Федька-Зуек — Пират Ее Величества - Т. Креве оф Барнстейпл

— Не знаю, как. Подойдем поближе — может, человеку помочь нужно…

Подошли, заговорили по-испански. Парень вздрогнул (потому что англичане на всякий случай подходили к макушке, так что он их не видел, — и тихо!), досадливо сморщился и даже обругал их… сумасшедшими! Встав, он оказался более шести футов росту и ничуть не бесноватым. И в помощи он вовсе ни в какой не нуждался. Он таким манером на гуанако охотился.

Здесь, в степи, этих белошерстых животных, враз похожих и на козу, и на верблюда, было великое множество. Стада голов по двадцать-тридцать виднелись всюду — а южнее, по словам индейца, и вдесятеро большие стада не в едкость! Беда в том, что уж больно они осторожны. Пасутся в ряд, а вожак всегда стоит носом к ветру и чуть что заподозрит — орет резко и громко… И все стадо вмиг срывается с места!

Догнать их и на хорошей лошади мало кому и редко когда удавалось. Про такие случаи песни слагают! Бегуны неутомимые — но любопытные, как женщины. Если наткнешься на них неожиданно или против ветра подберешься — как заметят, застынут на мгновение, разглядят тебя, потом внезапно брызнут прочь, отбегут на безопасное, с их точки зрения, расстояние (причем оно и на самом деле безопасно: неизвестно, как они его устанавливают, но всегда оно чуть-чуть больше выстрела!) и остановятся. И снова замирают и глядят. А если, завидев стадо их на горизонте, ляжешь и начнешь выделывать что почуднее — гуанако из любопытства могут приблизиться настолько близко, что успеешь лук схватить и стрелу достать прежде, чем умчатся.

— А еще хорошо охотиться на гуанако большой компанией — только шуметь не надо. А надо выбрать такое место, чтобы с разных сторон можно было двигаться с одинаковой скоростью. А гуанако, если к ним подходят люди одновременно и с разных сторон, теряются. Дуреют как бы — и тогда их легко окружить и согнать в одно место. Даже в загон загнать. Только не всякое место для этого годится. Например, если река рядом или озеро — не пойдет. Потому как эти твари отлично плавают и воды не боятся…

— Погоди, а зачем на них вообще охотиться? Мясо же противное…

— Э-э, это для тех, кто секрета не знает, оно такое. А если его вымочить сутки в кислой прохладной воде — с ягодным соком и горным снегом — да поджарить на угольях — ого! — хитро прищурился индеец.

— Испанцам вы этот секрет не открыли? — понимающе ухмыльнулся в ответ Федор.

— Почему? Нам не жалко. Гуанако в степи на всех хватит. А вы кто? Вы не испанцы, что ли?

— Мы их враги вообще-то. Англичане. Еретики.

— Да, верно. Они все больше темноволосые, как и мы. А вы имеете волосы цвета зимней травы. Похоже, что так. Значит, не все белые заодно?

— Нет. А есть совсем чернокожие люди, тоже враги испанцев…

Но уж в существование черных людей индеец так, похоже, и не поверил. А симаррун Диего, единственный чернокожий на борту «Пеликана», ушел в море с Дрейком.

А в охоте на гуанако словоохотливый индеец научил англичан многим тонкостям. Объяснил, как вялить мясо таким образом, чтобы неприятный привкус уменьшался еще до начала приготовления пищи. И где искать табунчик, увидев кучу дерьма, — гуанако, оказывается, имеют обыкновение использовать для своих «уборных» постоянные места. И рассеянные тут и там конусы до двадцати пяти футов в окружности — вовсе не муравейники, как решили англичане, а эти «памятники».

— Этим пометом можно отлично топить очаг зимой: дым ничем не пахнет и глаза ест меньше, чем дым от травы, — сказал индеец (Туайя его звали на языке его племени «техуэльче»).

На следующий день они испытали тот способ охоты, когда к стаду одновременно с разных сторон подходишь. И остервенелую драку самцов видели: те не столько копытами дрались — сколько кусались. Туайя сказал, что нередко гуанако до смерти закусывают соперника! Потом Туайя показал новым друзьям большую гору костей. Это было кладбище гуанако, которые и помирать приходят в излюбленное место — как и испражняться. По длинным костям и ребрам, смешанным в куче, трудно было посчитать, сколько же здесь всего животных упокоилось, но черепов было в одной куче более трех десятков…

Всего за два с половиной дня убили сорок одного гуанако и отдали половину смущенно отнекивающемуся туземцу — за науку. Тот крикнул по-своему, вроде и не особенно громко, — и через четверть часа из-за холмов вышла цепочка женщин, которые, не произнося ни слова и взглядывая на чужеземцев только украдкой, разобрали туши и унесли. Туайя явно не спешил присоединиться к ним.

— Твой табун? — спросил Федор, вспоминая свой гарем в Бужи.

— Ну, не одного меня. Тут мой, и отца, и брата — вместе все. А ночью всегда отдельно: мое — это мое, и ничье больше.

Расстались не прежде, чем съели сообща двух гуанако, приготовленных под руководством индейца. Восемнадцать туш, присолив их горькой солью из озерца, неотличимого под слоем белесой Пыли от любого незаросшего пространства (Туайя научил, как отыскивать такие соленые озера, — по травам, растущим только по их берегам и нигде более), потащили к берегу.

Возвратясь с добычей, охотники узнали, что «Лебедя» флагманский галион обнаружил утром на следующий день после выхода на поиски. Судно… лежало в дрейфе!

— Та-ак! — процедил сквозь мелкие треугольные зубы Дрейк. Ребята утверждали, что он аж присвистывал от ярости. — Та-ак, значит, они не торопятся. А нос у «Лебедя» куда смотрит? Ведь не вперед, к цели, а назад, к дому. Верно?

Это было действительно так, но… Но, по правде говоря, это ни о чем не говорило, разве о том, что ночь была спокойной, а с вечера ветер здесь дул с северо-востока или с севера. Приличный моряк всегда швартуется носом к ветру, а мистер Джон Честер был приличным моряком. Да и если бы «Лебедь» действительно дезертировал — он бы мчался на всех парусах, не теряя ни часа. Потому что каждый на его борту, от капитана до арестанта, знал, что за моряк мистер. Фрэнсис Дрейк. И что надо делать, если… Если он — временно! — махнет рукой на свою великую цель и ринется искать беглецов, — что и случилось. А в таком случае не то чтобы наверняка уйти от этого «дракона», а чтобы заиметь хоть маленький шанс это сделать, надо днем и ночью, и в бурю, и в штиль идти…

А «Лебедь» стоял со спущенными марселями и зарифленными нижними парусами. То есть в положении, из которого возможно перейти на полный ход в течение как минимум часа!

Но на сей раз Дрейком руководила, похоже, не нависшая реальная опасность — а возможность смертельной опасности. Ведь если Томас Доути доберется до Лондона — он неминуемо оговорит Дрейка! А что тогда ждет адмирала на родине после возвращения из плавания, долженствующего сделать его одновременно богатым и великим? Заметим, что одно из этих условий Дрейка не устроило бы. Оба — и враз! Потому что просто богачом ему быть скучно. А знаменитым, но бедняком — глупо. Посмертная слава его не заинтересовала бы без прижизненной. Так что — подайте оба горшка на одну ложку — и не иначе!