вместе с ним. Здесь также можно ввести светлячков или фей на ниточках.

Затем появляется Питер с выражением почти дебильной кротости. Он что-то сжимает в руке, время от времени поглядывая на этот предмет почти в экстазе. Переборов себя, он кладет его на тело старика и тихо удаляется.

Мотыльки бьются друг о друга, а затем мгновенно разлетаются, чем-то испуганные. Темнота усиливается, но то там, то тут мерцают искры, маленькие, белые и круглые, разнося по Восточному Исаакширу тонкий аромат дара любви Питера: нафталинового шарика.)

(Пьесу можно заканчивать либо продолжать сколько угодно.)

Джемина, девушка с гор

Это произведение не претендует на литературные лавры. Это всего лишь сказка для полнокровной публики, которая ценит рассказ, а не простой набор слов «психологического» оттенка, складывающийся в «анализ». Ребята, вам это понравится! Читайте это на бумаге, смотрите это в кино, слушайте это на пластинках, вышивайте это на швейных машинах!

В горах Кентукки царила ночь. Со всех сторон возвышались пустынные холмы. С гор проворно бежали быстрые ручьи.

Джемина Тантрум стояла внизу у ручья, занимаясь перегонкой виски в фамильном аппарате.

Она была типичной девушкой с гор.

Обуви у нее не было. Ее руки, большие и сильные, свисали ниже колен. Лицо демонстрировало разрушительное действие труда. Хотя ей было лишь шестнадцать, уже дюжину лет она служила опорой своим пожилым Паппи и Мамми, занимаясь перегонкой горного виски.

Время от времени она давала себе передышку и, наполнив ковш чистой, как слеза, животворной влагой, осушала его, а затем продолжала работу с удвоенной энергией.

Она забрасывала рожь в бочку, размолачивала ее ногами – и через двадцать минут продукт был уже готов.

Она как раз приканчивала ковш, когда внезапный возглас заставил ее сделать паузу и бросить взгляд наверх.

– Добрый день, – сказал чей-то голос. Он принадлежал неожиданно появившемуся из леса человеку, облаченному в охотничьи ботинки с голенищами по шею.

– Приветик, – неохотно ответила она.

– Не подскажете ли дорогу к хижине Тантрумов?

– А вы с нижних поселков?

Она неуверенно махнула рукой в направлении подножия холма, где лежал Луисвилль. Там она никогда не бывала; однажды, когда ее еще не было на свете, ее прадед, старый Гор Тантрум, ушел в поселок в компании двух судебных приставов и так никогда и не вернулся. Так Тантрумы, поколение за поколением, научились бояться цивилизации.

Человек развеселился. Он негромко, но звонко рассмеялся – так смеются в Филадельфии. Что-то в этом звуке испугало ее. Она залпом осушила еще ковш виски.

– Где мистер Тантрум, малышка? – спросил он, и голос его зазвучал добрее.

Она подняла ступню и большим пальцем ноги указала на лес:

– Он в хижине – там, за соснами. Старик Тантрум – мой отец.

Человек из поселка поблагодарил ее и ушел. Он излучал молодость и силу характера. На ходу он посвистывал, напевал, делал сальто и блинчики, вдыхая чистый, бодрящий горный воздух.

Ведь воздух у аппарата пьянил, как вино!

Джемина Тантрум смотрела на него как завороженная. Такие ей еще никогда не попадались.

Она села на траву и стала считать пальцы на ногах. Она насчитала одиннадцать. Арифметике она училась в горной школе.

Десять лет назад леди из поселка открыла школу в горах. У Джемины не было денег, но она вносила плату, принося полное ведро виски каждое утро и оставляя его на столе мисс Лафардж. Мисс Лафардж скончалась от белой горячки через год после начала преподавательской деятельности, поэтому обучение Джемины так и не завершила.

На другом берегу тихого ручья стоял еще один перегоночный аппарат. Он принадлежал Долдрумам. Долдрумы и Тантрумы не ходили друг к другу в гости.

Они ненавидели друг друга.

Пятьдесят лет назад старый Джем Долдрум и старый Джем Тантрум поссорились в хижине Тантрума за игрой в «оладушки». Джем Долдрум швырнул короля червей в лицо Джема Тантрума, и старый Тантрум в ярости свалил с ног старого Долдрума девяткой бубен. Вскорости присоединились остальные Долдрумы и Тантрумы, и маленькая хижина заполнилась летающими картами. Хаструм Долдрум, один из младших Долдрумов, корчился на полу в агонии, туз червей застрял у него в горле. Джем Тантрум, стоя в дверном проеме, метал масть за мастью, его лицо горело адской ненавистью. Старая Мамми Тантрум стояла на столе, поливая Долдрумов горячим виски. Старый Хек Долдрум, у которого кончились козыри, был вытеснен из помещения, несмотря на то что разил направо и налево своим табачным кисетом, собирая вокруг себя остатки своего клана. Затем они оседлали своих волов и яростным галопом ускакали домой.

Старик Долдрум и его сыновья, поклявшись отомстить, вернулись ночью, прицепили трещотки на окна Тантрумов, намертво прибили к двери входной звонок и пробили сигнал к отступлению.

Через неделю Тантрумы залили в перегонный куб Долдрумов рыбьего жира, и так, год за годом, вражда продолжалась, уничтожив сначала один клан, а затем и другой.

Каждый день малютка Джемина работала с перегонным кубом на своем берегу ручья, а Боско Долдрум работал со своим дистиллятором на противоположном берегу.

Иногда, поддавшись врожденной ненависти, заклятые враги поливали друг друга виски, и Джемина возвращалась домой, благоухая, словно французский табльдот.

Но в данный момент Джемина была слишком погружена в свои мысли, чтобы еще и следить за противоположным берегом.

Как прекрасен был незнакомец и как необычно он был одет! В своей невинности она никогда не верила в существование каких-то цивилизованных селений, для нее все это основывалось на легковерии людей гор.

Она развернулась, чтобы спуститься к хижине, и при развороте что-то ударило ее в шею. Это была мочалка, брошенная Боско Долдрумом, мочалка, пропитанная виски из перегонного аппарата с того берега ручья.

– Это ты, Боско Долдрум? – крикнула она глубоким басом.

– Йо! Джемина Тантрум, черт бы тебя побрал! – ответил он.

Она продолжила свой путь к хижине.

Незнакомец разговаривал с ее отцом. В земле Тантрумов было обнаружено золото, и незнакомец, Эдгар Эдисон, пытался выменять землю на песню. Он размышлял, какую песню стоило предложить.

Она села, подложив руки под себя и стала на него смотреть.

Он был прекрасен. Когда он говорил, его губы двигались!

Она залезла на печку и снова стала смотреть на него.

Неожиданно послышался крик, от которого кровь застывает в жилах. Тантрумы бросились к окнам.

Это были Долдрумы.

Они привязали своих волов к деревьям, а сами спрятались среди зарослей и цветов, и вскоре настоящий ливень из камней и кирпичей застучал в окна, погнув все ставни.

– Отец! Отец! – пронзительно завизжала Джемина.

Ее отец снял со стены рогатку и с любовью погладил ее резиновый ремешок. Он встал к бойнице. Старая Мамми Тантрум заняла позицию в угольном чулане.

Незнакомец все сразу понял. В неистовстве, спеша на битву с Долдрумами, он попытался покинуть дом через камин. Затем он решил, что дверь может быть скрыта и под кроватью, и Джемине пришлось сказать, что там ее нет. Он искал двери под кроватями и диванами, и Джемине приходилось все время вытаскивать его оттуда и говорить, что там нет никаких дверей. В безумии от ярости он пробился сквозь дверь и возопил к Долдрумам. Они не ответили ему, но продолжили обстреливать окна кирпичами и камнями. Старый Паппи Тантрум знал, что стоит только дверному проему поддаться, как они тут же просочатся внутрь – и исход битвы будет предрешен.